Максим Аверин. Искры по обе стороны рампы

Чтобы сломать растиражированные образы, Аверин некоторое время назад обратился к жанру моноспектакля. Это сложнейший жанр, требующий от актера максимальной выкладки, но и очень благодарный при этом — актер может считать, что состоялся, когда зритель приходит именно «на него».

Судя по тому, что билеты на спектакли Аверина достают с трудом, опыт оказался успешным. Обозреватель «ВМ» побывала на моноспектакле «Аплодисменты», посвященном памяти Людмилы Гурченко.

— Максим, вас можно поздравить: спектакль — настоящий гимн лицедейству!

— Так и есть. Я посвятил его Людмиле Марковне, поскольку она была очень ярким и достойным представителем нашей профессии. Но на самом деле мне хотелось сделать спектакль — размышление о том, что сегодня происходит с нашей профессией, о том, почему в нее приходят случайные люди, а хорошие артисты из нее уходят.

Мне захотелось показать то время, когда блистал наш советский кинематограф, когда актеры работали над ролями очень тщательно, когда их преследовали муки творчества, им были знакомы взлеты и падения. Конечно же, за этим стоит подспудное желание продлить век этих артистов, да и свой собственный... Потому что у творчества век короткий. Да, мой спектакль — гимн лицедейству, актерству, называйте это как хотите.

— Вы, как режиссер вашего спектакля, выстраиваете его по принципу монтажа экстремальных ситуаций, демонстрируя весь арсенал своих возможностей: тут есть и танец, и серьезный вокал, и камерное исполнение песен, и чтение стихов поэтов Серебряного века. Зритель не устанет от такой массированной атаки?

— Сегодня нельзя упираться в один жанр. Жанр стал многогранен, пути трагедии и комедии и в жизни часто идут очень близко и даже пересекаются. Отсюда и решение спектакля. Тем более что он по темпераменту соответствует самой Людмиле Марковне.

— А помните вашу первую встречу?

— Конечно. Она сидела за столиком, пристально и долго меня изучала. И молчала. В ее жизни так бывало: человек на экране —хороший, а в жизни — подлец. А потом неожиданно спросила: «Ну что, тебе уже плюют в спину?» Я ответил: «Всякое бывает. Поплевывают».

— Вы ведь к тому времени уже снялись в «Глухаре»?

— Снялся. Причем, когда «Глухарь» случился, меня все сразу полюбили. Но потом, как это часто бывает, возникла мысль: «Что-то долго он держится на плаву…» Как объясняла мне Людмила Марковна: «У нас успех не прощают». Но тогда она мне сказала только: «Плюют в спину — это хорошо. Значит, ты идешь впереди». Такая мысль мне в голову не приходила.

— И что, при вашей популярности вам до сих пор в спину плюют?

— Ну а как же?! Одна актриса, очень уважаемая, при мне громко сказала другой: «Я знаю этого мальчика. Ты не помнишь его фамилии?» «Да не запоминай, — последовал ответ, — был хороший драматический артист, а теперь песни поет». Представляете, а я стою — и слышу это.

— Профессия артиста — жестока... Какой вы запомнили Гурченко?

— Сильной, безумно влюбленной в профессию, очень придирчивой к деталям, стремящейся все и вся оправдать в роли. Кто-то называл это капризами, кто-то жесткостью, а я считаю, что это профессионализм. Знаете, почему на самом деле профессия театрального артиста жестока? Потому что после скульптора остается скульптура, после музыканта — ноты, после художника — картины. Любой вид искусства имеет свое самостоятельное продолжение, а профессия артиста не имеет ничего.

— Разве пленка не запечатлевает великие роли?

— К сожалению, далеко не все великие театральные артисты востребованы кино. Что после себя оставила Фаина Раневская? Тапершу в «Александре Пархоменко»? Жену Мули в «Подкидыше»? А это была по-настоящему великая артистка — глубокая, масштабная. Слава богу, что кто-то догадался снять спектакль «Дальше — тишина» с Раневской и Пляттом! Иначе не осталась бы ничего...

— Вы развиваете востребованный, но крайне сложный жанр моноспектакля. Не многие даже большие артисты были способны удержать внимание зрителей два часа — в одиночку. Чем берете зрителя?

— Пытаюсь сказать о том, что меня действительно волнует. Разъезжая по стране после выхода моих сериалов, я устал на творческих вечерах отвечать на бесконечные записки о Глухаре. Когда создал первый поэтический моноспектакль, все знакомые говорили: «Ты с ума сошел! Какие стихи? Кому они сегодня нужны?!» Но оказалось, что очень даже нужны: я шесть лет езжу по России, выступал в Америке и Европе — и везде принимают очень тепло. Потому что я пытался, извините за пафос, нести великое русское поэтическое слово. Не поверите, сколько раз я слышал: «Как?! Это и есть Самойлов?!» Очень многие молодые люди, приходящие ко мне на спектакли после моих же сериалов, неожиданно открывали для себя больших русских поэтов.

— Многие говорят о падении культуры. Вы тоже ощущаете это?

— Иногда сталкиваюсь с чрезвычайной безграмотностью. Однажды в радиопередаче услышал сообщение, от которого просто задохнулся: «В «Сатириконе» пройдет представление «Короля Лира», в главной роли — Аркадий Райкин!» Все, аут, приехали: мы воскресили великого Райкина и отправили его служить в «Сатирикон» к родному сыну! А в одной уважаемой федеральной газете после «Глухаря» обо мне вышла статья. С портретом артиста Александра Пескова. Моя мама звонит в редакцию и говорит: «Простите, я все понимаю, но дело касается артиста, которого я хорошо знаю, — это мой сын». А ей кто-то молодым голосом ответил: «Женщина, что вы хотите?! Мы тут на днях Пахмутову Надеждой назвали — и ничего!»

— Что самое страшное в вашей профессии?

— Когда зритель уходит из зала со словами: «Ну что ж, мы мило провели вечерок!» Верите ли: всю свою жизнь я пытаюсь избежать такого «милого» результата! После «Глухаря» или «Склифосовского» я мог бы еще двадцать лет ходить в милицейской форме или в медицинском халате, и вы были бы рады меня видеть, привыкнув к ним. Но я не хочу, чтобы зритель ко мне привыкал! Я хочу, чтобы зритель каждый раз находился в состоянии предвкушения, чем я еще могу его удивить, ждал нового поворота, зигзага. Это интереснее, чем тиражировать расхожую формулу успеха.

— Не устаете за два часа столь динамичного существования на сцене?

— Вы заметили, что сейчас стало модным показывать, как артист устал к финалу спектакля? Выходит на поклон, демонстративно выдохнув — мол, смотрите, люди добрые, как я выложился. Я считаю, что это нехорошо. На сцене все может кипеть, но зритель не должен видеть наших мокрых, потных рубашек. Поклон — продолжение спектакля. Если зритель благодарен артисту за то, что он два часа работал для него, то и артист должен быть благодарен зрителю, что тот два часа соучаствовал. Задача артиста — незаметно вести зрителя за собой, призывая его к этому соучастию. В этом, мне кажется, цель нашей профессии.

СПРАВКА

Максим Аверин родился 26 ноября 1975 года в Москве. Дебютировал в кино в шесть лет в фильме «Похождения графа Невзорова» в эпизоде. С 9 лет играл на сцене Театра миниатюр. В 1997 году окончил Высшее театральное училище им. Щукина при Театре им. Вахтангова и в том же году стал актером театра «Сатирикон». Заслуженный артист России (2014), участник многих ток-шоу и телепроектов.

ТРИ САМЫХ ИЗВЕСТНЫХ МОНОСПЕКТАКЛЯ МАКСИМА АВЕРИНА

■ «Все начинается с любви…» Спектакль-откровение, в котором звучат стихи, театральные монологи и песни, определяющие артиста как человека.

■ «Искренне, без купюр» Диалог со зрителем, в ходе которого артист поет и читает стихи О. Мандельштама, В. Высоцкого, Д. Самойлова.

■ «Жизнь моя — кинематограф» Честный рассказ о мире кино, ролях, об ожиданиях, опьянении от успеха и нокдауне от предательского слова «никогда».