Как художник художнику: что у нас сегодня на ужин?

[i]Художница [b]Виктория Афонская [/b]стала «Миссис мамой». Точнее, «миссис» она уже довольно давно, а «мама» — даже трижды: две дочки и сын. Просто префектура Северного округа проводила конкурс на самую-самую лучшую жену и маму, где Вика и заняла первое место.Кстати, на днях у «миссис Афонской» открывается новая выставка с чуть легкомысленным названием «Ангел с цветком», на которой будут не только ее работы, но и — естественно! — работы ее мужа Сергея, тоже художника. Впрочем, вопрос еще — кто из них «тоже» художник. Они просто работают рядом.Последний цикл Афонских — христианский.Опустошенный Иисус, геенна огненная, ангел, плачущий кровью, болезненное рождение мира — нервный экспрессионизм, разбавленный страданием передвижников.[/i][b]Христа я писала с мужа — Откуда у ваших работ такая тяжесть? Сергей: [/b]«Тяжесть»? А что, они действительно так тяжело воспринимаются? Мне ведь еще преподаватели в Суриковке выговаривали: это что за чернота, вы другими красками пользоваться в принципе не умеете... А я даже не знаю, откуда что берется. Во всяком случае — не из меня.[b]— Что, библейские сюжеты все за вас решают? С.: [/b]Пожалуй, христианской истории как таковой у нас в полотнах нет. Скорее — наше ощущение этой истории или ощущение мое и Вики. Мы ведь так уж «вместе» не работаем (чтобы жена «красила» правый верхний угол холста, я — нижний), каждый пишет свое.[b]Виктория: [/b]Конечно, Сергей мне может что-то посоветовать.Я ему могу сказать, как отношусь к его новой работе. Но никаких драм по поводу «плохо ты нарисовал лошадь» у нас не возникает, и отношения строятся ни в коем случае не на основе «как художник художнику». Иногда, конечно, бывает какая-то кооперация. Вот «Христа в Гефсиманском саду» я с Сергея писала.[b]— Вика, вы случайно не пессимист? В.: [/b]Я? Нет, что вы! Просто сидит во мне глубокое ощущение: ничто в этой жизни не бывает «просто так» и «задаром», и за все абсолютно приходится платить: иногда больше, иногда меньше, но приходится. Кроме того, женщина изначально склонна все в жизни драматизировать. Она в основе своей ближе к земле. К интуиции, к предсказанию, к переживанию... Нет, это ни в коем случае не значит — «ниже». Женщина (как и земля) изначально ориентирована не на то, чтобы отдавать (или создавать, если хотите), а на то, чтобы брать. Земля ведь питается солнечным светом и уже потом может родить сама. Поэтому мужчина и должен быть — главный.[b]— Художник, в общем-то, — мужская профессия...В.: [/b]Я знаю... Поэтому мне и страшно. Поэтому каждый раз, когда подхожу к холсту, обязательно перекрещусь... Все-таки писать — Божественное начало — в любом варианте... Есть ли такое право у человека? Не знаю...[b]— Никогда не было желания подумать над образом дьявола? В.: [/b]Нет, никогда. Это все равно что призывать его, впускать в свою душу. Художник ведь всегда общается с тем, кого пишет, ведет с ним какой-то диалог.Врубель потому и кончил так страшно, что всю свою жизнь думал о дьяволе, писал его... Если все время представлять себе, как выглядит зло, как может себя вести, какие черты у него могут быть... Душа изнутри разрушается, ее начинает разъедать — ненавистью, неудовлетворенностью...[b]Качественный брак — Как, собственно, у вас все случилось? С.: [/b]Довольно-таки просто. А главное — неожиданно. Мы, в общем-то, довольно долго учились рядом друг с другом и никакого внимания «на предмет» не обращали. Было это в институте, там вполне достаточно «жизненного материала». Учились себе и учились, а на третьем курсе вдруг оказались рядом на практике в Гороховце.Когда я туда уезжал, было четкое ощущение: так больше нельзя — ни жить, ни писать. Просто потому, что ничего «своего» не было, а писать, как все, штамповать картины одну за другой уже сил не было. В Гороховце мне сказочно повезло: встретить духовного учителя — это не каждому дается. За несколько недель общения со случайно встретившимся мне христианином, старцем Борисом, во мне что-то... сломалось. Как прорвало, как будто мир изменился. И домой я приехал с «подарком»: между прочим, дорогие родители, у меня через три дня свадьба! Хотя уезжал, сказав между прочим: знаешь, мама, я, наверное, еще очень долго не женюсь.[b]— Вам не страшно было вот так вдруг менять жизнь? С.: [/b]Страшновато — как бросаться головой в омут. Но зато мы точно знали одно: если уж у нас получится — то получится.Если нет — то нет, и никаких «попробуем», «а может быть»...[b]В.: [/b]Видите ли, просто до определенного момента живешь так, как будто весь мир — только для тебя. Но потом проходит время, рождаются дети, и ты понимаешь: ничего подобного. Чем дольше я живу, тем больше убеждаюсь: мир не мне подчиняется. Просто что-то происходит — и все. Мы ведь ничего не планировали. Никто из нас не думал: вот, надо «завести» именно троих детей...[b]— Они какие? В.: [/b]Разные. С нашим средним были большие проблемы. Он родился слабеньким, с высоким внутричерепным давлением, и очень долго было страшно за него. Вера — она вся в себе. И характер в них был виден с самого первого дня.[b]— И как они относятся к тому, что папа с мамой — художники? С.: [/b]Никак, по-моему...[b]В.: [/b]Ну, это тебе кажется, что никак. Да, действительно, они пока слишком уж маленькие, но вот у Веры уже есть желание рисовать самостоятельно, она учится потихоньку. И у Вани тоже. Как-то Вера спросила младших: «Вы кем хотите быть? Я — художником». «И я», — сказал Ваня. Сашка долго думала и выдала: «Женой».Для них наши занятия вполне естественны. Точно так же они восприняли бы и родителей-автотехников. Они не слишком часто видят наши работы, которые очень долго просто лежали одна к одной где-то в темной комнате. Их ведь не повесишь в спальне, чтобы любоваться по вечерам на какой-нибудь «Старый пруд» в дубовой раме... Не та аура. А картины «под интерьер» — ну что делать, жить-то как-то надо, надо продавать работы. Так что и «Старые пруды» пишем.