Михаил Алшибая: Настоящее искусство всегда напоминает о смерти и жизни. И в этом его метафизическая сущность
- Михаил Михайлович, вы сами рисуете?
- Только схемы операции, которые я делаю каждый день.
- Их можно назвать искусством?
- Скорее искусство – это внутреннее устройство человеческого организма.
- А что послужило импульсом к собирательству?
- Кто-то из моих коллег по собирательству сказал, что страдает коллекционированием. Попытаюсь объяснить, как я это вижу. Был такой английский хирург в XIX веке Эсдейль, который при операции использовал для обезболивания гипноз. То есть брал блестящий шарик, сосредотачивал на нем внимание пациента и вводил его в транс. Вот для меня увлечение собирательством и есть нахождение в этом самом трансе.
- Как родственники к этому относятся?
- Они просто сбежали.
- Чем притягивают вас произведения современных художников: формой, композицией, цветовым решением?
- Я в таких категориях его не рассматриваю. Для меня коллекционирование - некая игра – угадать и сделать некоторые прогнозы будущего изобразительного искусства. 30 лет назад, когда я начал собирать картины нонкорформистов, лишь некоторые из них были известны в узких кругах. А большинство – нет. И время показало, что они – серьезные художники.
Как угадываю? Импульсом. Я попытался найти какие-то объективные критерии. Но за 30 лет собирательства так ничего и не нашел. И сегодня нахожусь в той самой точке. Есть какие-то туманные смыслы, которые не поддаются, не укладываются в четкие критерии. И их сформулировать, разложить по счету – на один, два, три - невозможно. Если б я смог – тогда бы и любой посредственный человек, взяв мой список, занялся коллекционированием современного искусства. Да что там… Любой художник смог бы создать великое современное произведение, если б был такой список. Но здесь действуют некие иные законы. Понимаете, искусство такая штука…С одной стороны - это величайший обман, а с другой стороны единственное, ради чего стоит жить. Ведь согласитесь, и жизнь, это тоже в неком смысле обман. Вы же понимаете, чем она заканчивается? Так в чем смысл? А смысл - в процессе самой жизни. Вот так примерно и в искусстве. Сегодня мне легко собирать современное искусство, потому что знаю – я не доживу до того момента, когда можно будет более или менее определенно сказать: да, он собирал стоящие полотна.
- Как отнесся бы Павел Третьяков к вашему собранию?
- А вот представьте, что Александр Сергеевич Пушкин оказался на Тверской улице? Он бы тут же вернулся обратно, в свое время.
- Отчего?
- Русский язык изменился. А язык искусства – особенно. И этот процесс неизбежен потому что современный художник – это художник, обращенный в будущее. А не тот, который просто рефлексирует на какие-то происходящие события. Все меняется. В том числе и язык изложения библейских заповедей. Если б мы прочли первоисточник, то поняли, какая пропасть между изложенным тогда и сегодня.
- А что важнее, суть или язык?
- Язык - это все, это главное, что у нас есть. И он очень тесно связан с сутью. У нас кроме языка ничего нет. Но наш язык гораздо беднее смыслов, которые за ним стоят. И здесь в современном искусстве я и занимаюсь языком, семиотикой в каком-то смысле. Пытаюсь, как бы проникнуть в эти знаки, расшифровать, узнать – что за ними стоит?
- А какому поколению искусство вашей коллекции будет понятно?
- Я не считаю, что искусство должно быть всем понятно, что оно принадлежит народу и что оно делается для людей и для их наслаждения. Вот говорят, Пушкин всем понятен. Но много ли человек вот тут, на Тверском бульваре, прочтет хотя бы три стихотворения Александра Сергеевича? Нет таких.
- Насколько художники легко идут на контакт с коллекционером?
- У некоторых художников есть свои специфические черты. Хотя у хирургов тоже… Художнику нужно понимать, что он не зря создает из ничего нечто. И поэтому художники часто бывают такими ранимыми. Даже эгоцентричными. Но я им все это не просто прощаю – я понимаю, что так и должно быть.
- Почему в вашей коллекции нет видеоинсталляции?
- Да, я хотел вот на этой стенке повесить плазму. Но потом решил - воздержусь. Потому что это может быть нарушит какую-то чистоту. Вот такое интуитивное решение, в отличие от хирургии, я тут принял для себя.
- Коллеги-хирурги завидуют?
- Некоторые завидуют. Другие считают меня сумасшедшим. Но я их не осуждаю – понимаю, они настолько вовлечены в рабочий процесс… Знаете, собрание коллекции происходило урывками. Потому что 90 процентов я занят в операционной. А это все – фрагменты!
- Современные технологии и современное искусство есть ли у них сегодня некая общность?
- Развитие технологий неизменно влияет на искусство. А искусство впитывает новые технологии. И это не факт недавних времен. Когда появилась масляная живопись, какие разгорелись баталии! Дело доходило до убийств в среде художников из-за секрета масляной живописи! Поэтому все современные художники делают акцент на новейшие технологии в своем творчестве. Но я совершенно не убежден в том, что современное искусство всегда или обязательно должно использовать самые новейшие технологии. Оно может быть современным и без этого.
- В среде коллекционеров есть банкиры, предприниматели, врачи. Но не искусствоведы. Почему так сложилось?
- С точки зрения морали профессиональный искусствовед должен отказаться от собирательства. Потому что он, таким образом, может влиять, нарушать объективность. Он не должен быть заинтересованным лицом в этом деле. Никогда! Ведь коллекционер всегда заинтересован в продвижении своей коллекции, художника, чьи картины он приобретает.
СПРАВКА "ВМ"
Михаил Алшибая. Доктор медицинских наук, профессор. С 1982 года работает в научном центре сердечно-сосудистой хирургии имени Бакулева. Член российской ассоциации сердечно-сосудистых хирургов. Собирает произведения современных русских художников, нонконформистскую и метафизическую живопись, графику, скульптуру.