Туман печали

[i]Балагур. Щеголь. Эмигрант. Художник, имя которого на родине широко известно только в очень «узких кругах». Почти профессиональный Учитель — трудно сказать, в чем он был талантливее: в живописи или в «сотворении» новых живописцев. Деспот — естественно, а как же иначе? Он требовал от учеников беспрекословного подчинения. Во всем. Взрывного темперамента Ситникова побаивались мужчины.Женщины его обожали. Боготворили. В нем и его работах были ироничность, сила и красота. Именно сила и ироничность помогли ему выжить — хотя и мешали жить тоже они. [/i][b]Дом [/b]У Ситникова был талант портить отношения с власть предержащими. Со всеми, кто пытался им командовать. Это ОН был Личностью и Лидером. Семья его была провинциальная, набожная, крестьянская. Отец Яков Данилыч своих двух сыновей воспитывал «добрыми христианами».Лет до пятнадцати братья под надзором отца посещали все церковные богослужения, были крещеными, регулярно причащались и исповедывались.Не было в Москве монастыря, в который по праздникам не водил бы семью отец. Само собой, Яков воспринял утрату сыновьями трепетного отношения к вере как личную трагедию (дети стали зачитываться Толстым, Омаром Хайямом, аббатом Жаном Мелье...).Впрочем, отец был «разным». Почти анекдотический случай произошел в голодные двадцатые. Однажды, когда младшего Николеньку ограбили в начале месяца, — естественно, вытащили хлебные карточки — он еле отважился «приползти» домой: прибивали их с братом и за меньшие провинности. Яков Данилыч выслушал сына и только сказал: «Ладно, обойдемся». Обошлись.Нелюбовь прощать и умение прощать Василий унаследовал от отца.Поиронизировать Ситников-младший тоже был мастер. Прежде всего над самим собой. И это он, тихоня, которого в детстве можно было оставить у раскрытого окна, не боясь, что ребенок выпадет. Он, которого младший брат (разница между ними была четыре года) защищал в школьных потасовках. Наверное, просто в детстве в нем накапливалась сила. Накопил — и щеголял ею как мог. Не соблюдая правил игры.Его первой любовью стало море.Парусники. В его комнате трудно было ходить — под потолком висели байдарки. В Москве Ситников познакомился с Дмитрием Лухмановым — моряком, писателем, капитаном легендарного барка «Товарищ», который обошел вокруг света под советским флагом еще в двадцатые годы.Ситников и Лухманов «спелись».Когда Василия слишком уж допек отец, который мучился оттого, что дети уродились «неправильные», с дурью в голове (один мечтал быть художником или мореходом, второй — артистом), Василий вспылил и...ушел чернорабочим. Он стал откатчиком вагонеток в подземке и приложил руку к строительству первой очереди московского метрополитена. Где-то там, под землей, он находил куски голубой глины и лепил маленькие статуэтки.[b]Узник [/b]Его тюремно-психиатрическая одиссея началась на Лубянке в сорок первом, а продолжилась в Казани. Причина была более чем простая — в начале войны Василий был со студентами на рытье окопов под Вязьмой, откуда привез несколько пропагандистских немецких листовок, которые показывал своим многочисленным друзьям и приятелям.Для него фашистские прокламации были просто очередной возможностью посмеяться. А среди друзей, конечно же, оказался «стукач», доложивший о листовках в НКВД: мол, Ситников занимается фашистской пропагандой...Арестован он был по страшной расстрельной статье 58-10 часть вторая УК. Показания о подрывной деятельности у него выбивали долго и упорно. Он в конце концов все подписал. И тут случилось чудо — нашелся следователь, который Василия спас, отправив на судмедэкспертизу. «Шизофрения», написали эксперты.Год он провел в Казанской психотюрьме.Если кто не знает: «психотюрьма» — это такое место, откуда возвращаются. Но только очень редко. Потому что пережить такой голод и такую боль невозможно. «Неблагонадежные» очень быстро становятся там «больными»: когда вокруг буйные и убийцы (и с одной стороны решетчатой двери, и с другой), чеховская палата номер шесть покажется раем.Василий писал брату Николаю: [i]«Один доктор мне рассказывал, как происходит истощение от недоедания: сперва организмом используется подкожный жир, потом высыхают мышцы, прилипают к костям, после высасывается жир из костного мозга и головного мозга. Наконец человек глупеет, смерть приходит как избавление и переносится легко... Может быть, за прошлый год я поглупел? Твое письмо навело на меня туман печали. Я после тюрьмы и больницы говорю, что здоровье самое главное. Значение этого слова поднялось над остальными суетами жизни. Я постараюсь внушить вам все это».[/i]Ситников выжил: он снова начал рисовать. Делал маленькие карандашные наброски — несколько из них сохранилось у брата.Николай Яковлевич Ситников: — Вот смотрите, это его сокамерник, молоденький грузин, который умер в тюрьме [b](Худ. Страшен. Глаза бессмысленно нежные, влажные. — Д. А.). [/b]Вот второй Васильев «коллега» — они все там такие были, а он при всей своей желчности видел в них что-то красивое...Пищи физической не было. У него очень скоро началась дистрофия. Он умирал. Спас его двоюродный брат Павел, эвакуированный в Казань вместе с женой. Павел носил в тюрьму передачи. Когда Василий вышел на свободу, брюки на нем не держались.[b]Стиль [/b]Зато какие у него бывали брюки! Он шил их сам — когда-то отец отдал его в подмастерья лучшему в Москве портному Юрасову, который обшивал всех солистов Большого и ходил в бобровом воротнике и щеголял золотым портсигаром. Как гадко казалось тогда Василию называться подмастерьем! Впрочем, вскорости ученичество неблагополучно кончилось: Юрасова подстерегли налетчики, польстившиеся на портсигар и толстый бумажник. Портному проломили голову, и в больнице он умер.Так и не стал Ситников «белошвейкой». Зато потом... Ах, как потом вся молодая послевоенная поросль завидовала его умению одеваться! У него были шикарные костюмы в то время, когда большинство молодых людей и не мечтало о таком чуде. Василий не делал из одежды культа — он делал из нее искусство. Уж как у него получалось всегда, при любых обстоятельствах оставаться почти что денди — загадка.Наверное, Ситников был первым независимым модельером в СССР. Он придумывал фасоны пиджаков, а из галстучных узлов делал изящнейшие головоломки.У него была, правда, одна слишком уж стильная по тем временам вещь, которая стала его «визитной карточкой» — дырявая красная майка. Конечно, любая сегодняшняя девица не отказалась бы от такой — нацепила поверх топика эдакую сеточку и шагай куда угодно. Тогда ситниковская майка стала вызовом, брошенной перчаткой, и — очередным свидетельством его ненадежности, сумасшествия и прочих ужасов. Он упрямо писал маечку почти на всех автопортретах, в том числе и на том, что висит сейчас в галерее «Дом Нащокина».[b]Коллекционер [/b]Стилист, дизайнер, модельер, график, художник. Что еще? «Коварный соблазнитель», коллекционировавший своих женщин? Нет, коварным он не был точно — просто умел красиво ухаживать и красиво влюбляться. А поскольку был красавцем, поклонницы не переводились.Соответственно, у последних не переводились огромные букеты цветов и шикарные подарки.Что Ситников точно коллекционировал — так это иконы (благо, деньги у него водились неплохие). Музей Древнерусского искусства в 1977-м послал ему благодарственное письмо: [i]«Уважаемый Василий Яковлевич! Большим событием и украшением коллекции нашего музея оказался ваш дар...». [/i]Среди подаренных икон был Спас Вседержитель тринадцатого века, с которым связана почти детективная история. Однажды к Ситникову пришли некие люди (явно уголовники) и тактично осведомились: «Не желаете ли приобрести иконы?». Василий желал. Ему завязали глаза и долго везли куда-то по проселочным зимним дорогам. Как потом решил Ситников, привезли его куда-то под Павловский Посад, в темную избу. Иконы лежали повернутыми к стене, но Василий сразу увидел ЕЕ — по клиньям в доске. Короче говоря, он заплатил за икону в два раза больше, чем планировал. Когда уезжал — оставил в дар музею...[b]Гуру [/b]В семьдесят пятом году не выдержал — понял, что так и умрет: в стране соцреализма, с клеймом сумасшедшего. Каждый год на Первомай ему приходилось уезжать на дачу к родственникам — всех «неблагонадежных» выставляли за сто первый километр, а его отправляли в психушку на пару дней: дескать, пусть полечится и не мешает людям веселиться.Особенно рьяно стали справлять такими «депортациями» праздники весны и труда в шестидесятых, после очередной «выходки безумца».История случилась следующая. В 1955—1960 годах министром культуры был Николай Александрович Михайлов, который считал себя большим спецом не только в области издательского дела (в 37-м работал ответственным редактором в одной из столичных газет), но и в художественном искусстве. Прогуливаясь как-то раз по Манежу, он позволил себе ткнуть перстом в некое полотно и обронить что-то вроде: «Плохо ты нарисовал лошадь!».Мимо как раз проходил Ситников.«Вы у нас министр культуры? — вежливо осведомился дерзец. — То есть чиновник? Вы, наверное, политике где-то обучались... Знаете, а я нет! И как-то не стремлюсь критиковать то, в чем ничего не смыслю. Вы в живописи не понимаете — ну вот и не лезьте!».Естественно, после такого пассажа за ним окончательно утвердилось звание сумасшедшего.[i]«Меня передергивает всего, как спицей в позвоночник, когда окликают: «Больной такой-то». Я — сумасшедший. Я часто повторяю это про себя, но так и не могу усвоить. Заклеймить человека этой славой на всю жизнь! Неужели это правда?» [b](из писем к брату). [/b][/i]В общем, он бросил все и уехал — туда, где уже почти десять лет на ура проходили его выставки (Швейцария, Италия, Германия...).Василий Ситников поселился сначала в Австрии, а затем — в Нью-Йорке. Там были новые ученики, талантом отыскивать которых он обладал в полной мере. У Ситникова в разные годы учились Стерлигова, Харитонов, Ведерников... Как и следовало ожидать, с московской художественной жизнью он не порвал. Через письма — жаль, Интернета тогда не было, иначе Ситников бы весь мир обратил в своих последователей. Но он и без Интернета обошелся прекрасно.Своему брату помог стать художником именно он.В Америке, без соотечественников, без друзей, без музеев, без любимых библиотек Василий неожиданно увлекся... младшим братом. С 79-го года Николай фактически стал «учеником-заочником» Василия Ситникова.— Он начал забрасывать меня длиннющими, обстоятельными письмами и яростными требованиями, чтобы я занялся наконец живописью. Этот хитрец, уезжая из СССР, как бы мимоходом вручил мне этюдник с великолепными красками. В общем, когда я ушел на пенсию, то достал этот этюдник. Более того, я постоянно посылал брату в Нью-Йорк цветные слайды моих работ.Естественно, в семидесятые годы это было довольно сложно технически. Поэтому часто вместо цветных посылались черно-белые снимки. Василий жутко злился, грозил «ученику» страшными карами, но расстояние в пол-континента и Атлантический океан между ними сглаживали остроту реакции.— Его огромнейшие послания были написаны странным убористым почерком и заменяли мне целые тома художественных энциклопедий. Так из журналиста и переводчика я стал художником, только пишу под псевдонимом — предпочитаю оставаться в тени моего брата. Тем более что мой псевдоним он одобрил...Сегодня его письма стали книгой. Учебником — как ОН всю жизнь и хотел. Напоследок — цитата из случайного пресс-релиза: «Без Василия Ситникова немыслимо поколение творчески свободных людей России. Он продолжает тему Анатолия Зверева, но только в той части, где живут: миф, свобода обретения, выбор пути...». Добавить к этому нечего...[b]Р. S. [/b][i]Николай Яковлевич Ситников и автор этой статьи просят откликнуться всех тех, кто что-либо знает о работах Василия Ситникова, находящихся в России.[/i][b]НА ФОТО 2 :[/b][i]Автопортрет. В те времена дырявая майка была вызовом обществу, сегодня — норма жизни [/i][b]Досье «ВМ» [/b][i][b]Василий Яковлевич Ситников [/b]— художник, представитель «второго авангарда» пятидесятых-шестидесятых годов. В 1932—1934 годах учился в Московском судомеханическом техникуме, поступал во ВХУТЕМАС.Поступил — но весь курс «перебросили» на следующий год («из-за отсутствия места в общежитии» — официально, на деле из-за того, что в институт автоматически приняли всех выпускников Худучилища им.1905 года). Ситников не стерпел, пошел «заявлять», «доказывать» и, естественно, остался просто вольнослушателем. Работал ассистентом у профессора Алпатова — крутил видеофильмы, за что был прозван Васькой-фонарщиком. Весь институт сбегался посмотреть, как «фонарщик» спорил с педагогами о канонах классического искусства. Работал мультипликатором у кинорежиссера Птушко на «Мосфильме». Во время войны добровольно уехал на окопные работы под Вязьму. После возвращения арестован и отправлен в Казанскую психтюрьму. Вернувшись в Москву, продолжил заниматься живописью. В 1975-м эмигрировал из СССР. Обосновался в США, где снова стал воспитывать учеников и писать.Моментально был признан гением. Почти все его работы расходились по знатокам. Работы его приобрел и один из крупнейших музеев Нью-Йорка «Галерея Современного искусства». В России в малоизвестных частных коллекциях осталось всего несколько картин Ситникова. Умер в Америке в ноябре 1978 года.[/i]