«У нас шубы стоят пока дороже, чем картины»

[i]Кто еще на конкурсе «Инновация» сумел бы стать одновременно и номинантом, и членом жюри? Андрей Ерофеев – руководитель отдела новейших течений в Третьяковской галерее. Это он устроил нашумевшую выставку «Русский поп-арт», с его подачи в Москву привозили работы Энди Уорхола. Он меняет Третьяковскую галерею изнутри: пропагандирует актуальное искусство, знакомит с современными художниками. С его легкой руки музей, считавшийся раньше консервативным, потихоньку превращается в продвинутый.[/i][b]«Экспозиция Третьяковки превратилась в анахронизм»– Андрей, к юбилею галереи вы готовите новую экспозицию на Крымском Валу. Станет ли эта часть Третьяковки музеем современного искусства?[/b]– Музей современного искусства предполагает показ мирового художественного процесса на примере лучших представителей со всех континентов. Такого музея в России нет, и Третьяковская галерея на эту задачу тоже не нацелена.Хотя замышлялась она как музей актуального русского искусства. Собирать Репина или Врубеля значило на рубеже XIX–XX веков примерно то же, что сегодня коллекционировать Илью Кабакова и Олега Кулика. Но потом, с 1930-х до конца 1980-х, музейщики обслуживали (кто безропотно, а кто и с проклятиями) лишь «командно-административную» культуру. А настоящему, живому искусству, которым Россия прославилась в 1920-е годы и которым знаменита сегодня, на экспозиции отводилось скромное маргинальное местечко как явлению побочному и в общем-то необязательному.Теперь вот наше общество признало наконец актуальное российское искусство, и даже сам Церетели снял перед ним шляпу. Экспозиция Третьяковки на глазах превратилась во всем очевидный анахронизм. В мае будет продемонстрирована тенденция к обновлению. Показ авангарда 1910–1920-х годов существенно расширится. Откроется потрясающая историческая инсталляция – восстановленная выставка «ОБМОХУ» 1921 года, которая состояла из пространственных объектов Александра Родченко, братьев Стенбергов и других художников-конструкторов.В последних залах постоянной экспозиции мы развернем показ новейшего авангарда 1950–2000 годов. Многих родоначальников нового русского авангарда уже нет в живых – Игоря Куклеса, Бориса Турецкого, Михаила Рогинского, Олега Прокофьева (сына композитора).Тем важнее вспомнить о них, ведь они вновь вернули нашу страну в русло общей истории культуры. Далее мы покажем, как претворились в нашем искусстве важнейшие международные стили 1960-х: минимализм, поп-арт, концептуализм. Несмотря на изоляцию и подполье, в которое загоняли художников-новаторов, эти стили были существенно дополнены и развиты на российской почве. Наравне с поп-артом появился специфический советский вариант – «соц-арт», стиль политической и эстетической бравады над сакральными символами власти и марксистской идеологией. На выходе из эпохи «застоя» возникло веселое и язвительное, саркастически-ироническое направление «нью-вейв», представленное знаменитой московской группой «Мухомор». Оно подвергло тотальной критике все ценности локальной советской культуры с позиций бесшабашного тинейджера-космополита. Этот критический пафос жив и поныне. Сегодня он направлен на потребительскую и зрелищную массовую культуру и имеет целью блокировать ее опасные излучения. Словом, тема второго русского авангарда – борьба с самыми разными идеологиями, стремящимися к тотальному контролю над личностью и обществом. Поэтому мы доводим экспозицию до Олега Кулика, Владислава Мамышева-Монро и моих любимых групп – «Синих носов» и «ПГ».[b]– А советский официоз будет экспонироваться по-прежнему?[/b]– Тут мы оказались в очень сложной ситуации неготовности к изменениям. Советские схемы показа этого искусства устарели, а новых, общеприемлемых, пока не создано. Мне лично думается, что с этим наследием нужно поступить так же, как немцы и итальянцы поступили со своим фашистским искусством, а испанцы совсем недавно – с франкистским. То есть сняли из экспозиции и убрали в запасник. На время, лет на 10, стоит поместить в карантин и наш «соцреализм», а к 100-летию Октябрьской революции уже в переосмысленном виде вернуть в экспозицию.С точки зрения стиля и типологии все эти картины, что немецкие, что русские, очень похожи. И там и там культ вождей и генералов, приторно мещанские сценки из жизни добропорядочных граждан, лубочные виды деревни и наглые фальсификации истории. Все исполнено в регрессивно-академической манере салонного искусства позапрошлого столетия.Некоторые картины сработаны с технической стороны даже не очень плохо, но и в них нет ничего, что отвечало бы вкусу и духу мировой культуры ХХ века. Фашистские и коммунистические художники программно порвали с просвещенческой концепцией свободной и ответственной личности. Может, сами они своими руками не душили и не расстреливали новаторов, но и не заступились за них, оказались штрейкбрехерами. Великие авангардисты были вынуждены либо замолчать и бездействовать 50 лет, как Константин Мельников, либо умереть, как Казимир Малевич, либо эмигрировать, как Василий Кандинский. Об этом преступлении в сфере культуры, наверное, нужно рассказать в музее, но только не путем показа физиономий палачей на парадных портретах, написанных руками предателей.И вообще, что делают портреты Сталина или Ворошилова в музее, на котором красуется надпись «Русское искусство ХХ века»? У французов есть такое выражение: «Не ложись в одну постель с дьяволом». Чем выше толерантность и терпимость нашего общества к сталинскому искусству, тем больше в России китча типа новых высоток «Дон-строя», тем меньше – подлинного и самостоятельного эстетического творчества. Мы становимся зависимыми от Запада. Вот почему очень хочется, чтобы в мае залы, отведенные под экспозицию «соцреализма», были бы закрыты на долговременный ремонт.[b]«На выставке Уорхола народу было больше, чем в «Мегасторе»– Вы постоянно апеллируете к Западу, а говорят, что там русское искусство не признается и существует только в виде каких-то отдельных художников...[/b]– А в виде чего оно там должно существовать? Вот у нас в России западное contemporary art вообще ни в каком виде не представлено. А наших художников приняли в общую международную команду.Кабаков, Булатов, Комар и Меламид, Кулик, Монро – разве это мало? Приглашение в высшую лигу доступно далеко не всем высокоразвитым странам, хотя они вовсю стараются воспитать у себя больших художников. Мы же в плане воспитания, образования и помощи молодым талантам практически ничего делаем. У нас распространено снисходительно-скептическое отношение к ведущим российским художникам – ну, мол, Кулик, что в нем хорошего? Этот дурацкий снобизм не позволяет и зрителю, и музейщику по достоинству оценить творческий вклад мастера. А художника он лишает поддержки и заказов. Вместо того чтобы украшать наши города, общественные здания и даже квартиры работами русских новаторов, мы любим разглагольствовать о том, что, мол, история рассудит, хороши они или плохи.[b]– Иными словами, в сегодняшней России современное искусство – удел довольно узкой прослойки населения?[/b]– Думаю, что эта прослойка стремительно расширяется, захватывая прежде всего молодежь. Современный молодой человек живет в синхронном срезе культуры. Он почти не знает историю, но осведомлен о том, что сейчас происходит в культуре самых разных регионов и стран.Благодаря Интернету его информированность, в частности, и о contemporary art колоссальна. Надо также иметь в виду, что текстовая культура все активнее вытесняется визуальной. Современный пользователь Сети знает не меньше имен художников, дизайнеров и фотографов, чем писателей. Он то и дело встречает ссылки, цитаты, фрагменты, репродукции произведений известных художников. Это естественным образом подстегивает его желание увидеть подлинник. Вспомните, что происходило у нас в Третьяковке на выставке Энди Уорхола. Народу было больше, чем в «Мегасторе». Оказалось, что можно конкурировать с торговлей. Если правильно выстраивать выставочную политику. Расширение прослойки любителей современного искусства происходит также благодаря приобщению к нему представителей бизнес-класса. Здесь счет идет на единицы, но эти отдельные, можно сказать, «отборные» люди весьма влиятельны и способны со временем изменить общий настрой общества[b]– Но ведь они в основном покупают Никаса Сафронова?[/b]– А вот и нет. Чем торгует Сафронов? Расхожим, обывательским представлением о богемном художнике как о бабнике, пьянице, расхристанном дебошире и изготовителе какой-то слащавой мазни. Он – дурная имитация Модильяни или Анатолия Зверева. А коллекционер – выходец из предпринимательской среды, где сильна конкуренция и важна истинная цена вещи, никогда не купится на копию, на приблизительный повтор, а будет стремиться к подлиннику, к первоисточнику. Вот почему эти бизнес-коллекционеры собирают авангард и с полным равнодушием относятся к академикам и реалистам. Имитаторы не в их духе. И напротив, коллекционеры вдруг открыли некую соприродность с художниками авангарда. Тот же вкус к риску, выход на границы дозволенного, постоянное экспериментирование, стремление к новым идеям, подходам и формам. Именно этим я и объясняю вдруг проснувшуюся в Семенихине, Маркине, Антоничуке страсть к собирательству новейшего радикального творчества.[b]«Коллекционеры – люди, которых съело искусство» – Так ли уж новые предприниматели – собиратели искусства одержимы своими коллекциями? Может, для них это просто выгодное капиталовложение?[/b]– Я так не думаю. Коллекционирование – слишком трудоемкий процесс, завязанный на контакте со множеством людей и значительными перегрузками в человеческих отношениях. Вы не можете просто так прийти в мастерскую и купить вещь, это же не магазин. Надо сначала познакомиться и сблизиться с художником, втереться к нему в доверие. А уж потом получить доступ к лучшим вещам. Надо затем учиться сосуществовать с этими вещами дома, показывать и пересказывать их смысл друзьям, отдавать на чужие выставки и беспокоиться о том, в каком виде они возвратятся. Купить работу – все равно что завести домашнее животное. Есть, конечно, люди, которые дома держат собак или кошек для последующей перепродажи и наживы, но их единицы по сравнению с бескорыстными любителями животных. Так и в случае с собирателями искусства. Коллекционирование – это любовь и страсть.[b]– Да вы идеалист![/b]– Ничуть! Хотя почему бы и нет? Я вижу, что искусство меняет людей к лучшему. Даже если и вправду человек поначалу пускается в собирательство картин с идеей выгодного вложения средств, то по мере разрастания коллекции он все реже обращается к этой мысли и все чаще делает безрассудные с точки зрения здравого расчета поступки. К примеру, участвуя в аукционах, где цены имеют тенденцию стремительно взлетать, и охотясь за какой-нибудь приглянувшейся работой, он может вдруг выложить огромные, чрезмерные деньги. Короче, не расчет, а страсть является ключевым словом в этой деятельности. Коллекционеры – это в значительной мере фанатики, люди, которые не принадлежат уже самим себе. Их съело искусство.[b]– Так-то уж съело?[/b]– Поверьте, как только вы этим увлечетесь, все другие предметы ваших желаний – машины, спортивные снаряды, антикварные раритеты– потеряют для вас интерес. Ибо искусство – это не только неожиданные, необычные, штучные, но и еще и умные вещи. Они вас исподволь учат по-другому смотреть на себя и объемно воспринимать окружающий мир. И даже если поначалу для нашего коллекционера искусство – это баловство, прикольная забава, то со временем он открывает в нем настоящий и серьезный смысл. Через диалог с картиной или с художником. Общение с художниками меняет людей. Сегодняшнего делового человека трудно заставить читать, предположим, три часа в день. Но общаясь с людьми искусства, он получает столько же существенной информации и такой же заряд энергии, как при чтении серьезной литературы.[b]– Это относится к тем, кто тусуется в художественных кругах только ради моды, престижа?[/b]– Это относится ко всем. И нужно только радоваться, что в нашей стране, где сейчас снобизм развит чрезвычайно, авангардное искусство постепенно входит в моду. Модно знать Кулика, здороваться с ним, иногда вместе обедать; модно дружить с Владиком Монро, посещать его перформансы. Его поддерживает сам рынок, международная система галерей, в которую теперь входят и московские художественные галереи.[b]– Много таких галерей?[/b]– С десяток. Но для нас и это хорошо. Конечно, в Париже галерей больше, но Франция-то ведь торговлей искусством занималась весь ХХ век, а Россия только приступает. Поэтому и рынок у нас чрезвычайно узок, и цены низкие. Кстати, денежная цена произведения непосредственно связана с понятием символической ценности художника в данном обществе. Можно ли сказать, что художник в России обладает общепризнанным авторитетом, что это знаковая фигура, на которую равняется общество? Смешно даже строить такие предположения. Между тем в Европе художник очень часто занимал в общественном мнении исключительное положение.Скажем, распространенная в среде бюрократов манера намеренно небрежно одеваться и пресловутая двухдневная небритость. Откуда они? От художника, от стремления продемонстрировать некий художественный произвол и артистизм. Художник на Западе – священная корова. Неприкасаемый. Не так у нас. Поэтому у нас недвижимость, автомобили, ювелирные украшения и шубы стоят пока дороже, чем картины, объекты и инсталляции.