Как осчастливить Гюльчатай
[b]Место действия многолюдной повести – от Москвы до самых до окраин (туркменской пустыни Сары-Камыш). Художник Виктор Платонов город (Москву ли, Ташкент ли, Хиву) обозначил раздвижной стойкой (грубый буфет советских меблирашек, вагон отъезжающего поезда, кабинет партсекретаря), а пустыню – туркменскими коврами и большим медным щитом-качелями.[/b]Режиссер Роман Козак свел всех персонажей к некой формуле из трех человек: собственно Назар (Александр Матросов), народ джан (Илья Барабанов) и, наконец, Она (Алла Сигалова) – не только женщина Назара, а любое живое существо, которому он отдавал свою заботу, ибо по-другому жить не умел. Она – и беременная вдова Вера, которая судорожно рисует помадой на лице нечто среднее между античной маской горя и клоунским гримом. И ее взрослеющая дочь Ксеня – девочка на шаре с куражом и страхом в глазах. И туркменка Гюльчатай, которая пытается выжать из груди, как из белья, последнюю каплю в рот сыну, перед тем, как оторвать его от себя и бросить в пустыне навсегда в надежде, что ему удастся выжить. И та же Гюльчатай, превратившаяся в согнутую до земли старуху. И загадочное, как мираж, перекати-поле. И доверчивый верблюд, прибившийся к людям. И хищная орлица, которая бьется на равных с человеком, и проигрывает – своего самца, своих птенцов, а потом и свою жизнь. И девочка Айдым, упрямая и жизнелюбивая как трава, которая пробивается сквозь камни, которую не затоптать и не вырвать. Истовая, робкая, легкая, страстная, застенчиво-угловатая, Она властно аккумулирует энергию сцены и кланяется всем великим маленьким женщинам – от Джульетты Мазины до Эдит Пиаф. И если «джан» в переводе с туркменского – душа, которая ищет счастье, то Алла Сигалова – джан этого спектакля.Тем очевиднее партнерское неравенство в этом треугольнике. Собственно, к Александру Матросову претензий нет – он старается до седьмого пота (как в прямом, так и в переносном смысле).Роль народа Джан построена, вроде бы, по тому же принципу, что и роль Ее, – мгновенные трансформации, многоликий образ чужих, которые никак не хотят, чтобы их насильно затащили в рай. Илья Барабанов то выставит вперед челюсть (старик Суфьян), то бездумно расхохочется (Старый Ванька), то яростно завопит (обозленный комиссар Нур-Мухаммед). Но на фоне почти безмолвных и очень выразительных пластических и мимических «зарисовок» от Аллы Сигаловой его игра кажется пародией на стиль, разрушающей его изнутри. А этому тексту меньше всего идет эклектика.Как бы то ни было, «Джан» – очень красивый спектакль с облегченным внятным финалом (у Платонова финал – загадка, многоточие) и давно выстраданной моралью. Осчастливить человечество (да хоть даже такую малую его часть, как народ джан) невозможно, сделать же счастливым одного человека вполне в наших силах. И это не так уж мало.