«Свечка» Валерия Залотухи вернула веру в нашу литературу

В 2014 году масштабный труд был завершен, роман в двух томах вышел в свет, а 9 февраля 2015 года Валерия Залотухи не стало… Издание «Свечки» стало одним из наиболее громких, если не главным литературным событием года. На многих читателей она произвела чрезвычайно сильное впечатление. В том числе и на Андрея Немзера, известного критика и историка литературы, профессора ВШЭ. Прочитав «Свечку», Немзер написал письмо автору романа. Сегодня мы публикуем его с любезного разрешения Андрея Семеновича. 

Фото: Из архива

■

Дорогой Валерий Александрович!

Простите, пожалуйста, что вслед за одной бестактностью совершаю вторую и пишу Вам это письмо. Первая: я прочел Ваш неопубликованный еще роман без разрешения автора.

Слабым извинением мне может служить лишь то, что я с новомирской публикации «Великого похода...» почувствовал глубокую приязнь к Вашей прозе. И к Вам, поскольку отделять «текст» от «автора» не умею и едва ли уже научусь. Чувство это усилилось, когда я прочел «Последнего коммуниста» и повести. Поэтому, когда несколько лет назад увидел в списке грядущих публикаций «Нового мира» Ваш роман, сильно обрадовался. Потом несколько раз слышал от Андрея Дмитриева и других общих знакомых, что Вы работу продолжаете, что роман получается «большим» — и опять радовался. Потом узнал, что Вы отдали роман во «Время» и он будет напечатан — и снова радовался.

Я думал, что «Свечка» появится в начале сентября, а когда получилось иначе, не выдержал и стал клянчить у издательства рукопись. Кроме давних моих надежд, видимо, сработало и настигшее меня летом сильнейшее раздражение от новейших «больших книг». Нарастало оно несколько лет, но пока служил в газете, как-то глушилось: нельзя же в публичных текстах только брюзжать, следственно надо что-то выискивать и в не близких опусах. Получалось худо, хотелось послать свою критику вкупе с новой изящной словесностью куда подальше, но держали привычка и в какой-то мере долг перед коллегами по газетному отделу. Летом 12-го года газету закрыли, и перестав писать, я резко сократил круг современного чтения, благо преподаю историю русской литературы и потому все время что-нибудь «старое» упоенно перечитываю. Но из экспертов «Большой книги», составляющих «голосовательную машину», я не вышел — глупо же писать тамошним начальникам, мол, а теперь я в ваши игрушки не играю, — потому летом получил очередную груду номинированных сочинений и в отпуске принялся читать.

Имен не называю, ибо тоска от всего была одинаковой — непроходимой и переходящей в тошноту. Вот я и думал: дождусь сентября — прочитаю «Свечку» и верну себе веру в настоящее и будущее русской литературы.

Так оно и вышло, хотя ценой бестактности.

Я был уверен, что Вы напишете замечательную книгу. Но что столь замечательную — не предполагал. Потому что предположить такое вообще невозможно. Как невозможно предположить, что произойдет чудо. Не потому что я «ниже должного» оценивал именно Ваш дар. И даже не потому, что вокруг все плохо, а тут... Нет, если б сегодняшняя наша литература была много живее, ярче, свежее, «Свечка» все равно бы ощущалась чудом.

Друг моей юности, когда радовался какому-то наблюдению или суждению, говорил: «Это очень глубокая мысль — я сам так думаю!» И говорил с такой счастливой улыбкой и интонацией, что было понятно: это совсем не самохвальство. Вот и мне хочется Вам сказать про «Свечку» что-то в таком ключе. Это тот роман, который я хотел прочитать, не зная, что и как в нем будет написано. Вы сказали то, что во мне клубилось, хотело и не могло обрести единственно возможную форму.

Все лучшее, что я видел в самой дорогой мне новой словесности (в 90-х такой было, по мне, больше, в новом веке — все меньше), в «Свечке» договорено, переведено из потенциального в реальное, освобождено от случайных черт. Это книга про нашу жизнь — в частности, про мою, хотя никаких сюжетных или психологических параллелей с собственно моей жизнью в ней нет. Про то, что и как мы обрели (и могли прирастить!), и про то, что и как мы растратили, растранжирили, отдали за три копейки, предали.

Не все. Есть ведь Ваши любимые герои и, в первую очередь, автор, тот кто внутри романа пишет — ищет и находит — роман. Не хочу уходить в литературоведческие дебри, но мне давно кажется, что «метароманность» наша (от «Евгения Онегина» и «Мертвых душ» до «В круге первом», чтобы не касаться современников) не столько игра — хотя и игра тоже! — сколько неотменимая суть вечно ищущей писательской мысли, что являет она необходимейшее сопряжение жизни и слова, что, говоря о себе и своем пути к слову, настоящий писатель открывает весь мир.

Фото: Из архива

Когда я читал «Свечку», много раз было по-настоящему страшно. И не только в лагерных или готическом кладбищенском эпизодах. С самого начала. Но ведь и светло было тоже с самого начала. Не от знания, что с главным героем Золоторотовым «все в конце концов будет хорошо», как раз о сюжетной развязке я почти не думал, а просто светло. Вы предъявили великое множество горчайших истин о России, то есть о каждом из нас.

Ведь ужас не только в том, что ГУЛАГ остается ГУЛАГом в совершенно солженицынском смысле (и никак тому не мешает введение «Архипелага...» в школьную программу!), деревня умирает, дети брошены на произвол судьбы, а слово «просвещение» на глазах утрачивает всякий смысл, но и в том, что все это происходит с нашего согласия, что мы абстрагируемся от реальности не менее ловко, чем остающиеся на замордованной воле люди 37го или 52-го годов (или хорошо памятных нам с Вами 70-х — ранних 80-х). Я знаю, что еще как в случившемся виноват — и Вы мне об этом говорите, твердо и ясно. Но не злобно! Не глумясь. Не отнимая надежды. Не вгоняя осиновый кол в могилу того сословия, что весело отказалось именоваться «интеллигенцией» и очень скоро потеряло право на это имя. Но — повторюсь — есть же Ваши любимые герои. Есть же романная жена автора, знающая, а не только верящая, что долго и трудно пишущийся роман нужен — ей нужен, и этого достаточно. Какой я ни литературовед, как бы иронично ни смотрел на «проблему прототипов», но здесь-то ежу понятно: это не только в книге написано, так было и есть. Это про женщину, которую я несколько раз видел — она реальна.

Значит, и остальные светоносные герои реальны. Да и в худших Ваших мерзавцах — кроме одной фигуры — какой-то свет есть. Или был.

Ведь Вашим тщанием смог я пожалеть и стерву Женьку, и Игорька, и академика-атеиста. Вы сказали не только о том, что мы «мертвые души», но и о том, что мы еще живы.

Как Некрасов в финале «Рыцаря на час», по логике сюжета и по произнесенным словам — безнадежном, но почему-то работающем иначе. Свечка светит. Бог есть. «Войну и мир» и «Капитанскую дочку» еще в печи не сожгли, хотя сколько уж лет кочегарят.

И еще две частности.

Первое. Кроме того, что было страшно, стыдно и светло, то и дело было невероятно смешно. Вот уж этого никак не ожидал. Не от Вас — помню же Вашу прежнюю прозу! — от себя. Не ожидал, что смогу смешное почувствовать. Улыбаться я, кажется, не разучился, а вот со смехом дело обстоит много хуже. Даже при перечитывании любимейших комических сочинений. Здесь же я смеялся не раз — в голос, в прямом смысле слова.

Второе. Меня предупреждали, что роман «большой» — но я этого не почувствовал. То есть понимал, конечно, что времени за чтением прошло немало, но ощущения затянутости, желания что-то выпустить, недовольства на капитальные отступления в прошлое, тормозящие действие, не было и в помине. И вовсе не хотелось, чтобы роман закончился, наоборот. Понимая, что финал найден идеально (имею в виду и эпилог как целое, и собственно финал; впрочем, удивительно точна вся структура: соотношение частей, игра «приложений», сюжетные разгадки, по-разному отстоящие от загадок, протекание лейтмотивов и прочее), все равно по-детски спрашиваешь: а дальше? а что еще было? Тот самый вопрос, что приходит, во всяком случае ко мне, по прочтении настоящей прозы. И не важно, в первый раз ее читаешь или в сто первый, как «Войну и мир» — эти самые «а дальше?» и «а что еще было?» неизбежны.

Я очень хочу, чтобы у «Свечки» было как можно больше читателей. Грубо говоря, чтобы ее прочитали все, кто умеет читать по-русски — да и на других языках, когда роман переведут. Рад бы Вам это пообещать, но не уверен, увы, даже в тех, кто по всем статьям должны быть Вашими настоящими читателями, в том числе — в людях, которых уважаю и люблю, которых чувствую своими единомышленниками. Слишком часто и они читают «не то», дабы быть в курсе — иногда потом долго отплевываясь, или не читают вовсе. Хотя есть и исключения. Так что всякое может получиться. Вы добрее и душевно шире, чем я, Вы сказали о нас, здесь и сейчас живущих, так много хорошего и так убедительно, что лучше бы мне засунуть свой скепсис в отношении публики куда подальше. Вот и засовываю. Чем рычать на окружающих, скажу про себя.

Я уверен, что буду перечитывать «Свечку» — и не однажды. Почти уверен, что перечитаю ее, как только книга выйдет в свет. И если я, с сожалением закрыв последний файл, не открыл тут же первый, не начал вновь читать с начала, то не потому, что не захотел или подумал о пользе паузы, а только потому, что лекций, семинаров и, к сожалению, всякой служебной белиберды сейчас очень много.

Надеюсь, Вы простите обе моих бестактности — чтение романа без Вашего разрешения и это многословное письмо. Низко Вам кланяюсь. Спасибо! От всей души желаю Вам, Вашей жене и всем, кого Вы любите, всего самого доброго.

Ваш Андрей Немзер

СПРАВКА

Писатель и кинодраматург Валерий Залотуха родился 3 июля 1954 года в поселке Шахты Узловского района Тульской области. В 1976 году окончил факультет журналистики МГУ, в 1984 году — Высшие курсы сценаристов и режиссеров (мастерская Семена Лунгина и Ларисы Голубкиной). Автор сценариев более 20 кинокартин (среди них — «Макаров», «Мусульманин», «72 метра»), повестей «Последний коммунист», «Великий поход за освобождение Индии», романа «Свечка». Умер 9 февраля 2015 года.