Тайные папки Михаила Шемякина

Михаил Шемякин удивлял всех с ранних лет. Возможно, причина в генах — отец Михаила был, без сомнения, личностью легендарной. Кавалерист, вся грудь в орденах, рубака и гуляка, в войсках его просто боготворили, а маршал Жуков лично оберегал буйного полковника от неприятностей по линии партийно-политических надзирателей. Сын, обнаружив с ранних лет пристрастие к живописи, сразу стал рисовать не так, как надо, как того требовали принципы соцреализма.

Его пытались вразумлять: приглашали на собеседование в КГБ, долго держали в психушке, исключали из художественной школы. В конце концов курировавший ленинградских художников полковник Попов сказал Шемякину: «Вам лучше уехать. Иначе ваши же коллеги засадят вас в тюрьму или в сумасшедший дом». И в 1971-м он с одним пакетом в руках и 30 долларами в кармане оказался в Париже.

Но и там он сразу стал всех удивлять. Никому неведомый русский юноша стал знаменит. За его работами охотились коллекционеры, о нем восторженно писала пресса, дружбы с ним искали политики и актеры.

О его творчестве написаны горы книг, а статьи о нем, опубликованные в разных странах, исчисляются тысячами. Он помогал выручать пленных советских солдат в Афганистане. Был близким другом Владимира Высоцкого. В Париже до сих пор вспоминают, как два этих русских парня в 70-е годы умели крупно загулять.

Он и сейчас продолжает всех удивлять. Невероятной работоспособностью, новыми театральными премьерами, выставками, скульптурными композициями, книгами, фильмами.

А чего стоит его наряд: Шемякин везде и всегда вот уже много лет появляется в высоких сапогах, полувоенного покроя фуражке, черной униформе. Точно так же он одет у себя утром в мастерской или за поздним семейным ужином.

Три года назад, случайно оказавшись зрителем на военно-музыкальном фестивале «Спасская башня», Шемякин тут же предложил организаторам свою помощь, и в этом году фестиваль, посвященный 200-летию Отечественной войны 1812 года, оформлен им: декорации, костюмы — все это от Шемякина. Многим показалось странным — с чего это вдруг последовательный авангардист вдруг связался с праздником, участники которого — строгие военные оркестры из разных стран? А он вспоминает своего отца-кавалериста и считает, что события наподобие «Спасской башни» — это лучший способ пробудить патриотические струны в русской душе.

Да, Михаил Шемякин, хоть и живет сорок один год на Западе, никогда не порывал с Россией, что, согласитесь, тоже удивительно и достойно уважения.

Пять лет назад после долгого пребывания в Штатах он опять вернулся во Францию. Купил старинный замок в двух часах езды от Парижа, и этот мрачноватый дом с толстенными стенами и запахами вечности теперь для него все — мастерская, библиотека, лаборатория, музей, хранилище картин и скульптур, архив, место для уединенных размышлений и редких встреч с друзьями… Не многие могут похвастать, что были здесь: Шемякин и его жена-американка Сара соблюдают правило прайвеси, то есть закрытости частной жизни.

Внутри замка исключена фотосъемка, а сами хозяева живут по строгому распорядку, в основе которого — работа по восемнадцать часов в сутки. У Шемякина много планов, связанных с новыми вернисажами, театральными постановками, книгами и фильмами.

Впрочем, есть одно дело, которое он, кажется, не сможет довести до конца никогда, сколько бы судьба ни отпустила художнику.

Об этой стороне его жизни мало кто знает. Мне она показалась интересной.

Итак, июль 2012 года, замок Шамусси. Михаил водит меня по своим владениям и рассказывает. Почти в каждой комнате на первом этаже разложены фотокопии работ будущей выставки, которую он назвал «Тротуары Парижа» и которая весной должна открыться в Русском музее. Эти работы исполнены в технике, которую прежде никто не применял.

Сотни тысяч сделанных им фотографий должны превратиться в оригинальные картины — с теми самыми образами, по которым легко узнать стиль Шемякина.

Идем дальше. Из дальней комнаты нам под ноги выкатывается свора небольших лохматых собак. Лицо хозяина сразу светлеет, а Сара начинает перечислять: «Спаниель Жужу, бостонский терьер Бин, мопс Маркиз де Бульон, шарпей Турка, а вон тот самый маленький, он щенок еще, — Плюх». «Еще два дога есть, — добавляет Шемякин. — Но они такие огромные, что дома жить не могут. И шесть котов».

Так, и с этим зоопарком тоже понятно. Шемякин всегда — и в Америке тоже — жил в окружении котов и собак.

А вот это что такое? В двухэтажном флигеле рядом с замком я вижу длинные стеллажи с черными папками. Что в них?

(Михаилу явно льстит мой интерес, он охотно приступает к объяснениям.) Вот это и есть главное дело моих последних лет. Оно отнимает большую часть времени и сил. Вот смотри, на каждой папке написана тема. Допустим, берем эту, она называется «Закутанная фигура». Здесь все, что касается изображения такой фигуры.

Материалов, хранящихся только в одной такой папке, хватит, чтобы заполнить пространство в 400 квадратных метров. Ты это можешь себе представить?

Честно сказать, не могу. Пока мне все это не очень понятно, и я терзаю его вопросами.

Вот смотри, еще тема — «Колесо в искусстве», — терпеливо объясняет он. — А это — «Бочка». «Геометрическое пересечение линий». «Зарождение абстрактного искусства». «Рука». А вот, смотри, сколько папок по теме «Натюрморт». Не меньше двух десятков. Здесь все, что касается оружия. «Мотоцикл». «Машина». «Лестница»… Этому процессу нет конца, потому что люди постоянно работают, создают какие-то новые образы, ищут новые формы, а я, как ловец, выуживаю эти образы, препарирую их и соединяю в единое целое. Или вот возьми тему «Колонна». Это не та колонна, которая что-то поддерживает, а которая сама по себе является объектом искусства.

Всего здесь представлено семьсот тем. Несколько тысяч папок.

А где берется исходный материал? Из книг и альбомов?

Да отовсюду беру. Из самых различных музейных каталогов. Из книг. Альбомов. Вот видишь этот грузовой лифт? Специально его соорудили — для доставки книг на второй этаж. Книги сюда поступают со всего света, причем поступают тоннами.

Я изучаю психологию человека в искусстве. Процесс изучения и сделанные выводы затем находят отражение в фильмах и книгах.

И вся эта колоссальная работа делается одним человеком?

Ну не совсем так. Сестра Татьяна помогает. Сара помогает. Я занимаюсь визуальным описанием. Потом приходит философ — он дает свою философскую кальку. Приходит психолог — он составляет свое заключение.

Мы переходим из комнаты в комнату,

а рядам черных папок, кажется, нет конца.

На них надписи белым фломастером: «Кони и всадники».

«Гримаса в искусстве». «Образ смерти»…

Семьсот тем, тысячи папок…

Я тебе постараюсь объяснить, чем отличается мое исследование от искусствоведческого. Искусствоведы занимаются раскладыванием по полкам определенных направлений. Они не станут изучать, допустим, куб в искусстве, а будут изучать направление под названием «кубизм». Смотри: вот куб — подставка для скульптуры.

А этот куб — открытый, как ящик, он весь заполнен шариками. Куб как математическая модель. Еще куб — этот как рамка. Кубы, кубы… И все они — продукты творчества разных художников.

Или возьми тему «Стул в искусстве». Мы в сентябре открываем выставку с таким названием. Видишь эту репродукцию? Один из скульпторов сделал вот такой монумент — стул с оторванной ножкой, он установлен в Женеве рядом с офисом ООН. А знаешь, что он изображает? Это памятник людям, которые подорвались на минах террористов.

Или еще — «Башмак в искусстве». Это башмак, в котором нельзя ходить. Башмак из стекла. Из резины. Черный башмак, залитый молоком. Я не говорю сейчас, нравится мне это или не нравится. Речь о том, что я это изучаю.

Я как хирург: привезли мне пациента, и я его оперирую, неважно, кто он — бандит или полицейский.

Это все, конечно, интересно. Но в твоем посыле есть одно уязвимое место. Ты говоришь про образы, созданные художниками. А как отличить художника от шарлатана? Вот Энди Уорхол, он кто — гений или пройдоха? Многие считают его ловким мистификатором. Докажи, что это не так.

Я не собираюсь никому ничего доказывать. И тебе в том числе (сердится Михаил).

Ну хорошо. Убеди меня в моей неправоте. Признаюсь, я действительно темный человек в этих делах. Образумь.

Нет, ты не темный. Ты болен распространенным заболеванием. Вы, инфицированные им, привыкли считать, что не должно быть других мнений. Энди Уорхол — сложнейший художник.

Он доказал, что общество пришло к тому, что оно способно любоваться пустой коробкой, как произведением искусства. Это сегодня колоссальная психологическая и философская проблема. Очень сложное и мало изученное явление. Я как раз его и исследую.

Ты говоришь, что эта работа отнимает у тебя полжизни. Но это время ты как художник мог бы потратить на чистое творчество, ведь так?

Может быть, и так. Но это судьба. Никуда от нее не денешься.

А что тебя к этому привело? Что было толчком, поводом, сигналом?

Ты знаешь, в юные годы нам не давали никакого фундаментального образования. И сейчас его не дают — сужу по тем профессорам, которые ко мне приезжают на стажировку. Ничего не знают. Просто белые листы бумаги.

А как ты собираешься все это обобщить? Будет книга? Серия книг?

Книги уже издаются. И фильмы снимаются. Сейчас мы с Сарой заняты подготовкой электронного каталога по каждой из семисот тем. Вот ты спросил, что было толчком? Я вспоминаю историю, связанную с образом Сфинкса. Да, да, того самого, что стоит рядом с пирамидами Гизы. Мне нужно было сделать композицию по заказу Собчака — памятник жертвам политических репрессий. Этот памятник сейчас стоит на набережной Невы напротив тюрьмы Кресты. Возникла идея о Сфинксе. И я стал изучать, как Сфинкс изображался прежде. Пошел по магазинам — в Америке, Франции, в других странах, искал книги, научные исследования.

И что же? Практически ничего нет. А ведь это, видимо, первое сюрреалистическое изображение в истории человечества. А книг нет. Альбомов нет. Исследований нет. И не было.

Да это работа, которая по своему объему адекватна деятельности целого огромного института!

Может быть. Во всяком случае, она обходится мне в копеечку. Взять хотя бы эти папки — каждая стоит 150 долларов. Вот только сделал заказ на тысячу папок, посчитай... Эту работу никогда не брошу!