Влад Маленко: Главное для поэта – научиться слышать время

Совсем скоро молодые московские поэты отправятся на Всероссийский молодежный образовательный форум «Таврида – 2017». Смена писателей, критиков, библиотекарей и мастеров рифмованного слова стартует 19 июля. И здесь не обойдется без Школы Влада Маленко, в недавнем прошлом одного из ведущих актеров Театра на Таганке, поэта, автора широко известных басен, стихотворений к спектаклям и фильмам, режиссера, а также основателя и руководителя Московского Театра поэтов.

Лекции молодых, но уже хорошо известных авторов, мастер-классы и литературные разборы творчества участников, а также показ спектакля «Небо» - столичные литераторы отправляются в Крым с масштабной программой. Пока поэты Театра готовятся в очередной раз громко заявить о себе на всю страну, сам Влад Маленко рассказал «ВМ» о новых постановках, о суровой школе Юрия Любимова, о самом масштабном поэтическом фестивале России, вечности поэзии и многогранности сегодняшнего слова.

Влад Маленко - поэт, автор широко известных басен, стихотворений к спектаклям и фильмам, режиссер, а также основатель и руководителя Московского Театра поэтов / Фото: Официальная страница Влада Маленко «ВКонтакте»

СЦЕНА ДЛЯ ПОЭТА

- Влад, Московский Театр скоро отметит год со своего официального открытия. С чего он начинался?

- Сама идея рождалась из моего личного внутреннего убеждения. Я знал, что этот театр просто необходимо создать. В Театре на Таганке, которому я отдал около 20 лет своей жизни, выстроилась уникальная поэтическая линия. Его золотой век – это Николай Эрдман, Владимир Высоцкий, Леонид Филатов, Валерий Золотухин, Вениамин Смехов, Алла Демидова. Здесь зародилась традиция, собравшая опыты Таирова, Мейрхольда, Маяковского, Брехта. Потерять это было просто немыслимо. И я со всей серьезностью и ответственностью могу заявить, что сегодня продолжаю эту линию.

- Вы стараетесь сохранить и само «звучание» поэзии Таганки?

- Время, конечно, вносит свои коррективы. Мир не стоит на месте. Он меняется с молниеносной скоростью. Когда ты находишь молодых талантливых поэтов, то сразу понимаешь: они слышат время очень по-разному. К примеру, в Театре поэтов есть замечательный Саша Антипов. Его можно назвать сегодняшним шестидесятником, некоей «реинкарнацией Оттепели». А рядом есть авторы с совсем иными ритмами. Алена Синица - чистый андеграунд. Саша Скуба - супер-философ. Все они по-своему остры, одни – сатиричны, другие – настоящие лирики. Когда вокруг меня стали появляться молодые, яркие, новые люди, сам факт их присутствия в моей жизни и мой собственный актерский опыт подсказали: пора создавать новое творческое объединение. И мы его создали. Так появился Московский Театр поэтов.

«И не было бы Владимира Высоцкого, если бы Юрий Любимов - гениальный продюсер, не сделал бы этого Имени с большой буквы», - признается Влад Маленко / Фото: Официальная страница Влада Маленко «ВКонтакте»

- Признайтесь, он рождался в муках?

- Попотеть, конечно, пришлось. Долго я стучался во все двери, обивал все пороги. Но был настойчив. Как говорится, меня выставляют на улицу, а я – в окно. И, наконец, нас пристроили, нашли, выделили нам место. И ведь куда только не пытались нас определить. Даже перечислять все места не хочется. Нас не брали, нас опасались. Когда кому-то из руководителей театров говорили, что я приду и вместе со своими ребятами займу у них какую-то маленькую терраску, те начинали умолять, чтобы я этого не делал.

- Неужели Влад Маленко и его поэты – столь опасная «банда»?

- Ну а как же? Про это можно басню написать. Представьте, сидит в берлоге один медвежонок, а тут к нему на постой приходит еще один. И первый начинает переживать: вдруг сосед стеночку между ними перегрызет, а потому и еще друзей своих позовет? К примеру, волчков или лисичек каких сюда запустит? Давайте говорить честно. Художникам очень трудно работать в такой близости друг к другу. Это Юрий Любимов мог позволить себе вот так взять и приютить Анатолия Эфроса или Васильева. Но он потом начинал злиться и раздражаться от присутствия другого режиссера. К тому же, с течением времени художников начинают ссорить. Обязательно! Это же театр! Тут нужен всего лишь повод для интриг, ссор и склок. Так было всегда и, думаю, ничего и не изменится. Вот потому меня, собственно, много куда и не пускали.

Влад Маленко - поэт, автор широко известных басен, стихотворений к спектаклям и фильмам, режиссер, а также основатель и руководителя Московского Театра поэтов / Фото: Официальная страница Влада Маленко «ВКонтакте»

- Но в итоге вы оказались у Владимира Панкова в Центре драматургии и режиссуры. Выходит, он подал пример режиссерского бесстрашия?

- Боюсь, мы с ним оба просто понять ничего в тот момент не успели (смеется). Владимир сам тогда был человеком новоназначенным, и ему просто сказали с пылу с жару, что Театр поэтов теперь будет существовать у него в Малом Козихинском переулке. Когда нас соединили, мы как-то даже растерялись. Я это назвал «гусарской свадьбой», женитьбой втемную. Но мы с Владимиром Николаевичем сжились душа в душу, насколько это возможно. Территорию не делим, а помогаем друг другу по мере своих скромных сил. Вот, к примеру, нужен был ему хороший поэт для его постановки? Пожалуйста. К нему отправился репетировать все тот же, уже упомянутый, Саша Антипов. Теперь он задействован в спектакле «Москва – открытый город. Переход». Премьера спектакля состоялась 14 июня. Это было интересное событие, поскольку это первая премьера обновленного Центра драматургии и режиссуры. Мы вместе работаем. И я очень рад, что у нас есть помещение именно здесь.

- Душу согревает магия Патриарших?

- Конечно же! Это ведь такое, без шуток, сладкое, по-настоящему поэтическое место. Один Михаил Афанасьевич Булгаков чего стоит. К тому же, здесь есть и иной важный для нас момент. Вечерами в этих заводях собирается как раз та публика, которая может, пусть даже случайно, зарулить на поэзию и понять то, что мы делаем, проникнуться стихами, услышать их. На Патриарших есть все: кому-то ближе ресторации, кому-то – иные аттракционы, а тут же рядом живут и творят поэты. И каждый раз это что-то новое, мы же не стоим на месте, развиваемся и всегда хотим чего-то большего, чем то, что имеем сейчас. В противном случае жизнь бы просто остановилась. Жаль вот только, что место определено, а с ремонтом никто не торопится. И ничего не сдвинется с места, если я опять не начну обивать пороги и включать обаяние булгаковского Бегемота…

ТВОРЧЕСКИЙ ЛИФТ ИМЕНИ ФИЛАТОВА

- Влад, сегодня ваше имя и Театр поэтов прочно ассоциируются с всероссийским конкурсом молодых поэтов и драматургов «Филатов-Фест». Финал уже третьего по счету фестиваля отгремел совсем недавно. Как Вы сами оцениваете его работу за три года?

- Во-первых, теперь точно можно сказать, что у нас существует четкая и отлаженная система отбора авторов. Сначала мы объявляем о старте отборочного тура, и на нас изливается поток творческих писем – самых разных стихов со всех концов нашей страны. У нас очень широкая география, значительно шире, чем у большинства подобных российских конкурсов.

- Сколько заявок вы получили, когда стартовал «Филатов-Фест – 2017»?

- Что-то около 1500 – 2000, если не ошибаюсь. Из них мы составили большой список, наш лонг-лист в сотню имен, разделили их на десятки и начали общаться вживую. В этом году наши встречи, туры фестиваля проходили по пятницам в Доме книги на Новом Арбате. Из разных городов съезжались наши авторы, к ним присоединялись родственники и друзья, приходили зрители, интересующиеся современной поэзией. Эти вечера становились настоящими, большими, интересными событиями. А в финал вышли 10 авторов, сумевших произвести на жюри по-настоящему неизгладимое впечатление.

- А как собиралась судейская коллегия, ареопаг фестиваля?

- В жюри не было и никогда не будет случайных людей. Наш ареопаг состоит из известных, компетентных, авторитетных в области литературы специалистов. В этом году его возглавил Игорь Леонидович Волгин, наш глубоко уважаемый старший мастер, воспитавший огромное количество литераторов. Это человек с мировым именем, непревзойденный знаток творчества Достоевского. Опять же, среди членов жюри финала было множество дорогих для меня людей. Например, поэт Всеволод Емелин. Я очень его люблю. А судит он, кстати, строго, несмотря на свою открытость, на свою «емелистость». Лена Исаева отвечала за драматургическую линию. И мы все волновались, потому что до самого конца не знали, кто победит. Представляю, каково прямо перед финалом было нашим ребятам. Все по-честному.

- «Филатов-Фест» - это все-таки экзамен или игра?

- Наверное, и то, и другое, но игра – в первую очередь. Понятно, что 10 поэтов, дошедшие до финала, – уже отличные мастера слова, талантливые мальчики и девочки. Но победить может только один и еще один – получить приз зрительских симпатий. Кстати, я сам поразился, как в этом году у нас все совпало. Победителем по версии жюри и зрителей стал один и тот же человек – Алексей Зайцев, пишущий детские стихи. Судя по всему, все мы соскучились по чему-то простому и чистому. А для детей иначе и не напишешь. Я бы даже сказал, что наш Зайцев – такой на половину Саша Черный. Очень своеобразный парень.

- Кстати, его своеобразность не вызвала критику?

- Кто-то раз, еще до финала его кто-то так ругал в интернете. Это был один из поэтов, не прошедших в финал фестиваля. Он написал что-то вроде: «Вы только посмотрите, какие стихи у участников «Филатов-Феста»! Мне стыдно!». Стыдно ему… Что тут скажешь? В сети я не счел нужным развивать по этому поводу полемику, но могу сказать одно. Если так, то проблема решается просто – сделай свой фестиваль и стыдно не будет. Кстати, стихи Леши Зайцева помимо прочего насквозь пропитаны чувством юмора. И шутки тут на уровне Введенского и Хармса. А лучшим драматургом стала Кристина Кармалита с пьесой «Обряд развенчания». Думаю, Леонид Алексеевич Филатов выбор жюри одобрил бы.

- Кстати, как возникла мысль назвать фестиваль именно его именем?

- Это очень близкая, дорогая моему сердцу история моей собственной судьбы и нашего личного знакомства с Леонидом Алексеевичем, нашего общения, может быть, не очень частого, но особенно драгоценного для меня. Именно ему я принес свои первые юношеские стихи. А познакомил нас Денис Золотухин, сын Валерия Сергеевича Золотухина и Нины Сергеевны Шацкой. Волею судеб вышло так, что мы вместе служили в армии. Сейчас его называют отец Дионисий, он священник и отец, не соврать бы, семерых детей. А Леонид Алексеевич, как и Валерий Сергеевич сейчас уже далеко от нас… Когда у меня появилась идея «Филатов-Феста», я первым делом отправился к Нине Сергеевне с группой моих единомышленников.

- И вдова Леонида Алексеевича, Нина Сергеевна Шацкая благословила вас?

- Да. Именно. Мы тогда понимали, что надо делать поэтический фестиваль, что нужно искать молодых ребят, талантливых, способных говорить по-настоящему. И у меня не было сомнений, что этот проект должен носить имя Леонида Филатова, настолько вся история нашего знакомства была и остается близкой для меня. Знаете, как-то раз, когда я еще служил в армии, я ушел в самоволку. Первой моей остановкой стал дом Филатова на Рогожском валу. Леонид Алексеевич тогда дал мне свой свитер, чтобы меня патруль на улице не остановил. Мои родители тогда жили в Строгино, и путь мне предстоял неблизкий. И вот этот филатовский свитер тоже стал для меня своего рода символом… Сейчас вспоминаю этот случай, и внутри будто сжимается что-то, горячо становится. Ведь, когда мы открыли доску на доме, где Филатов жил, а это тоже проект «Филатов-феста», то я увидел Леонида Алексеевича в неизменном свитере… Филатов – блестящий артист, слишком умный для артиста и поэт чудеснейший, новый Ершов своего времени, если так можно сказать. Он показал нам, что свое особое значение имеет не только хороший текст, но и форма его донесения до аудитории. И вот она очень живо интересует нас.

- Значит, чтобы хорошо выступить на «Филатов-Фесте», нужно сделать это ярко, проявить авторскую манеру исполнения?

- Это было бы очень кстати, ведь мы смотрим на ребят и с этой точки зрения. Есть же и наш Театр поэтов, его спектакли и перфомансы, к которым можно подключать участников и финалистов фестиваля. Наш конкурс – это большой, серьезный жизненный перекресток или даже творческий, социально-художественный лифт. И если он смог отправить Сашу Антипова прямиком к Панкову, то не стоит удивляться, если кого-то он доставит на сцену Малого театра. Мы и отличаемся от всех фестивалей тем, что сопровождаем дальше наших участников. Конечно, если у них есть это желание. Сейчас помимо Театра поэтов мы занимаемся подготовкой открытия Есенин-центра, где также будет огромное количество интересных проектов. И во всем этом можно будет поучаствовать. Начнем мы с большущей осенней акции «Поэты ремонтируют время»… Сами все увидите!

Влад Маленко - поэт, автор широко известных басен, стихотворений к спектаклям и фильмам, режиссер, а также основатель и руководителя Московского Театра поэтов / Фото: Официальная страница Влада Маленко «ВКонтакте»

С ПУШКИНЫМ И ЧЕРНЫМ НА ОДНОЙ ВОЛНЕ

- Влад, а что вы чувствуете, встречая новых людей, новые таланты?

- Сталкиваться с проявлением чрезвычайно талантливых художников в любой сфере – это всегда самое яркое, самое интересное, самое сладкое. Это правило работает и здесь. Когда встречаешь нового талантливого человека, испытываешь искреннее удивление, изумление. Ты это новое творчество вперемешку с собственным состоянием готов ложками есть. Встретить настоящего художника – это огромное счастье. Особенно счастливым я становлюсь, когда понимаю, что этот человек может быть талантливее меня самого. Становится хорошо от этого и тут же возникает желание что-то создавать совместно, творить вместе с этим автором, выстраивать некий энергообмен. Помню, я так наткнулся на Бутуная Хагвердиева. Ну, просто вижу гений стоит и светится. Говорю ему: «Мы точно должны вместе поработать!» И ведь состоялось: он как художник сделал контент к моей знаковой поэме «Севастополь». И было это еще в 2011 году!

- А чем современная поэзия принципиально отличается от всего, что было раньше?

- Она отличается своей точной пластикой, прозаичностью, жесткостью, поиском новых форм, новых ритмов, которые зачастую очень приближены к тому же рэпу. Но тут важно почувствовать грань. Есть рэп ради рэпа, речитатив ради речитатива – словесная жвачка ни о чем. Это нам не нужно и неинтересно. Но, когда тебя просто заволакивает некоей медитативностью ритмичного текста, возникает совсем иное ощущение от реальности и отношение к происходящему на твоих глазах. Поэзия – это отдельный род или вид медитации. В ее основе существует некая молитвенность, свой неповторимый звуковой орнамент.
У Сергея Есенина есть удивительная статья «Ключи Марии». Ее многие не замечают, а надо бы внимательно ее прочесть и воспринять, разобраться и подумать над тем, что он писал там в 1918 году. В этой светлой статье молодой Есенин говорит про орнаментальность поэтического слова, соединяет его с песнопениями, с укладом самой крестьянской жизни, утверждает сакральность поэзии. И мне кажется, именно к этому мы сейчас постепенно подходим. Сегодняшнее слово постепенно поворачивается к тем самым древним плачам, к форме заклинаний. Еще, разумеется, мне особенно важны ребята, способные предчувствовать, предсказывать какие-то социальные перемены в мире, такие Кассандры сегодняшнего дня. Но при этом у меня есть мечта найти нового Сашу Черного. Вот, может быть, нынешний победитель Леша Зайцев вызревает в такого…

- Чем Саша Черный настолько близок для Вас?

- Юмором своим. Он жил в эпоху перемен, похожую на наше время. Поэт-сатирик в революционном времени, в перехлесте эпох, событий, мировоззрений. Я часто привожу его в пример, восхищаюсь его мужественностью. Вот именно не мужеством, но мужественностью, можно сказать, мандельштамовской.

- Значит, связь времен неразрывна?

- Есть вечная поэзия. И древние греки, и древние таганковцы на одном берегу… Хороший поэт всегда будет хорошим поэтом, что бы не произошло. Вот Александр Сергеевич Пушкин – современный классный парень. Горячий и горящий. И внятный, и широкий по-русски.

Московский Театр поэтов готовит спектакль, посвященный столице / Фото: Официальная страница «ВКонтакте» Московского Театра поэтов

РОЖДЕНИЕ МИФА

- А что можно сказать о сегодняшней публике и много ли людей тянутся к поэзии сегодня?

- Люди тянутся. При этом эйфории излишней я бы по такому поводу не испытывал. Чтобы привлечь внимание зрителя, слушателя, читателя, нужно искать и находить интересные формы, говорить о себе своими собственными наработками и находками. А еще… Знаете, если говорить честно, то не было бы в истории ни Малевича, ни Шагала, ни Пикассо, ни одного из известных на весь мир великих художников, если бы не нашелся некто, кто начал их достойно продюсировать. Без этого не было бы «Битлов», к примеру. И не было бы Владимира Высоцкого, если бы Юрий Любимов - гениальный продюсер, не сделал бы этого Имени с большой буквы. Кстати, Любимова отговаривали: «Не бери, он запойный, он уже многих подвел под монастырь…»

- Выходит, одна из функций Театра поэтов – достойно и ярко «упаковать» творчество его участников?

- Можно сказать и так. Я действительно пытаюсь этим заниматься, стараюсь звучание определить, форму нащупать, в которой и поэтам, и зрителям было бы интересно вместе быть! Растут новые люди и необходимо поймать их, зацепить на самый первый, внешний крючочек. А когда они зайдут к нам, то поймут, что за нашим порогом не просто театр. Здесь существуют бесчисленные внутренние миры, а зритель получает шанс попасть в каждый из них. Вот, к примеру, приходите на спектакль «Площадь революции, 17» На сцене только поэты и два музыканта. И они про себя, про время говорят. Им столько же лет, сколько было тем, серебряным ребятам… Им тоже надо выбор делать! Они - новый железный век русской поэзии. Третьей мировой поэзии. Они - Московский театр поэтов!

- Красивое описание. Буквально создание легенды. Она сегодня все так же необходима художнику?

- Вот произнесите слово «шестидесятники», а потом расскажите мне, что первым делом возникло в вашей голове, какая ассоциация. Готов поспорить, что это не столько любимые строчки Ахмадуллиной, Вознесенского или Евтушенко, сколько кадры из фильмов Марлена Хуциева. И это интересно! Создана картинка, создан миф. Над ним работали. Вот и наша задача – создать свой собственный миф, свою легенду.

- Методы создания в данном случае будут оригинальными или стандартный набор подойдет?

- Ну, конечно, иногда кажется, что устроить скандал на всю Москву, а то и громче, побить посуду, а то и стекла в чьих-то окнах, а то и вообще кого-нибудь – это эффективный путь. Мне говорят: вам надо в полицию попасть, чтобы про вас услышали. Но, знаете, любой миф рождается из сложных, таинственных соединений, каких-то рифм из самого человеческого сердца, живых, пропитанных настоящим чувством историй, связанных с судьбой художника.

- А что, на ваш взгляд, стало основой мифа о Высоцком?

- Ответ в данном случае очевиден – все, что так любит наша русская натура. Немного такой внешней цыганской надрывности просит порой наш человек… А тут и голос необыкновенный, и темперамент бешеный, и милосердие к падшим, и жена-иностранка, и «змий зеленый», и путешествия по той же Америке не без приключений, и ранняя смерть – все сыграло роль. А если вернуться к мифу о шестидесятниках, то странновато он сработал и нас. Когда вышел последний сериал про них, «Таинственная страсть» по Аксенову, то нас начали вдруг зазывать на разные корпоративы…

- Если честно, то странно представлять поэтов в подобной атмосфере. Как это выглядело?

- Так вот и у нас сразу возникал резонный вопрос: а зачем вам мы на таком мероприятии? Выяснялось, что руководитель каждой такой обратившейся к нам фирмы посмотрел тот самый сериал и решил, что нужно внести в офисную жизнь элемент культуры. Но вот ты приходишь на такое мероприятие, а там все по старой-доброй традиции – все пьют и никто никого не слышит. Зачем звали? Галочку поставить? Я выхожу к микрофону, стараюсь переключить их внимание, говорю: ребятушки, послушайте, отвлекитесь от салата хотя бы на пять минут, «по пятьдесят» тоже успеете опрокинуть…

- Вы себя сравниваете с шестидесятниками?

- Вы чувствуете фактуру слова «сравнивать»? Как будто какой-то трактор с ковшом впереди по цветам ползет, а за ним ровная треснутая степь…
Шестидесятники – целая история эпохи, история страны со всем самиздатом и прочими атрибутами того времени.
Но все сложнее, чем радость «кукиша в кармане». Ведь власть тогда с ними играла в игры, замечала, пестовала, кормила медом, не боясь, что в нее плюют. А что у нас? Финансовый милитаризм. Зачем ему поэт? Зачем артист? Зачем театр? Есть такие строчки у меня: «по чем сегодня московское сало? квадратные метры дороже, чем «Черный квадрат»?
И вот там с Театром поэтов предстоит сложный узкий путь. Тяжелый. Продвигаясь по нему, надо и не упасть, и не вляпаться ни во что, а на что-то не купиться. Предложить могут много, но потом бац – и тебя просто нет. Это очень сложные процессы. И на этом пути поэтов-буратин подстерегает множество соблазнов.

- Как их не избежать?

- Никак. Не надо об этом думать, надо помнить, что все художники делают ошибки. Особенно сейчас, в наше время, когда нас постоянно пытаются разъединить. А мне вот, наоборот, соединять хочется. Часто очень больно осознавать, что не могут со мной за один стол сесть, скажем, либерал Иванов, ватник Петров и какой-нибудь экзотический Сидоров. Но, подождите! Все они – граждане моей страны. А вот понять друг друга не в силах! Как будто все с разных планет… И это очень плохо, потому что нечто подобное уже было сто лет назад. И мы знаем, чем это кончилось: кого-то убило, вторые уехали, третьи сломали судьбы, четвертые встали на службу, пятые – пошли к людям не со словом, а с пистолетом. Мы кричим и будем кричать об этом, предупреждать, предостерегать от повторения этого сценария. Мы не можем все уладить, всех примирить, но мы должны хотя бы обозначить свою позицию, хотя бы сказать, чтобы кем-то быть услышанными. Это необходимо.

Совсем скоро молодые московские поэты отправятся на Всероссийский молодежный образовательный форум «Таврида – 2017» / Фото: Официальная страница «ВКонтакте» Московского Театра поэтов

ТАГАНСКАЯ ШКОЛА ЮРИЯ ЛЮБИМОВА

- Когда вы говорите, что приходится читать перед публикой, для которой следующий тост поважнее происходящего на сцене, становится не по себе. Как справиться с эмоциями, которые обязательно возникают у авторов, если их не слышат?

- Ну, меня самого это касается в наименьшей степени. У меня давно сформировалась «броня Таганки», смешанная с личной психофизикой. Мой опыт как раз позволяет сделать так, что народ затихает, замолкает и начинает вслушиваться. Есть соответствующие приемы, воспитанные, в том числе, долгим актерским трудом. Я же… «любимовский стрелок», закаленный, тренированный. Кстати, пришедший на Таганку уже из театра Моссовета. Мне доводилось работать партнерски и с Георгием Жженовым, и с Иннокентием Михайловичем, с Ниной Дробышевой, Иваном Бортником, Виктором Павловым…

- Тяжело давались эти школы?

- Знаете, у нас с Юрием Любимовым, между прочим, был настоящий «театральный роман», абсолютное взаимопонимание актера и режиссера, которое длилось четыре года. Недолго, но по-настоящему, когда огонь между людьми горит. Это, честно говоря, настолько убийственно для дальнейшей судьбы актера. Я знаю, о чем говорю, потому что все это испытал на собственном опыте. Меня одни люто ненавидели, завидовали страшно, другие боготворили… Но при этом я просто приходил к Любимову, и показывал ему приемы, какие-то ключевые вещи, и мы создавали новый спектакль. Сложно даже описать, как проходил этот процесс. Мне было позволено фактически все. В какой-то момент, уже на сцене при зрительном зале я мог отказаться от изначального рисунка роли и начать эксперимент. Любимов это принимал.

- А как повел себя Юрий Любимов, когда вы ушли из театра?

- Это было в начале 2000-х. Я был вынужден тогда написать заявление об уходе по собственному желанию и не видел для себя иного выхода. С человеком, который привел меня на Таганку, плохо обошлись, и я был вовлечен в очень тяжелую ситуацию. Достойно из нее выйти можно было только таким способом. Я написал заявление. Его подписали. Но в те два года, которые прошли вне театра, я просто извелся.

- Не знали, куда себя деть?

- Да. Я как Мармеладов у Федора Михайловича не знал куда идти. А вслед шептали: этот не пропадет…Все это есть у Высоцкого в песне «Я из дела ушел»… Вот представьте - на Таганке у меня было порой по 30 спектаклей в месяц. Я буквально жил в театре. Было там даже местечко между 13 и 14 рядом, где я ложился спать во время обеденного перерыва. А что? Близко к стеночке, тепло, руку вытянешь и спишь. Уютно. Потом проснешься, что-то по-быстрому съешь в буфете и вперед работать. На финишной прямой перед премьерой мы приходили в театр в 10 утра и выползали оттуда после 11 вечера. И вот мы уже все умученные, уставшие, падаем, а Любимов не успокаивается и продолжает. Никогда не останавливался, не терпел полумер. Сейчас расскажи моим поэтам, которых я собираю часа на два, чтобы не переутомлялись, они просто не поверят, что такое возможно. А вот мои старшие товарищи постоянно говорили мне: да перестань, это еще цветочки, ты бы видел, что он с нами вытворял.

- Юрий Любимов был сложным человеком, говорят, иногда невыносимым. Как Вы справлялись?

- Ох… Юрий Петрович…. У меня такая большущая благодарность осталась… Но разное бывало… В какой-то момент он мог приблизить тебя к себе, а потом неожиданно начать при всех над тобой издеваться. Кровь попивать… И вот тут тебя начинало трясти, как говорится, колбасить. Помню, после очередной подобной ситуации меня в свою гримерку втащил буквально Валерий Золотухин: «Сынок, я тебя прошу. Успокойся. Я вижу, что происходит, но все это такая… чушь. Ты на него просто смотри и… читай «Отче наш». Понял? Все. Иди». А меня трясет всего.

- А Вы никогда не пытались выяснить, зачем он так поступает?

- Не знаю. Такова его природа. Он был очень интуитивным человеком. Например, приходил актер в театр, и с первой встречи Любимов мог его полюбить или нет. С голоса. И это навсегда, ничего потом с этим было не сделать. Юрий Петрович что-то чуял на физическом, на молекулярном уровне. Он был очень необычным, выдающимся человеком. Игровым до пределов невероятных. И с характером мощнейшим, бойцовским, скрытным… Но при этом что-то было недоступно и для него. Он про любовь не мог ставить, например. И юмор был чрезвычайно специфический. Однако, обаяние такое, что штабелями люди к ногам падали.

Актеры Московского Театра поэтов / Фото: Официальная страница Московского Театра поэтов «ВКонтакте»

ДАТЬ ВОЗМОЖНОСТЬ СДЕЛАТЬ ВСЕ

- А как с периодически встречающимся равнодушием публики справляются ваши подопечные в Театре поэтов?

- Ну, мы сильно ранимых не берем, смотрим, справится человек в принципе или нет, работаем с ним. К тому же, я же еще цепляюсь за какие-то особенности таланта. У нас, например, есть Рина Иванова, потрясающая девочка, которая иногда стесняется своей внешности. Но когда она забывает об этом и начинает творить, то становится безумно привлекательной. Серьезно. Я специально выпускал ее ведущей на турах «Филатов-Феста». А еще она гениальный мультипликатор, закончила с отличием ВГИК. Мы делаем вместе с ней визуальные истории поэтические. Я что-то набрасываю, а она подхватывает. Иногда Рина говорит мне: "Так легко с тобой работать...". И она при этом пишет интересные, необычные, сатиричные стихи.

- Некоторые из участников Театра поэтов посвящают себя ему не целиком и вынуждены зарабатывать на жизнь где-то в других местах. Ситуация может измениться?

- Вот это очень сложный вопрос и о наболевшем. Театр мне дали, но и театра мне не дали. Вот так. У нормального руководителя есть различные службы, костюмер, дядька в подвале, ответственный за исправность кранов и труб. А что есть у меня? Стайка бесприютных птиц… Я выбил ставки, но их на всех не хватает. А больше, как мне сказали, нельзя. Вот только у меня тут очередь стоит. Та же наша яркая и рыжая Алена Синица, которую запоминают все зрители после каждого выступления Театра поэтов, не «обилеченная» ходит. Она преподает в университете, ездит на работу на электричках, по пять часов в сутки в поездах проводит. Гениальный Саша Скуба по улицам бродит, эмоциональный Ваня Козин в глаза заглядывает… А хотелось бы ребят подкормить, конечно. Но выходит, что у нас тут нормальный нищенствующий брехтовский театр… А кто-то еще и лает в соцсетях на нас, мол, пригрелись «наследнички Маленко»… Ложь и зависть на коняшках вокруг нашего батальона гарцует тоже.

- Как-то вы говорили, что Алена Синица умудрилась поразить самого президента. Как это получилось?

- Президент посетил выездную гостиную нашего театра поэтов в рамках форума «Таврида». Я тут же понял, что кроме всего прекрасного и серьезного, что у нас есть, надо добавить щепотку сумасшествия. А кто, как не Синица это умеет? Есть у нее разные стихотворения, которые она читает фактически на разрыв любого шаблона. Пока Аленка ждала своего выхода, она всех извела, страшно нервничала. Но как только вылетела на сцену, выдала так, что все попадали. Путин смеялся. Но был и серьезный разговор. Вышло, что вместо положенных двух минут мы увлекли Президента на все десять. Тогда он сказал мне, что «нужно сделать так, чтобы вас услышало как можно больше людей». Ну, так для этого мы и живем, для этого и творим все это, а иногда и вытворяем. Эти встречи важны. Пушкин с Государем с Москве беседовал, Жуковский за Гоголя просил…

Актеры Московского Театра поэтов / Фото: Официальная страница Московского Театра поэтов «ВКонтакте»

ЕСТЬ, ЧТО СКАЗАТЬ? ГОВОРИТ СЕЙЧАС...

- Вас иногда критикуют ученые от литературы. Как вы к этому относитесь?

- Я к этому не отношусь. Это журнальная история, литература литераторов для литературы. Для них весь мир – текст, и нужно заняться одной буквой, выдранной из этого текста, всматриваться в нее пристально, пока не изучишь все до последней детали. И они нас, если честно, презирают. Правда, когда я слышу вопросы из разряда: «Ну, какие это поэты?», - или: «Да какой Филатов поэт?», - тут же хочется задать вопрос про Шекспира. Думаю, в его время и про него говорили нечто подобное. Мы нет-нет, и подвергаемся критике со стороны кабинетных ученых, которые получают какие-то свои специализированные премии и считают друг дружку профессионалами в искусстве. Они называют многих из нас площадными крикунами. А мы верим в то, что наше творчество и наш диалог с публикой поважнее любой критики. Пушкин говорил о простоте поэзии, ее умной глуповатости…

- Вы знакомы с этими критиками лично?

- Сейчас в столице и вообще в стране происходит очень сложная история. За одним столом могут сидеть критик, писатель, поэт, скульптор и художник и понятия не иметь, кто есть кто. Нет такого мощного эха в культуре. Зачастую друг друга не знают и литераторы. Есть какие-то узкие группки, где все нахваливают собратьев и вручают друг другу статуэтки и конвертики. Но это границы, а я не хочу границ. И кстати, с радостью услышал бы критику, пообщался бы с любым специалистом. Только глаза в глаза, что называется. Нас ведь еще обвиняют в том, что мы слишком какие-то светлые. Вот у них там в подвале мрак, беспросветная тягомотина - вот это поэзия, а мы - нет… Александр Сергеевич бы таких на дуэль пачками приглашал…

- О чем пишут сегодня поэты? Какие темы можно назвать самыми актуальными?

- Все. Любая современная тема хороша для стихотворения. У нас есть финалист «Филатов-Феста» этого года Леша Авданин, который в своих стихах старается очень личностно осмыслить то, что происходит в окружающем мире. Ему всего 25 лет, он вырастает в интересную фигуру. И все это он старается сопоставлять, анализировать и главное читает запоем предшественников… Поэзия случается в тот момент, когда человек начинает слышать время. Кстати, этому учил все тот же Юрий Петрович Любимов. По-шекспировски держать зеркало перед природой человеческой.

- Чем так особенно нынешнее время?

- Бесконечным потоком информации. Прогресс ест свой же хвост… В этой среде невозможно успокоиться, немыслимо расслабиться, нельзя даже на секунду почувствовать себя на пьедестале. Если ты что-то доказал вчера, сегодня об этом уже никто не помнит. Проявлять себя и показывать, чего ты стоишь, нужно только сегодня. Пока ты в силе, пока ты можешь работать, не вздумай отдыхать. Это того стоит. Жизнь - сплошной понедельник.

- Вы никогда не отдыхаете, и сейчас Театр поэтов готовит новый спектакль. Чего ждать зрителям?

- Сейчас идет подготовка к спектаклю «Шпаликов». Это постановка о Москве. Для нее мы недавно получили грант от столичного Департамента культуры. Небольшой, но все же. Сам Геннадий Шпаликов был настоящим символом эпохи с его песней «Я иду, шагаю по Москве», с его чемоданчиком и короткой жизнью. В нашем спектакле, кстати, примет участие журналист и телеведущий Михаил Довженко. Режиссером Аленой Муратовой и выпускниками ГИТИСА выпускается спектакль «Контрабасни» по моим авторским басням, также к осени мне хотелось бы трансформировать наш спектакль «Революция, 17». Сейчас в этой постановке задействованы одновременно 10 поэтов и 2 музыканта, но мне хотелось бы сделать постановку с участием профессиональных актеров. Есть множество задач в «Есенин-центре». Я бы вообще сделал там поэтический календарь и каждый день рассказывал людям про значимых поэтов. Например, мы хотим рассказывать о поэтах допушкинского периода, где были просто уникально талантливые, гениальные люди. Кто-нибудь помнит, что в этом году 300 лет Сумарокову? А ведь его называли отцом и театра, и русской басни.

- Вернется ли ваш спектакль «Севастополь»?

- Это мечта, этого бы очень хотелось. У постановки довольно сложная судьба. Мы создали поэтический спектакль на прозаическом материале. Молодой Толстой! Это же первая актуальная военная журналистика. Такая словесная оптика молодого Толстого – «ютьюб» того времени. К сожалению, мы создали этот спектакль, но начались мытарства с площадкой. На тот момент возле нас бродили не совсем чистоплотные товарищи…Для меня лично «Севастополь» оказался глубже, чем даже «Таганский фронт», который я делал в родном театре. Вася Семенов - прекрасный сценограф из Питера придумал замечательные декорации из летающих белых тканей. Они хранятся у нас, но мы за них очень переживаем. На них проецировался первый русский фильм. Он называется "Оборона Севастополя" и был снят в 1911 году на деньги царской семьи. Там они, бедняги, потопили флот и не успели снять картинку за один дубль. Но велик фильм тем, что последние ветераны 1856 года подходили к камере и снимали шапку... И вот тут ты начинал рыдать. Это очень сильно. И Сергей Летов на сцене с набором своих серебряных труб, и Алексей Вдовин бесподобный, написавший песни к спектаклю, и Татьяна Жанова - грандиозный таганский музыковед и композитор, и ряд таганских актеров с упоением работавших в нем… А чего стоят, скажем, зонги большого поэта Ивана Купреянова, написанные им при изучении толстовского опыта!

- Можно ли назвать Театр поэтов открытым объединением? Есть ли шанс у пишущих ребят попасть к вам?

- Мне пишут каждый день. Могу сказать одно: когда постучится второй Башлачев или новый Рубцов, это будет видно. Но попасть к нам реально. Наши поэты подтягивают других. И в этом я - ученик Любимова. Он всегда поощрял, когда в театр приводили кого-то из своих. И показывали… Так тот же Высоцкий появился на Таганке. Его привел Любшин, а представила однокурсница Таисия Додина. Вот и Алену Синицу к нам, к примеру, привел Саша Антипов. Так и создается наша чудесная компания.

ДЕРЕВЬЯ ВЕРНУЛИСЬ НА УЛИЦУ ГОРЬКОГО

- Влад, а что скажете о сегодняшней Москве? Как она меняется?

- Я в этом городе родился, здесь и пригодился. Я человек центровой - с Маяковки, с улицы Горького, из Оружейного переулка. Что мне сказать про Москву? Про нее как-то раз Мандельштам сказал: "Здравствуй, курва Москва!" (смеется). Но она всегда поможет. Она даже оболганного тебя обнимет, протянет тебе руку. Вытворять она может все, что угодно, но на дне не забудет тебя никогда. Есть в этом что-то материнское. Но ей еще много с чем предстоит справиться.

- С чем в первую очередь?

- Никто не предполагал, что сюда зарабатывать деньги приедет вся бывшая страна. Каково Москве? Она женщина, а у нее миллионы мужей. Так не может быть. Она с этим насилием должна побороться. Все, что я мог сказать ей, я сказал в поэме «Москва». Герой там вышел жестковатым, но очень любящим.

- А была ли в столице проблема, которая остро волновала именно вас?

- Я уже 15 лет говорил всегда и везде, что в Москве у меня одна главная сверхзадача: заставить наших руководителей вернуть деревья на улицу Горького. Я гремел об этом везде: «Не надо мне вашей популярности и прочего. Верните на Тверскую деревья!» Тут через каждые 5 метров были липы, а потом осталось только два дерева, и я знал, где они стояли. Ходил к ним с рюмкой чокаться. И вот сейчас процесс пошел. Деревья возвращаются на Тверскую, так что я могу хоть тут быть спокоен: как говорится, докричался.