«ВМ» выяснила, как работают камерные театры столицы

Специалисты по театральному искусству насчитывают в Москве около 250 театров. Среди них — 14 «больших», так называемого федерального подчинения, и 82 «малых», которые принадлежат городу. Не вошедшие в этот перечень 154 коллектива обычно работают нерегулярно, от случая к случаю (от спектакля к спектаклю), и чаще всего собственной сцены не имеют. Они либо арендуют ее, либо располагаются на территории той организации, к которой относятся, либо заключают «бартерные» договоры с городом или управами.

Число посадочных мест в «малых» театрах — от 80 до 300, а стоимость билета колеблется от 300 до 1500 рублей, что раз в десять (!) меньше, чем цена билета на спектакль в «большой» театр с именитыми артистами на сцене.

Как же выживают эти учреждения культуры, какие проблемы волнуют их? Об этом говорили художественные руководители московских «малых» театров на круглом столе, прошедшем в эфире сетевого вещания «Вечерки».

Вот, например, Театр «Фигаро» на проспекте Мира 27 марта отметит свой 30-летний юбилей. Он возник по приказу «Москонцерта» на его же базе. Как рассказал «ВМ» бессменный худрук театра Юрий Баркеев, труппа сегодня базируется в помещении арт-салона, мало приспособленном под театральные нужды. Но, несмотря на проблемы оснащения зала, «Фигаро» сумел обрести своего зрителя.

— К нам приходят уже выросшие дети, сами ставшие родителями, и приводят детей. Раньше, — рассказывает Баркеев, — нам выделялись деньги на ремонт кукол, где-то около 130 тысяч рублей в год, мы ведь возникли как театр марионеток. Сегодня рядом с куклами на сцене играют драматические артисты.

Марионетки — вещь дорогая, и если у куклы отвалилась ножка, то ремонт ее стоит очень дорого. Но сейчас эти деньги (а мы их получали из «Москонцерта») нам вообще не выделяют. Как выживаем? Много ездим и играем по школам, детским садам — спектакли у нас хорошие: в репертуаре есть и Маяковский, и Хармс, и Саша Черный, зал заполняется по-разному, но половина всегда есть. А вот, например, театр «Мел» обрел свое помещение в результате социального договора с управой Отрадное, который заключила его руководитель Елена Махонина (бывшая профессиональная актриса Театра им. Ермоловой), выиграв конкурс на проведение досуговых мероприятий. Театр существует уже 25 лет, в его репертуаре 50 названий.

— Что такое социальный договор? Мы организовываем для района мероприятия. К нам на бесплатной основе смотреть спектакли приходят инвалиды, ветераны, пенсионеры, — рассказывает Махонина. — Также мы участвуем в городских программах, праздниках — «День матери», «Новый год», «День города». За это нам бесплатно предоставляют помещение. Но денег нам никто не дает, спонсоров у нас нет, крутимся сами — и декорации делали, и костюмы. Мы играем 16 сказок для детей, есть вечерние спектакли и есть репертуар театральных студий. У нас существует штат, есть артисты на договоре, причем они — профессиональные актеры, выпускники вузов, много молодых людей до 30 лет.

Совершенно иная ситуация складывается в театре «Без вывески» под руководством Марии Дроздовой. Театр расположен в Северном округе Москвы, существует уже 40 лет. «Без вывески» — некоммерческая труппа, сообщество людей различных возрастов и специальностей. В труппе 35 человек, актерский стаж которых составляет от 10 до 25 лет. Зарплаты в театре нет, а выручка от спектаклей идет на новые постановки. Однако находятся истинные меценаты, которые поддерживают жизнь этого театра романтиков.

А театр, в свою очередь, по мере своих скромных сил старается помогать тем, кто не имеет возможности покупать билеты. Его двери всегда открыты для инвалидов, ветеранов, многодетных.

Невозможно не вспомнить в ряду коммерчески независимых театров один из самых успешных самостоятельных коллективов Москвы — «Квартет И». Он возник в 1993 году на базе Учебного театра ГИТИСа, где игрались его первые спектакли.

— А потом директор нашего театра заключил договор аренды с ДК им. Зуева, — рассказывает артист Камиль Ларин. — Мы платим целиком арендную плату, зарплаты у нас белые. Существуем мы исключительно за счет интереса зрителей к тому, что делаем на сцене.

Кстати, цена билетов на спектакли «Квартета И» варьируется в очень разной ценовой категории. Стоимость их на первые два ряда доходит до 12 тысяч, а дальние ряды идут по демократичной тысяче рублей.

Не меньшей проблемой, чем обретение крыши над головой, для камерных театров является финансирование. В ходе круглого стола «Вечерки» народный артист России Андрей Житинкин напомнил присутствующим, что такое понятие, как «репертуарный театр», — вещь достаточно эксклюзивная. Почти нигде в мире нет такого явления.

В Америке, на Бродвее, артисты собираются на проект, играют его до того момента, пока на спектакль раскупаются билеты, а затем расходятся по другим постановкам.

У нас, по данным комиссии по культуре Мосгордумы за 2018 год, финансирование одних только театров столицы составило 9,3 миллиарда рублей. Город из этих же средств оплачивает театрам коммунальные услуги и минимальную зарплату коллективам. Но большая часть этой суммы — гранты на развитие их творческой деятельности. И вот тут любой театральный коллектив имеет «зеленый свет» и может подавать заявку на соискание финансовой помощи.

Правда, денег всегда на всех не хватает, поэтому важно распределить их правильно. Помочь процессу призван совет из 11 известных худруков. О механизме распределения грантов рассказывает Иосиф Райхельгауз, художественный руководитель Школы современной пьесы, входящий в этот «совет одиннадцати».

— Перед нами, — говорит Райхельгауз, — при распределении каждый раз стоит огромная дилемма. — Заявок у нас 270, а денег хватает проектов на 70. И нам надо тщательно вглядеться в проект, обдумать, кто именно и на что просит.

Понятно, что должны быть некие объективные показатели, и лично для меня они просты: мы должны понимать, действительно ли люди покупают в этот театр билеты. Потому что рассказы про аншлаги я слышу со всех сторон и ото всех коллег. Я убежден, что государство должно давать деньги в соответствии с тем, насколько театр способен сам их заработать, то есть насколько он востребован.

К словам Иосифа Райхельгауза стоит прислушаться: в конце концов, Савва Морозов финансировал только Станиславского и Немировича-Данченко, а не всех подряд.

Но вот художественный руководитель театра Луны Сергей Проханов не согласен с таким механизмом распределения денег, считая, что, во-первых, этим должен заниматься не совет худруков, а Департамент культуры, а во-вторых, Проханов предлагает иную схему.

— По-моему, театры с целью их финансирования следует поделить по размеру залов, — считает Сергей Проханов. — Вот в магазине есть размеры L, M, S. И в театре нужно пойти по этому же принципу, чтобы стало понятно, кто и на что может претендовать. Наш, например, скорее всего, будет под литерой L, он не будет ни XXL, ни XXXL. Но мы будем знать, что можем точно рассчитывать на определенную сумму, что нам не надо будет выпрашивать ничего у «совета одиннадцати». Поскольку этот совет все равно делит деньги исходя из того, что творчество кого-то они знают, а кого-то нет. Кроме того, мне давно кажется, что надо несколько сузить круг тех коллективов, которые называют себя «театром». Потому что существуют небольшие «организмы», которые еле дышат, в комнатке на пятьдесят человек играется раз в месяц спектакль, но их ведь тоже финансируют из общего кошелька.

Способ выживания таких театров в данных условиях Сергей Проханов видит в соединении нескольких малых театров в один — такие успешные опыты уже были. Ведь и сам театр Луны когда-то соединился с Театром комедии и замечательно существует.

— К тому же, — продолжает Сергей Проханов, — если уходит какой-то хороший худрук с интересными идеями и мыслями, то его маленький театр, если и стоит передавать новому, то только кому-то очень достойному, кто соответствует уровню и задаче. У нас же чаще всего передают неизвестно кому, по принципу — лишь бы отдать. Я сейчас говорю о театрах на 35–80 мест, которые можно было бы спокойно в данных ситуациях отдавать в префектуры, где они далее будут существовать, как нормальные районные театры, имея своего зрителя как дополнительный источник финансирования. А если такой театр вдруг «полез» наверх, там появился дерзкий и интересный худрук, то его всегда можно перевести в иной статус. Пока не будет проведена такая ревизия, бесполезно говорить о больших задачах. Только после такой ревизии станет понятно, сколько нам на самом деле еще нужно средств, и нужно ли вообще их добавлять.

Не менее остро обсуждался вопрос, как именно небольшие театры на 100 мест, даже при полном и регулярном заполнении зала, могут заработать себе на «текущий ремонт» оборудования.

Геннадий Шапошников, главный режиссер «Театра на Покровке», задумывается о дополнительных возможностях содержания в нормальном состоянии материально-технической базы театра.

— Мы встречаем Год театра в отремонтированном зале, — говорит режиссер, — в связи с чем я благодарю город. У нас (так же как и в театре Райхельгауза, недавно въехавшем в отремонтированное после пожара историческое здание Школы современной пьесы) материально-техническая база вроде бы новая, но лампы уже кое-где сгорели. А их надо на что-то покупать.

Или вот в нашем театре разваливается машина, на которой мы перевозим костюмы и реквизит на другие площадки, когда играем на выезде. А у меня в зале всего 80 мест, и заработать на машину на деньги, вырученные от 80 билетов, театр в принципе не в состоянии, даже при аншлагах. Поэтому, наверное, в Год театра нужно серьезно подумать о системе дифференциации финансирования, так как есть залы на 1000 мест, а есть всего лишь на 80 мест. И подход тут должен быть разный.

Александр Вилькин, художественный руководитель государственного Московского театрального центра «Вишневый сад», поддерживает своего коллегу по режиссерскому цеху и также считает, что раз президентом объявлен Год театра, то глава государства призван разрешить в том числе и проблему финансирования.

— Мы свои творческие планы на этот год передали в Департамент культуры, — говорит Вилькин. — Среди наших заявок есть музыкально-поэтическое обозрение «Дорогие мои москвичи», заявка на спектакль по рассказам Шукшина, на спектакль «Странная миссис Сэвидж». Кроме того, я мечтаю хотя бы к своему 75-летию, которое не так давно отпраздновал, получить грант на «Бориса Годунова». Прошу на него деньги уже несколько лет. У нас в репертуаре есть Островский, Чехов, Достоевский, Гоголь, и я немножко успокоюсь, когда там появится еще и Пушкин, поскольку эти имена — база классического русского репертуара. Но сегодня тех денег, что обычно департамент выделяет, нам хватает лишь на содержание самого здания. Меж тем в прошлом году мы выпустили пять премьер! У нас ведь работает режиссерская мастерская, где молодые показывают свои работы, и если они представляют интерес, то я даю возможность их реализовать. Где мы находим деньги? У нас в театре не воруют, мы выходим в минимальный режим затрат.

Проблема реализации молодежи остро стоит во многих театрах. Конечно, молодые артисты мечтают устроиться после выпуска из вуза в престижный коллектив, под крыло к хорошему режиссеру, но удается это далеко не всем. Часто приходится устраиваться в маленькие театры, где зарплаты они получают мизерные.

К счастью, сегодня можно подрабатывать в кино, если, конечно, ты сумеешь попасть в обойму. Но все-таки общий доход у молодого артиста в том же Театре им. Вахтангова может превышать 70 тысяч рублей, так как к его основной небольшой ставке идут доплаты за каждую репетицию, за каждый ввод и сыгранный в дальнейшем спектакль.

А поскольку репертуар таких театров велик, вводов много, то и доход у играющего постоянно артиста весьма приличный, даже если он нигде не снимается, не играет в антрепризах на стороне. Чего не скажешь об артисте театра камерного.

— У нас много молодежи до 30 лет, — говорит худрук театра «Мел» Махонина. — Если артист занят на полной ставке, то это 15 тысяч в месяц. Доплаты за спектакль и репетиции мы не производим. По 500 рублей за репетицию и 800–1000 рублей за спектакль выплачиваем только контрактникам. Но мы играем только по выходным и иногда в пятницу вечером, так что у молодых артистов есть возможность подрабатывать в кино или других театрах.

И если в театре «Мел» артисты хотя бы реализовываются, играя много — там большой репертуар, то о некоторых других театрах этого не скажешь.

— Вот и получается, — размышляет об этой ситуации Сергей Проханов, — что при такой системе распределения дотаций на театр мы никого не хотим обижать, но, с другой стороны, обижаем всех — артисты в камерных театрах получают мало, и мне всегда бывает обидно за них. Тем более что молодые выпускники вузов приходят туда после института с надеждами, и заканчивается все это потом зачастую плачевно.

Достаточно остро обсуждался на круглом столе и вопрос власти в театре. Кому она должна принадлежать: директору или худруку? Андрей Житинкин привел примеры, когда директор театра позволял себя активно вмешиваться в творческие вопросы.

— Дело иногда доходит до того, — говорит Житинкин, — что когда приглашенный режиссер после постановки покидает стены театра, то директор позволяет себе сократить спектакль до одного действия и ввести на главную роль свою любовницу вместо той актрисы, которая играла эту роль на премьере, не поставив в известность режиссера, подставляя его. А ведь именно фамилия режиссера значится на афише.

Иосиф Райхельгауз также привел примеры «разнуздавшихся» директоров.

— В театре ни в коем случае нельзя отменять худсовет, — продолжает тему Сергей Проханов. — Нельзя отдавать всю власть директору. Можно отдать ему денежную власть и с него же спросить. Но директора пытаются брать все в свои руки, увольняют артистов, корректируют или снимают спектакли. Вот и получается, что без худсовета нельзя, его надо делать «лежачим полицейским». Тогда директора не будут лезть в творческие вопросы, менять режиссеров как перчатки — мы в Москве были свидетелями таких процессов. Пусть строят рестораны, крышу чинят, то есть занимаются обслуживанием артистов, которые выходят на сцену.

А вот художественный руководитель театра «На набережной» Федор Сухов, который, словно Моисей, 40 лет вел самостоятельно и упрямо свой коллектив вперед и вывелся из статуса любительского в статус государственного бюджетного учреждения культуры, придерживается совершенно другой — независимой — позиции.

— Каждый из нас, — говорит режиссер, — начинал свой театр не потому, что надеялся на Год театра. Нашему театру «На набережной» в следующем году исполнится 40 лет. Старше — только «Театр на Юго-Западе», но Беляковича уже нет в живых.

Поэтому говорить, что Год театра как-то изменит наш путь, я бы не стал. В 1980 году я начинал свой театр с постановки пьесы о Януше Корчаке, доме сирот, варшавском гетто, депортации в лагерь смерти Треблинку. И лозунг Корчака, когда он, будучи поляком, пошел со своими детьми в гетто, был: «Сохранить достоинство в несчастье». Поэтому, есть ли Год театра, нет ли его — я все равно иду своей дорогой.

Для меня лучше своя тропинка, чем чужое шоссе. Да, есть эйфория, что наступает Год театра, и появится рядом с Дедом Морозом еще и «Дед Театр», который принесет подарки всем. Но я не хочу высунув язык стоять у елки и ждать бюджетного финансирования. Задача года театра, на мой взгляд, — чуть-чуть развернуть, привлечь зрителя к удивительным спектаклям и театрам, которые уже есть, действуют в Москве. А мы уж своей дорогой идем сами.