«Цвет роз очень похож на цвет крови»

[b]Звезда мировой гламурной фотографии Беттина Реймс была известна в России как автор снимков киноактеров. Теперь, после ретроспективы, проходящей в Манеже в рамках «Фотобиеннале-2006», оказалось, что это лишь малая часть ее творчества. Беттина Реймс начала в 1970-е годы с фотографирования обнаженной натуры и верность теме «ню» сохранила на всю жизнь. Серия, в которой некто мистер Х «подсмотрел» обнаженных женщин в отелях. Серия, в которой зафиксирована перемена пола. Серия, посвященная молодежи. Плюс снимки голливудских кинозвезд, сделанные для модных журналов. В фотографиях много постановочной фантазии; недаром изобретательность Беттины оценил сам Жак Ширак – она его официальный фотограф.[/b][i]В конце 1990-х годов французские газеты наперебой писали о новой фотосерии, сделанной Беттиной Реймс в сотрудничестве с писателем, историком искусства и фотографом Сержем Брамли. Она называлась INRI – «Иисус Назаретянин, царь иудейский». Католические круги Франции не стеснялись в выражениях: как это можно представлять себе Марию Магдалину в интерьерах заштатного американского бара, несущего крест Иисуса – измученным тощим человеком в джинсах на фоне южноевропейских трущоб, а свадьбу в Кане Галилейской – как гулянку трансвеститов! Альбом имел бешеный успех, а автор уехала работать в Шанхай и привезла оттуда серию снимков о повседневной жизни китайских женщин. Следующий пункт назначения – Москва.[/i][b]– Это ваш первый приезд в Москву. Поделитесь впечатлениями.[/b]– Их довольно трудно было составить, я успела увидеть очень мало. Видно, что город активно модернизируется. Принимали меня очень тепло, а встречи с журналистами оставили очень хорошее впечатление: мои фотографии они знают, проявляют искренний интерес и при этом стараются не скользить по поверхности, а спрашивают с глубоким любопытством.[b]– Вы начали с фотографирования стриптизерш и акробатов в барах, а уже потом стали снимать просто натурщиков. Кто, по-вашему, более естествен в жанре «ню»?[/b]– А для меня естественность не имеет никакого значения, я ее и не ищу. Мне интересно сфабриковать снимок, придумать его, декорировать, срежиссировать.[b]– Тем не менее в серии «Шанхай» некоторые снимки производят впечатление схваченной вашей камерой «жизни врасплох»…[/b]– Это ложное впечатление. Все мизансцены, ракурсы, расстановка фигур и макияж лиц были сперва тщательно отрепетированы. Каждому снимку предшествовала какая-то история моих отношений с моделью. Так что мне и тут позировали.[b]– Почему ваша совместная с Сержем Брамли серия INRI, вдохновленная текстами Евангелия, вызвала во Франции такой скандал?[/b]– Да не было никакого скандала! Был маленький шум, который устроили священники-интегристы в одном только городе Бордо. Это католические фанатики, которым показалось, что наши фотографии оскорбили их понимание христианства. Тут же подсуетился и вездесущий Ле Пен, который устроил весь этот спектакль. Но называть это скандалом...[b]– До этого вы снимали обнаженных женщин, обращались к теме перемены пола. Что заинтересовало вас в религии?[/b]– Прежде всего – жажда веры. Желание погрузиться в тему, которая волновала больших художников прошлого и в ХХ веке вышла из моды. Не существует современных последователей и современной трактовки всего того, что делала католическая иконография прошлых веков. Для нас с Брамли эта работа была попыткой по-новому осознать Возрождение, его великие ценности. Мы оба вдруг одновременно испытали такую необходимость – мы ведь люди без веры, оба – еврейского происхождения, но при этом выросли в светских семьях без религии, без причастия, без привычки к церковным ритуалам. Наверное, в этом разгадка нашего желания прикоснуться к священному, но спроецировав его на ХХ век. Почему, например, религия занимает так мало места в жизни современного человека, почему опустели храмы? Мы представили себе: а если бы в наш модернизированный мир вдруг снова пришел Христос – кому бы он стал проповедовать? Кто захотел бы слушать его? Вот так родился этот проект.[b]– Кто ваши любимые художники эпохи Возрождения?[/b]– Итальянцы. Пьеро делла Франческа, Андреа Мантенья.Фламандские живописцы, ирландские. Очень люблю Дюрера, особенно то, как он изображал Христа.[b]– И все-таки эта серия, скорее, исключение. Вы предпочитаете снимать женские портреты. Что вы думаете о феминизме?[/b]– Будь сейчас 1960-е, я могла бы стать феминисткой. Но сегодня многое изменилось. Правда, я имею в виду страны Европы – ведь в других частях света, например, в Китае, положение женщин по-прежнему кризисное, им все еще платят маленькую зарплату. Сегодня феминизм уже не принимает таких воинствующих форм, как прежде. А я просто показываю женщинам, какими им стоит быть! И надеюсь, что внесла в женское движение что-то свое, но – иным способом, своим собственным, индивидуальным.[b]– Как вы стали официальным фотографом президента Франции?[/b]– Мы с ним очень давно дружили. До того как стать президентом, Жак Ширак долго был мэром Парижа. Ему нравились мои работы, мы познакомились и начали запросто встречаться, и я находила, что этот человек очень милый и симпатичный. И уже тогда делала снимки его самого, его семьи. А когда он стал президентом, то попросил меня сделать то же самое официально.[b]– А как рождался образ Роуз МакГоуэн в красной, будто полной крови, ванной – снимок, на первый взгляд, производящий впечатление страшноватое?[/b]– Цвет роз очень похож на цвет крови. Я вообще очень люблю красный: посмотрите вокруг – видите, сколько на этой выставке красного? А как рождался тот или иной снимок, я не знаю, не помню. Когда приходит образ, я представляю себе: вот это может быть кадр из фильма, это – снимок для журнала, а то – телевизионная картинка... и вдруг воспаряю над всем этим и придумываю какую-то маленькую историю. От нее и остается снимок, который потом висит на стене. А снимки я делаю каждый день – разве я могу запомнить историю их рождения? Это очень сложный процесс. Такой же сложный, как и сама съемка. Ведь стилистика требует точно подобрать тон розы, поймать оттенок розы в воде.[b]– Однажды в интервью, отвечая на вопрос о вашем представлении о счастье, вы сказали: «Сидеть с мужем у телевизора, смотреть комедию Винсенте Миннелли и есть конфетки…» Что для вас значит ваша семья?[/b]– Моя семья – это тайный сад, который я возделываю. Как у всех: исключительная и самая обыкновенная, великодушная, обожаемая. Муж, ребенок – иногда им нелегко переносить тяготы жизни рядом с художником. В нашей жизни бывает всякое: и трудные минуты, и ссоры, ведь я очень часто отсутствую, и меня с ними нет. А вот они со мною всегда.