Рембрандт в огне

[i]Усни, Маргарита, за прялкой своей, А я – отдохнуть бы и рад, Но стелется дым, и дурит суховей, И рукописи горят.[/i][b]Александр ГАЛИЧ[/b]Так горят ли рукописи? Неисправимые романтики и оптимисты скажут, что нет, а если горят, то «так и надо». Все равно главное и важнейшее не сгорит. Исчезнувшие сочинения какого-нибудь нового Цицерона непременно обнаружат в отдаленном «варварском» монастыре новые молодые Петрарка и Боккаччо. И у наследников никогда не поднимется рука уничтожить архив Кафки. А то, что пропало, – и должно было пропасть. Не из чистого же мазохизма Гоголь кидал свой второй том в печку: не нравилось, не получалось, «не шло».Пессимисты же скажут, что непризнанных гениев и пропавших великих творений было в истории слишком много, чтобы признать их исключениями из правил. Что мы можем сколь угодно долго повторять знаменитую фразу Воланда (а автор ее у Булгакова – именно он), но мы всего лишь люди: протянуть руку и достать «ее» из огня у нас не получится. Огонь жжет. И рукописи сгорают – навсегда, безвозвратно. Кстати, большая часть библиотеки того же Боккаччо в XV веке погибла в пожаре, а рукописи Платона, с которых Фичино делал перевод, потерялись. Как и большинство рукописей великого «электрификатора» Николы Тесла.Оставив в стороне великие исторические утраты рукописей вроде Александрийской библиотеки, «либерии» (пресловутого книжного собрания) Ивана Грозного, а также сгинувшей татищевской коллекции древних рукописей и пожара 1812 года в доме МусинаПушкина, мы расскажем вам только о нескольких утратах последнего века.Судите сами, кто прав.[b]ГОРЯТ[i]Красавицу восстанавливали по пылинке[/b][/i]С картинами дела обстоят гораздо хуже, чем с рукописями: холст оптимизма не допускает, он уникален и недолговечен.Больше того, даже фреска живет не так долго, как кажется. Специально покушаться на живопись не надо – она и так смертна. Но жизнь покушается. Когда-то Марина Цветаева вспоминала свой диалог с художником Михаилом Ларионовым: — Печальная работа – декорации. Они хороши только когда показываются в первый раз. А потом начнут их возить, таскать, — к двадцатому разу неузнаваемы. И ведь ничего не остается – тряпки, лохмотья. А бывает – сгорают. Вот у нас целый вагон сгорел по дороге… — Целый вагон??? – ахнула Цветаева.— Да нет, нет, не гончаровских, моих… Это мои сгорели, — «успокаивал» поэта Ларионов: работы своей жены Натальи Гончаровой он ценил едва ли не больше, чем свои собственные, и относился к ним почти с искусствоведческой бережностью.Однако лучше не спрашивайте, что чувствует искусствовед в тот момент, когда безвозвратно гибнет его любимый шедевр.Художники-реставраторы ЭРМИТАЖА [b]Е. ГЕРАСИМОВ, А. РАХМАН и Г. ШИРОКОВ [/b]15 июня 1985 года стояли над останками «Данаи» Рембрандта: душевнобольной «турист» из Прибалтики пырнул полотно ножом и плеснул в лицо красавице кислотой.Процесс реставрации картины вошел в историю: такого не делали никогда и нигде.Начать хотя бы с того, что нейтрализовать кислоту удалось только к вечеру; тридцать процентов авторского письма (в самой важной части картины) оказались утрачены. Два года реставраторы по пылинке удаляли с холста натеки лака и краски, в которые превратилась живопись Рембрандта.Потом спорили: а есть ли смысл восстанавливать дальше – все равно настоящего Рембрандта уже никогда не будет? Но работу все-таки сделали – в 1997 году «Даная» вновь была показана публике. Действительно ли это сам Рембрандт? Опять-таки судите сами. Но большего, чем сотрудники Эрмитажа, сделать никто бы не смог. За свою работу, кстати, они получили Госпремию.Буквально «горят» (и будут гореть) главным образом частные художественные собрания. Два года назад сгорели пятнадцать огромных картин Сальвадора Дали. В доме Аманды Лир (в семидесятые она была едва ли не самой знаменитой поп-певицей мира) случился сильный пожар, который уничтожил ее коллекцию. Причина пожара была до неприличия «нашей», «расейской» — неисправная проводка. Лир когда-то была очень дружна с Сальвадором, и на картинах, по слухам, были начертаны изумительные витиеватые посвящения автора: Дали мастерски владел не только кистью, но и словом.[i][b]Поле битвы принадлежит мародерам[/b][/i]Горели, горят и будут гореть художественные музеи – если музей оказывается в эпицентре войны, можно не сомневаться, что недогоревшее на развалинах растащат мародеры. Неслучайно же проблема реституции (то есть возвращения культурных ценностей, перемещенных во время войны) – одна из самых острых в Европе (особенно в Германии и России).Например, неизвестна судьба многих произведений из большого архива музыкальных рукописей XVIII века, который был собран в Берлине и исчез во время Второй мировой войны.Квартира французского композитора Дариуса Мило (1892–1974) в Париже во время Второй мировой войны была полностью опустошена немцами. Все имущество, включая рукописи произведений Мило, его корреспонденцию и граммофонные записи, бесследно исчезло. Некоторое число пропавших рукописей Мило обнаружилось в 1992 г. в Нюрнберге. Оказывается, специальное фашистское подразделение — Музыкальная спецкоманда при Оккупационном штабе рейхсляйтера Розенберга — занималось систематической конфискацией предметов, так или иначе связанных с музыкой (партитур, рукописей, инструментов, нотных библиотек, граммофонных записей), у еврейских музыкантов и композиторов.Даже если забыть про судьбу полотен модерниста Густава Климта (его работы «Шуберт за пианино» (1899), знаменитая «Гигия» (1900–1907) и несколько других были уничтожены во время бомбардировок Германии союзной, между прочим, авиацией в 1945 году) и ограничиться только войнами дня сегодняшнего, то безвозвратных потерь много.Взять хотя бы Грозненский художественный музей, который разгромили и разграбили во время военных действий в начале 1995 года. Тогда из него пропало множество раритетов, в том числе и полотно знаменитого Франца Рубо «Пленение Шамиля» (1886), которое оказалось погребено под обломками здания, а затем было обнаружено на границе: картину пытались частями вывезти за рубеж – предположительно, для продажи в Израиле. Так «Пленение» оказалось в реставрационном Центре имени Грабаря: 60 процентов поверхности картины было уничтожено. Многие работы из музея утрачены на сто процентов и навсегда.Естественно, во время войн страдают и писательские архивы. Философ Алексей Лосев, например, дважды терял свои рукописи – одна из них погибла при налете фашистского люфтваффе. В 1942-м сгорел дом в Сокольниках, а вместе с ним – и многие рукописи Мандельштама, который жил в этом доме.[i][b]Нас повезли на Лубянку…[/b][/i]Сколько рукописей оказалось в 30-е годы в собственности НКВД – можно не уточнять. Вот два не слишком растиражированных случая: пропали архивы чудесного кавказского литератора Гино Баракова (в 1936-м его обвинили в троцкизме и терроризме, в личном деле его архив – «6 килограмм рукописей» — не найден) и издателя Иосифа Кнебеля. Скорее всего, их работы были уничтожены во время войны, когда немцы подошли к Москве, и архивы НКВД сжигались. Пропали на Лубянке и тысячи страниц, написанных историками, философами, экономистами — жертвами «ленинградского дела».В Переделкине 15 мая 1939 года были конфискованы архивы Бабеля. «Нас повезли на Лубянку, — вспоминала его жена. — Чекисты разделились — один сел на заднее сиденье, другой – рядом с нами. Дабы смягчить ситуацию, улыбнувшись Бабелю, сказала, что буду стараться думать, что он в Одессе. Добавив: «Жалко, писем не будет...» Мгновенно откликнувшись, Бабель стал сокрушаться, что ему будет не хватать и писем от матери. А потом сказал: «Мне бы очень хотелось, чтобы девочка не была жалкой...» И тут один из чекистов почемуто счел нужным сообщить, что ко мне «у них претензий нет».«Нашумела» в свое время и трагическая история летописи Серафимо-Дивеевского монастыря, написанная архимандритом Серафимом (Чичаговым, впоследствии митрополитом). В ней отражена история монастыря за все девятнадцатое столетие, а та ее часть, которая касается века двадцатого (вплоть до закрытия монастыря), была изъята НКВД на квартире митрополита в 1937-м и до сих пор не найдена.О том, что из 100 миллионов русских икон за годы советской власти уцелело всего 5—10 процентов досок, можно не упоминать: после революции по всей стране их рубили и жгли тысячами — на комсомольских субботниках, о чем юные коммунисты бодро рапортовали «в центр».Если вы думаете, что «гэбэшные» истории – дело далекого прошлого, вы ошибаетесь. Так, украинский поэт и правозащитник Василь Стус с 1980 по 1985 содержался в чусовской политзоне «Пермь-36», где и погиб. Стус, которого прочили на Нобелевскую премию, продолжал писать и в заключении. Его рукописи, видимо, до сих пор хранятся в закрытых архивах.В 1982 году 900-страничную рукопись украли у Андрея Сахарова. В декабре 1981 года правозащитника выкинули из больницы (после сердечного приступа), и он остался без помощи врачей. От тромбофлебита его лечила только жена, Елена Боннэр.11 октября у академика украли сумку с бумагами, применив к нему мгновенно действующий наркоз. То, что история эта – реальность, подтвердили последующие события. Сахаров обратился к председателю КГБ с требованием вернуть похищенное, а 7 декабря КГБ (теперь уже официально) провел обыск Елены Боннэр и конфисковал у нее еще 300 страниц частично восстановленной рукописи.[b]НЕ ГОРЯТ[i]Изъято до востребования[/b][/i]Несколько гэбэшных историй с рукописями завершились более благополучно. «Повезло» «Собачьему сердцу» Булгакова (вместе с дневниками рукопись была арестована ОГПУ-НКВД). А в недрах этой организации некогда даже возникла идея: выкупить у Платонова рукопись «Чевенгура», дабы ее не видел кто не надо (кстати сказать, такая «сделка» могла бы быть единственным заработком для писателя, который нигде не печатался). Кстати, в эвакуации у Платонова пропала рукопись книги «Путешествие из Ленинграда в Москву». Только два года назад на Украине обнаружились неопубликованные рукописи Баха, которые 50 лет хранились в КГБ. Сейчас рукописи переданы в Германию.Еще один «украинский» сюжет: недавно вернулись в Киев фрески Михайловского златоверхого собора. Построен он был в XII веке, в 30-е годы века ХХ его сравняли с землей, не забыв предварительно вырезать куски живописи. Они во время Второй мировой были увезены фашистами сначала – в Краков, а потом в Германию. После войны часть из них вернулась в Киев, часть попала в Новгородский музей-заповедник, а в 1953 году киевские фрески передали Эрмитажу, где они и хранились полвека.[i][b]Унесенные ветром[/b][/i]Настоящий детектив – полувековая история пропавшей рукописи «Тихого Дона» (главным образом из-за ее исчезновения возникли многочисленные слухи о том, что автором эпопеи является вовсе даже не юный писатель Шолохов) также связана с ГБ. Шолохов, уезжая на фронт осенью 41го, сам передал свой архив на хранение в отделение НКВД в родной станице Вешенской. В цинковый ящик были положены рукописи «Дона», «Поднятой целины», рассказов, письмо и телеграммы Сталина... Более ненадежное место, конечно, трудно себе представить: в 1942-м во время отступления ящик бросили на улице; шолоховские бумаги, по воспоминаниям очевидцев, гнал по воздуху ветер. Домашняя часть архива писателя сгорела – вместе с самим домом. Погибла и его хозяйка, мать писателя.Шолохову вернули только разрозненные листы третьей и четвертой книг «Тихого Дона», затем попавшие в Пушкинский дом. Первая и вторая части отсутствовали. Пошли кривотолки: мол, авторство недоказуемо. Однако еще в 1929 году, в тяжелые для Шолохова времена («Дон» был властям неугоден), писатель передал автограф всех частей своему другу Василию Кудашеву, в семье которого они и хранились. Только в 1984 году их обнаружил писатель Лев Колодный, а переданы государству они были немногим более года назад.[i][b]«Лолите» грозила участь Жанны д’Арк[/b][/i]У «нового» времени – свои проблемы. В Израиле пропал архив поэта Ильи Бокштейна (1937—1999), в том числе его неопубликованные трактаты, переписка со многими именитыми писателями и философами, тысячи редчайших книг. В ТельАвиве Бокштейн жил в хостеле (нечто вроде общежития). Прямых наследников у него не было, а «непрямым» руководство компании, которой принадлежит хостел, сообщило, что после смерти писателя «бумажки» и прочий «мусор» из квартиры были выкинуты на свалку. Понятно, что через некоторое время антикварный «мусор» стал всплывать в букинистических магазинах. Рукописи же Бокштейна так и не найдены. Остается только надеяться на случай. Иногда он помогает.Например, Владимир Набоков вспоминал, что от уничтожения уже оконченной рукописи «Лолиты» его два раза удерживала жена Вера. Однажды она вовремя оказалась в саду, где писатель развел костер для своего творения. Поэтому, как отмечает литератор и искусствовед Александр Иличевский, «она его соавтор. В том же смысле, в каком отец Митрофан — соавтор сожженного второго тома «Мертвых душ».Недавно был найден архив Шукшина.Семейные бумаги Шукшиных пропали, когда мать Василия переехала в другой дом в селе Сростки. Однако новые Томы Сойеры обнаружили на каком-то заброшенном чердаке письма и дневники Шукшина вместе с черновиками его статей в районную газету.В архиве псковского кукольного театра обнаружили рукопись неизвестной пьесы Сергея Довлатова. Папку с надписью: «С. Довлатов. «Человек, которого не было», пьеса для младших школьников с фокусами, но без обмана. 1975 год», нашел псковский журналист Алексей Маслов. Театр, естественно, тут же захотел поставить пьесу.[i][b]Сгорело – и ладно![/b][/i]Бывают в истории и парадоксальные случаи: потеря уже готового материала только радует авторов и – больше того – им помогает. Немалая заслуга в такого рода «помощи» принадлежит современной технике. Чудеса прогресса не спасают авторов от потерь, скорее наоборот: однаединственная ошибка компьютера – и за многолетней работой можно обращаться разве что к Воланду. Правда, Эдвард Радзинский, в свое время пострадавший от капризов электроники, не теряет оптимизма.Писатель рассказывал, что когда-то создал огромный роман о Николае и его семье. Поставил последнюю точку. Выключил компьютер. А включить его уже не смог.Только много позже историк понял, что так и должно было быть: видимо, «они» не хотели того романа. Новый вариант, который Радзинский и выпустил в свет, Романовым, скорее всего, понравился – никаких препон они автору не чинили.Писатель Владимир Крупин, автор «Сорокового дня» и «Живой воды», тоже не жалеет, что некоторые его рукописи потеряны безвозвратно: «У меня дважды был пожар в квартире, на второй раз она выгорела вся. Вместе с книгами, картинами и рукописями. У меня рукописи горят, они же из бумаги. Вообще, пожар облегчил мне жизнь. Сохранились бы рукописи, переиздал бы «Сороковой день», «Живую воду» в полном виде, и что? И кто-то бы из критиков прочел? Да ни в жизнь».[b]P.S.[/b] [i]Во время подготовки этой статьи при ошибке компьютера была безвозвратно утрачена часть материала, посвященного чудесно уцелевшим рукописям. Автор слагает с себя какую-то бы ни было ответственность за происшедшее.[/i]