С каторги на трон: жизнь Морица фон Беневского полная приключений и любви

История России богата событиями и судьбами, часто трагичными и бесславными. Но есть в ней раздел, где больше юмора, чем трагедий, любви, а не ненависти, приключений, а не скитаний, лихости, а не скуки — да чего там только нет! Это история русского авантюризма, истории вольных, ветреных и жаждущих приключений людей.

Один из них — барон Мориц фон Беневский (1746– 1786), связанный с Россией-матушкой самыми тесными узами — любви и каторги. У нас о нем слышали немногие, а вот в Европе, например, в память об этом человеке до сих пор чеканят монеты. Барон Мюнхгаузен? Да нет. Хотя Мориц фон Беневский на ядре не летал, Мюнхгаузену до этого барона так далеко, как от Камчатки до Петербурга или Москвы...

 — Вина! А лучше — палинки! Абрикосовой!

Австрийский барон, венгерский граф, польский повстанец, российский военнопленный и каторжник, начальник Чукотки, французский генерал и, в конце концов, король Мадагаскара, а сейчас — гусарский капитан и ветеран Семилетней войны, соискатель аудиенции императрицы австрийской Марии-Терезии, топнул ногой.

— Не велено подавать… Слуга венского трактира «Кувшин и глотка», которому оказал честь и милость своим появлением Мориц фон Беневский, смотрел угрюмо. — Третью неделю живете, а не плотите ни гроша…

В следующую секунду слуга кубарем выкатился в коридор и дальше по лестнице, а барон спустился вниз и забрал бутылку сам.

— И гуся мне пожарь, — бросил он трактирщику. — А не то прикажу зажарить тебя! Целиком… — и Беневский поднялся в нумера.

Сын австрийского генерала и баронессы с венгерскими и словацкими корнями, Мориц в 16 лет вступил в службу и быстро продвинулся в чинах. Но отец отписал все имущество мужьям родных сестер Морица, оставив сына без наследства.

Говорят, потому, что Мориц прославился не столько на поле брани, сколько в дуэлях и амурных делах. Лихой 17-летний ветеран с подобной несправедливостью не смирился и с помощью отряда верных друзей и слуг выгнал вон новоиспеченных помещиков вместе с собственными сестрами.

Они ведь не позаботились о братце, проливавшем кровь на полях сражений! Ну или на дуэлях — какая разница, где рисковать! Родственники пожаловались императрице, Мориц прискакал в Вену на разбирательство и в ожидании глушил палинку в «Кувшине и глотке».

— Пересушил, шельма, гуся! — пробормотал барон и опрокинул еще рюмашку.

Ох, не к добру тебе, барон, гусиные шкварки и абрикосовая! Не знаем, как там именно доложили императрице дело, а только в скором времени опальный помещик и самозваный барон — ведь титулы по материнской линии не передавались — вынужден был бежать в Польшу.

Там хорошо! Вы знаете польскую кухню? Она вся — деревенская. Например, пробовали вы фляки господарские? Нет?! Помилуйте, господа... Это совершенно невозможно-с! Фляки! Это же так вкусно. А оштьепок, копченый овечий сыр, что делают в Татрах? А водка «Выброво» с травинкой внутри бутылки? Ась? Словом, вы понимаете, что Беневскому в Польше понравилось. Так понравилось, что он даже женился. Да! Неугомонный повеса, игрок, авантюрист и бретер, человек ветра, солдат и джентльмен удачи — женился…

Он был счастлив в любви. Одна любила мучительно и долго, вторая — коротко и до смерти.

А остальные? А как же шлейф из разбитых сердец и стойких духов, тянувшийся за Морицем всю жизнь? Там и дамы света Парижа, и дочь камчатского губернатора, о романе с которой хранит память французская энциклопедия Гран Лярусс, и, говорят, сама Екатерина... Впрочем, она его в глаза не видела, но заочно восхищалась. Или все же видела? Что для женщины расстояния, если она влюблена? Но вернемся в Польшу…

— Мое место среди повстанцев, дорогая…

Фредерика Генская, а ныне баронесса де Беньов, прижала руки к горлу:

— Но ты же обещал русским, что больше не обнажишь оружия против них! И вообще. Ты венгр!

— Я шляхтич. И во мне есть польская кровь…

Барону было наплевать на польско-русские раздоры. Он вообще уже пару лет изучал морское дело и готовился отплыть в Индию.

Затесавшись первый раз в ряды конфедератов от скуки — тихая семейная жизнь в дядюшкином имении была ему в тягость, — он попал в плен к войскам Суворова, пришедшим на помощь законному королю Польши Станиславу.

— И вообще, клятва была вынужденной, от нее меня уже освободила церковь.

Фредерика только вздохнула. И барон Беневский, уже полковник в двадцать с небольшим лет, опять отправился на войну. За каким, позвольте, чертом?! Когда его дело будут докладывать Екатерине, она заметит вполголоса:

— Кажется, этому молодому человеку что жить, что помирать — едино.

— Именно так, государыня! — ответит ей фаворит Григорий Орлов. — Авантюрист!

— Ну, не хлеще тебя, мон амур…

Первый раз из ссылки в Казань Мориц Беневский бежал вместе с приятелем, ссыльным же шведом Винбландом. Интернета тогда не было, впрочем как и телеграфа, и до Петербурга они добрались беспрепятственно. Выкрав документы и подорожную в первом же постоялом дворе...

— Пейте, пейте на здоровье, герр капитан! — потчевали они в корчме голландского шкипера. — А нам бы добраться до Германии…

— Сотня золотых…

— Прекрасно! Получите полторы. Но на месте…

Карманы беглецов были практически пусты. Чтобы угостить голландца знатным обедом, был заложен фамильный перстень шведа. Голландец обещал подумать, но поутру, похмелившись, предпочел заявить в русскую полицию о двух странных господах.

И вот — сырые застенки казематов Петропавловской крепости… Впрочем, здесь друзья не бедствовали — верная Фредерика примчалась в Петербург. Горячие ли ее слезы или кошель с золотыми растопили сердца стражи, но только обеды друзьям доставлялись из рестораций. Фредерика же и выкупила перстень Винбланда и вернула его шведу в одно из посещений темницы.

— Ну и что с ним делать? — спросила Екатерина.

— Лих сей молодец, вот бы нам послужил…

— Испытаем его, — с оттенком тревоги ответил штатный фаворит Орлов. — Пусть едет подальше…

С барона взяли очередное слово — на сей раз, выехав из России, больше не возвращаться. Мориц, Фредерика и Винбланд закатили пирушку прямо в тюрьме — стража пировала вместе с ними. Но утром что-то произошло с паспортами, и вместо Европы 4 декабря 1769 года барон и швед отправились в санях на Камчатку.

Не ревность ли фаворита сыграла свою роль? Не знаю. А безутешная Фредерика де Беньов осталась в столице вымаливать разрешение отправиться за мужем на край земли.

«Mon cher aimee! — писала он ему. — Мой дорогой, любимый! Зря ты сражался с русскими, но Ее Величество, кажется, поняла меня своим женским сердцем, и мне было определенно обещано отпустить к тебе — как только ты устроишься на месте. Боже! Я боюсь взглянуть на карту...» Но Мориц де Беньов расстояний не боялся. По пути к ним присоединились гвардии экс-поручик Панов, экс-капитан Степанов, экс-подпоручик Батурин.

На месте, в Большерецком остроге, барон близко сошелся с бывшим гвардии поручиком Петром Хрущовым. Тот был сослан «за оскорбление Ея Величества», выразившемся в попытке дворцового переворота в пользу претендента Ивана Антоновича. Хрущов вообще был висельником — смертная казнь заговорщикам была заменена в последний момент.

Опыт Хрущова и надоумил барона. Один из ссыльных — бывший секретарь Сената Сафронов — обладал красивым почерком, знал все приличествующие случаю обороты. И вот на свет появился некий казенный зеленый бархатный конверт (выкраденный в канцелярии у местного коменданта Нилова, чьим детям барон преподавал языки). В конверте — письмо на гербовой бумаге, из которого следовало, что великий князь Павел Петрович, насильно лишенный трона матерью, отправил барона к императору римскому за сватовством императорской дочери, и барон — тайный посол и полномочный его, великого князя и претендента на престол русский, представитель… Ночи на Камчатке долгие.

Местные купцы слушали басни барона, развесив уши. Всем им барон обещал горы золотые — ну, сразу после того, как они помогут великому князю взойти на престол.

Результат? В остроге вспыхнуло восстание. Комендант был убит. Барон стал местным царем, богом и воинским начальником. Народ присягнул великому князю, Беневский как честный человек отправил письмо с описанием событий в Сенат. Нарочным казаком...

Говорят, что Екатерина, когда ей сообщили об акте государственной измены, долго хохотала.

— Не стоит, тебе, голубушка, ехать за ним в Сибирь, — сказала она Фредерике. — Я пошлю команду, и его привезут сюда самого…

— Но, Ваше Величество... Его не казнят?

— Следовало бы. Но — каков молодец?! Подумаем, что с твоим удальцом нам делать. Но барон был уже далеко, в Макао. А по дороге заскочил ненадолго в Японию, где был принят местными властями…

12 мая 1771 года он вышел в море на корабле «Святые Петр и Павел». В трюмах были ящики с пушниной — барон потом продаст и судно, и шкурки бобра, чернобурой лисицы и соболя чуть не за тридцать тысяч пиастров и, зафрахтовав два судна, отправится со всей русской командой в Париж.

А в голландской колонии Макао еще долго будут помнить известного ученого-этнографа, его высокоблагородие господина генерала барона Морица Августа Аладара де Беньов, Альберта Саксен-Ташенского, действительного камергера и советника, и его же высочайшего кабинета директора. Кровь тринадцати поколений рыцарей и участников Крестовых походов не мешала барону врать одухотворенно. И особенно долго помнили его в Макао дамы...

В Париже о бароне уже слыхали. Документы о рыцарском происхождении и полковничьем чине в польском посольстве ему выправили всего за двести пиастров, часть команды вступила во французскую армию, а барон с верным Хрущовым принялись одолевать власть предложениями завоевать… Ну хоть что-нибудь. Ну вот, к примеру, Формозу.

— Зачем нам Формоза?! — спросил Людовик ХV, который уже устал выслушивать жалобы на разбивателя женских сердец парижского бомонда. — Отправьте его взять Мадагаскар, это стратегический остров!

А Екатерина зачитывалась мемуарами барона, публикуемыми им во французских журналах и фельдъегерями доставлявшихся в Петербург, и повелела простить всех бунтовщиков, буде они вернутся домой, — с условием молчать о приключениях.

Что сказать о бедной Фредерике? Она мечтала о ребенке и гуляла по Елисейским Полям, а у супруга все не было ни сил, ни времени исполнить ее мечту…

Полковник французской армии и командир экспедиционного корпуса де Беньов сидел на корме фрегата «Орлеан» и пил арманьяк с капитаном французской гвардии Хрущовым. Впереди была Африка… Барон, Хрущов и переводчик с малагасийского купец Максуд ступили на сушу. Болота и джунгли, о боже! Та же Сибирь, только с пальмами…

— Кланяйтесь великому повелителю Мадагаскара! — крикнул Максуд.

Аборигены недоуменно переглянулись и протянули морякам в знак приветствия корзину креветок… Его Величество Ампансакабе, король Мадагаскара, сидел на троне из тростника и золота. Все восемнадцать племен острова — антайфаси и бецимисирака, везу, зафиманири, махафали, сакалава, мерина, цимехети и остальные присягнули барону на верность.

Он лечил их от лихорадки, осушал болота и строил поселения, и уходили в Европу суда с дивными и почти черными драгоценными гранатами в двадцать карат, стоившими состояния.

Ни один корабль отныне не мог пристать к берегу, не заплатив, казна пухла от дани. И они поклялись не подчиняться больше никому, пока не увидят барона бездыханным...

Но Париж не стоит мессы — Людовик сказал, что король на французских землях может быть только один. Барону был пожалован генеральский чин и приказано явиться в Париж. Мориц послал Людовика подальше и... предложил австрийской императрице Марии-Терезии дружить домами! Вена была в восторге, барону пожалованы титул графа и имения, а Париж кусал себя за хвост. Мадагаскар уплывал...

— Я люблю тебя, и нас скоро убьют, — сказала Морицу Айя, дочь местного шамана. — Отец прочитал по звездам...

— Знаю, — ответил он. Ему не было еще и сорока. — Ты жалеешь?

— Нет. Какой смысл бояться или жалеть, если мы не расстанемся и там?

Каратели-зуавы первым убьют Хрущова. Вторым — барона. Ляжет под картечью гарнизон из русских и аборигенов. Выпьет яд Айя.

И уронит склянку с нашатырем в Париже Фредерика, и осколки разлетятся на полу...

Читайте также: Хан Нахичеванский: служба иноверцев в Российской империи