Фильм «Чудотворная»: смех и слезы

Впрочем, Аркадий Инин о фильме говорить отказался из суеверия, а вот о том, что происходит с чувством юмора страны, высказался с удовольствием.

— Аркадий Яковлевич, сценарист Виктор Мережко назвал вас «социальным утешителем», а сатирик Михаил Мишин поведал, что вы абсолютно все фильмы смотрите до конца...

— Я не теряю веры в человечество. И досматривая фильм, думаю: ну не такой же автор идиот, каким кажется в начале. Наверное, в конце что-то произойдет. Кроме того, я ведь кино смотрю и профессионально: всегда есть надежда на неожиданный сценарный ход. Его можно будет спереть.

— Удавалось спереть что-то стоящее?

— Удавалось. Но этого я не расскажу ни за что!

— А какие картины в последнее время на вас произвели впечатление?

— Из последних фильмов мне нравится «Аритмия» и трогательно-смешной фильм Карена Оганесяна «Жизнь впереди». Из спортивных картин — «Движение вверх» — крепкий фильм, рассчитанный на коммерческий успех, так что я на нем не всплакнул. А вот на«Легенде № 17» слезы иногда наворачивались. А номинированная на «Оскар» «Нелюбовь» Звягинцева не понравилась.

— А бывает, что на ваших собственных фильмах у вас возникает желание всплакнуть?

— Я человек сентиментальный. Сколько раз смотрел картину «Однажды двадцать лет спустя», глаза всегда были на мокром месте в эпизоде, где Гундарева своей девочке, над которой дети смеются из-за того, что вся их большая семейка в обносках ходит, шьет платье Снегурочки. А ведь я знаю наизусть каждый поворот головы Наташи, каждое ее слово, мизансцену.

Фильм, снятый по сценарию Аркадия Инина / Кадр из фильма «Одиноким предоставляется общежитие»

— Старый КВН, «Голубой огонек», Кабачок «13 стульев». Над чем вы смеялись в те годы, когда шли эти передачи?

— Над тем же, над чем смеются сегодня — над глупостью, жадностью, отношениями в семье и с властью, отношениями между мужчиной и женщиной. Но тогда ведь была возможность для сатиры, которая всегда построена на намеках, аллюзиях. И, конечно, наши умы — и авторов и читателей — оттачивала цензура. На то и щука, чтобы карась не дремал. Сегодня о сатире бессмысленно говорить, потому что то, что «утром — в газете, вечером — в куплете». По телевизору прямым текстом говорится, что этот депутат — жулик и ворюга, а тот — педофил и чуть ли не убийца. А когда все известно и в лоб, для сатиры не остается места. Зато место остается для юмора. Но юмор сегодня у нас глубоко внизу. Потому что для того, чтобы разобраться в юморе выше пояса, в тонком, интеллигентном, зрителю нужно время.

В сегодняшней рыночной экономике времени ни у кого нет. Раньше мы работали с 9 до 18, потом приходили на кухню и вечерами «поливали» советскую власть, радовались намекам Райкина или Хазанова, смакуя, разбирали нюансы их выступлений. И, например, радостно догадывались, что, произнося «сисимасиськи», Брежнев имел в виду слово «систематически», а «сосиськи сраные» — «социалистические страны».

Сегодня для этих догадок времени нет: пашем на двух-трех работах, домой возвращаемся в одиннадцать вечера, падаем на диван и говорим телевизору: «Нам, пожалуйста, смешно и по-быстрому!» А «по-быстрому» означает «не думать». По-быстрому, значит, чтобы на экране сломали ногу, с кого-то упали штаны и так далее. И никто в этом не виноват. И авторы не стали тупее! Просто нужно либо писать вот эту муть, либо уходить из профессии, потому что все остальное по-быстрому не воспринимается.

— Как думаете, все эти комедийные формы, типа «Камеди Клаба» или Stand Up, скоро схлынут, как пена?

— Ни в коем случае! Stand Up я впервые увидел лет сорок назад во время поездки в Америку. Шел 1976 год, приехали мы на кинофестиваль в Филадельфию. Большая делегации наших — Шура Ширвиндт, Витя Мережко, Лида Шукшина, Михаил Швейцер… И американские хозяева нас повели в клуб, пообещав, что мы увидим нечто, чего раньше никогда не видели. Приходим в прокуренный клуб, а нам и говорят, что эта новинка называется stand up.

На сцене появляется тощий, вихляющий задом ведущий и кричит: «Привет, Бобби! Ты опять с этой жирной телкой?!» Мы, советские люди, вжимаемся от стыда в кресла, а хозяева ржут, совершенно счастливые: «Видали?!». А мы не знаем, что делать. А шоумен продолжает: «Вот эти сиськи, зачем они ей нужны, Бобби?» И от счастья умирают все, и Бобби с телкой, над которыми он издевается, в том числе, и наши хозяева американские. Только мы со стыда сгораем. И вот через сорок лет я увидел «Камеди Клаб» у нас, с теми же шутками.

Этот юмор процветает во всех странах — Америке, Канаде, Франции… И у нас, живущих в стране Достоевского и Пушкина, надежды, что он загнется, нет никакой. Все будет глупее и тупее. Это всемирная ситуация рыночной экономики. Вы еще не были в подобных клубах Германии или Австрии, на фоне которых наши падающие штаны — высоко интеллектуальная акция! Поймите: так не бывает, чтобы общество было рыночным, носило американские джинсы, глотало американские бургеры, ездила на американских машинах, а культура вдруг была бы не рыночная. Нет, все на продажу! И народ ведь очень доволен. Люди хохочут и радуются. И потому авторы будут писать на этом же уровне, зрители будут опускаться еще ниже, а авторы будут вынуждены опускаться за ними — бесконечная история падения. Но — спокойно! Все равно останутся и Жванецкий, и Гергиев, и Мацуев… и у них всегда найдется своя аудитория.

Фильм, снятый по сценарию Аркадия Инина / Кадр из фильма «Однажды двадцать лет спустя»

— Ну, хватит о пошлом юморе. Давайте лучше о женщинах, ведь все ваши фильмы — о них. Вы и сами 58 лет (!) прожили с одной женщиной. Не поделитесь секретами семейного счастливого долголетия?

— Тут требуется терпение. Во всем. Я женился в 1960 году на пятом курсе института, жена училась со мной. На нашу студенческую свадьбу в Харьков приехала из Курска теща, которую я никогда не видел, и привезла по тем временам чудо-чудное — парадные чехословацкие туфли. Их можно было увидеть только в кино, и где их теща достала, я не знаю. Туфли чудовищно жали в мысках. Но я пошел в них в ЗАГС, потом танцевал на свадьбе. А когда вечером сбросил, то увидел окровавленные пальцы. Оказалось, что внутри были жесткие картонные вставки, державшие форму, которые я по неопытности не вынул. Но я не мог же сказать: «Дорогая теща, ваши туфли жмут. Я вместо них надену свои стоптанные скороходовские». Так я впервые понял, что терпение — главное в семейной жизни.

— А часто вы жене на ее просьбы отвечаете «нет»?

— Никогда! К примеру, если жена говорит: «Давай купим шубу», — я отвечаю: «Давай». Она: «А деньги?» Я: «А денег нет». И моя жена — не дура, она знает, что денег сейчас нет, и постепенно ее желание рассасывается само собой. А представьте обратную картину. Она: «Давай купим шубу». Я: «Какую шубу?! Откуда у нас деньги?!» И вот уже скандал! А скандалов, как и споров, я избегаю. Вот моя жена считает, что до золотой свадьбы и дальше нас довел только один справедливый и терпеливый человек — она сама. И я с ней соглашаюсь!

— Стоит ли женщине знать о похождениях мужчины, если таковые имеется?

— Я не верю в легенду, что если рассказать женщине всю правду, то будешь прощен. Лукавство! Женщина может забыть, промолчать, затаиться, но простить — не сможет никогда. Все равно припомнит.

— Где вы подсматриваете черты своих героинь? У жены, конечно?

— Конечно. У меня выходит уже пятая «Женская юмористическая энциклопедия от А до Я»(«Женщина и все остальные». — «ВМ»), и я постоянно слышу вопрос: «Откуда ты так хорошо знаешь женщин?» Начинаются подозрения в нежно-радостных отношениях с артистками и прочими дамами. Но у меня железная отмазка: «Как в капле воды отражается весь мировой океан, так и все женщины мира отражаются в моей жене».

Аркадий Инин с женой Инной / Фото: Из личного архива.

— А ваш любимый анекдот про женщин?

— Есть такой. «Четыре стадии здоровья еврейской жены. Больна. Очень больна. Смертельно больна. Вдова».

— Вы много путешествуете...

— Все гонорары трачу на путешествия. Никаких других страстей у меня нет — ник рыбалке, ни к охоте, ни к автомобилю. Обожаю круизы океанские. Но чтобы с комфортом — я ни в коем разе не Федор Конюхов! Попадал и в шторм восьмибалльный — огибали Испанию. Почти весь корабль лежал в лежку. А я, к счастью, передвигался, держась руками за стенку. И если посмотреть на карту — от Аляски до Новой Зеландии, от Шпицбергена до Южной Африки — побывал везде. Остался в восторге от древней культуры Непала! Особое наслаждение — встречать на вершине горы Аннапурна фантастический рассвет. А в этом году был в джунглях Амазонки — тоже потрясающее зрелище: в одном месте сливаются, не перемешиваясь, воды двух рек. Справа — темная, слева — светлая. Настоящая «Кровавая Мэри»!

— А в Москве какие ваши любимые места?

— Люблю московские уголки, чудесные арбатские переулки, Тверской бульвар. Я по своей сути урбанист — без звона трамвая под окном уснуть не могу, и лучше всего себя чувствую где-нибудь на вечно бегущей в ночи Тверской или Садовом. Или на Манхэттене, где все кругом орут, и вокруг — небоскребы. А я, как поет Вилли Токарев, маленький такой. Посреди всего, что создано человеческим умом и руками, чувствую себя властелином. А на одинокой тропинке в лесу печалюсь: «Боже, какая-то я песчинка в этом мире!» Ну, и прочая фигня приходит в голову. Поэтому-то и пишу сценарии, одновременно разговаривая по телефону и глазом кося на экран телевизора, где идет чужой сериал. И мне совершенно не нужно, чтобы вокруг все ходили бы на цыпочках. Нет, пусть радио грохочет, дети бегают и дергают меня за нос, это меня всегда радовало.

— Ну, а изменения, которые происходят со столицей, радуют?

— Мне очень нравится, что растет метро. Это великое дело. Когда появляется в районе метро — совершенно новая жизнь начинается, неоднократно наблюдал. Например, девушки могут спокойно без автобусов-трамваев ночью возвращаться домой. А это очень важно, когда наши девушки — в безопасности по вечерам.

— Что бы вы, человек пишущий, спросили сами у себя?

— Ничего. Во мне нет журналистской любознательности. И на самом деле я по жизни — молчун. Если еду в поезде один, без знакомого попутчика, то беру не СВ, что мне положено, а купе. Потому что в СВ я остаюсь вдвоем нос к носу с неизвестным человеком, и с ним надо разговаривать. А я больше всего ненавижу разговаривать. А в купе — четверо пассажиров, можно тихонечко лечь и носом — в стенку. Хотя меня это мое качество огорчает. Потому что у сценариста из разговоров с людьми, из встреч вырастают сюжеты.

— Чего нашему современному кино, с вашей точки зрения, не хватает?

— Говорю же: денег. Потому что когда говорят, что нет талантов — это вранье, таланты всегда есть. Но если говорим в контексте старого кинематографа, который мы исповедовали, то я могу повторить слова Феллини, которого однажды спросили, почему он не снимает. А он ответил: «Мой зритель умер», — не имея в виду, конечно, физическую смерть. Нашему кино тоже не хватает советского думающего зрителя, для которого кино было всегда праздником. Но такое сегодня во всем мире — основным посетителям кинотеатров от 14 до 23 лет. Меня часто спрашивают, почему вы снова не напишите, к примеру, «Одиноким предоставляется общежитие»? Скажите, ну зачем этим детям оно надо? Им по возрасту совершенно не интересна сваха, которая сватает сорокалетних людей. Их интересует экшен: если на экране говорят больше минуты, они уходят из зала. Каков зритель, такое и кино. Киноиндустрия ведь тоже должна как-то собирать деньги. В советские времена она существовала, потому что это была другая планета. Кроме культурного уровня, который был неизмеримо выше, была еще и задача государства не опускаться ниже пояса. Думаете, в те годы не знали, что у зрителя полно низменных чувств? Все знали, что люди хотят «клубнички», что всем интересно, кто с кем спит и на кого покажет ДНК. Но руководители советской культуры не шли по этому пути, а наоборот, с него уводили. Не опускались до зрителя, а старались говорить о высоком. Это была общая задача Культуры.

— Ваши любимые писатель, поэт, режиссер.

— Ну, много… Булгаков, Ильф и Петров, Марк Твен, О. Генри, поэт — Саша Черный… Кинорежиссеры — Феллини и Рязанов.

— А напиток?

— Если любимых творцов у меня — с полсотни, то с напитком очень просто: водка, только водка, и ничего, кроме водки!

ДОСЬЕ  

Аркадий Гуревич родился в 1938 году в Харькове. Псевдоним Инин (ставший официальной фамилией) взял в честь своей единственной жены Инны Ивановой. Написал сценарии более чем к сорока фильмам, среди которых «Одиноким предоставляется общежитие», «Однажды двадцать лет спустя», «На Дерибасовской хорошая погода, или На Брайтон-Бич опять идут дожди», сериалы «Утесов. Песня длиною в жизнь» и «Маяковский. Два дня». Автор трех десятков книг.