Гамлету неважно, быть или не быть

[b]За последние несколько лет московские театралы успели вновь «подсесть» на карнавальный, притчевый, пронизанный иронией и печалью театр Роберта Стуруа.[/b]Бурными овациями провожали все спектакли руставелевцев во главе со Стуруа и его великим соавтором – композитором [b]Гией Канчели[/b]. И легендарный, объехавший весь мир, удивительно молодой в свои 27 лет «Кавказский меловой круг», где любовь ставится выше закона. И горькую, полную скорби сатиру на соотечественников «Человек ли он?» И «Двенадцатую ночь», объединившую Шекспира и Евангелие, отчего последняя комедия Шекспира получила почти космический объем. Но «гвоздем программы» стал новый – третий после лондонского и московского – «Гамлет».Через четыре года после постановки «Гамлета» в «Сатириконе», который на днях будет сыгран последний раз, [b]Роберт Стуруа [/b]вновь не устоял перед пьесой пьес. Оговоримся сразу, у второго и третьего «Гамлета» немало общих черт. Самоубийство Лаэрта ([b]Давид Дарчиа[/b]), наказавшего самого себя за измену, фляжка в руках Гертруды ([b]Марика Чичинадзе[/b]), жестокость Гамлета ([b]Заза Папуашвили[/b]), который бросает слова об убийстве Полония ([b]Малхаз Квривишвили[/b]) в лицо Офелии ([b]Иамзе Сухиташвили[/b]), или туфли, что одалживает Офелии Гертруда перед роковым разговором с Гамлетом — «вещдок» невольного предательства любимой. Два эти спектакля точно вариации единой темы — «аранжировки» разные, а «мелодия» одна.Ни тоталитарное государство, ни фрейдистские мотивы, ни интеллигентская рефлексия (о чем только не ставили «Гамлета»), по большому счету, не волнуют батоно Роберта. Тайна смерти, ее роковая близость и «приграничное» состояние души, когда житейская логика уже не действует, — вот его мелодия. И потому главный монолог мировой драматургии — «быть или не быть» — Стуруа попросту... сжигает.Все персонажи подсказывают Гамлету этот текст, точно на экзамене. А он — спокойный, как бывает внешне спокоен захлебнувшийся горем человек, — заглядывает в шпаргалку, читает, досадливо морщится и достает зажигалку. Слова, мол, слова, слова. «Быть» здесь всего лишь краткая передышка перед «не быть».А мертвые обустраиваются гдето совсем рядом. Вот убитый Полоний — постаревший хромоногий Пьеро — возвращается в спектакль могильщиком. Любовно обустраивает могилу Офелии, ревниво охраняя ее от всяких там принцев датских, — ждет к себе любимую дочь. Вот Офелия выходит из могилы, берет у Гамлета трость на память, смотрит на него с любовью, взглядом обещая ждать хоть целую вечность.Стуруа признается, что не боится смерти. И когда придет время, спокойно откроет эту воображаемую дверь и выйдет. Но закрыть ее за собой ему будет очень страшно. В его последнем «Гамлете» эта дверь (пластиковые ширмы с фрагментами силуэтов в костюмах из разных эпох от художника [b]Мириан Швелидзе[/b]), за которой рано или поздно скрываются люди, прозрачна. Кому дано, тот увидит.