К проекту писательницы Людмилы Улицкой, книге-сборнике о детстве послевоенного поколения: «Не каждый в своей жизни получал в подарок половину настоящей улицы...»

Отрывок одной из них мы представляем вашему вниманию.

Автор воспоминаний — Елена Волленвебер.

...Год 1948-й. Мой отец, шестилетний пацан, жил со своей матерью где придется. Современная аббревиатура б-о-м-ж наиболее соответствовала описанию их жилищного, но не социального статуса.

В то послевоенное время отсутствие жилья вовсе не означало, что человек является отщепенцем. Разруха и нищета царили повсеместно, а семьи репрессированных по социальному положению находились на самом дне общества.

Деда моего отца по материнской линии забрали в 1937 году, и больше его уже никто не видел. Был он скорняком, дело свое знал и работал денно и нощно в сарае, выделывая шкуры, занимаясь пошивом хомутов, шапок, других меховых изделий, необходимых суровой сибирской зимой. (...) Но в суровые годы сталинских репрессий мой прадед исчез навсегда в неизвестном направлении.

Дочь его, моя бабушка, встретила и полюбила своего будущего мужа, моего деда, незадолго до войны. Любовь не оставляла времени на долгие раздумья, и мой папа, плод этой любви, появился раньше положенных 9 месяцев, которые должны были пройти со дня свадьбы до момента появления на свет. Этого семья моего деда бабушке не простила... Папин отец погиб в марте 1942-го, даже не увидев сына.

Бабушка была вынуждена скитаться по углам на чужих квартирах и работать целыми днями в больнице старшей медицинской сестрой. После войны ее взял замуж тракторист, но через год, в 1949-м, бабушку, беременную близнецами, отдали под суд...

В послевоенные годы аборты были запрещены. Но к матери моего отца обратилась деревенская жительница, умоляя ее сделать аборт забеременевшей умственно отсталой дочери. Бабушка пошла навстречу.

Но вскоре сама же пациентка разболтала по причине слабоумия страшную тайну, и над бабушкой состоялся суд. Приговор был суров — тюрьма, и никого не смутило то, что подсудимая была беременная, а на свободе у нее оставался малолетний сын.

И вот суд закончен, подсудимую, скованную наручниками, уводят. Все разошлись, и мой семилетний папа остался один…

Добрый человек, спасший его тогда, был ненамного старше: брошенного на произвол судьбы мальчишку пожалел такой же, по сути, пацан, сказав: «Не переживай, я отдам тебе пол-улицы». Множество детей остались в те годы без родителей, и они зарабатывали на жизнь милостыней. Беспризорников было немало, и поселок поделили на участки. Подарок длиной в пол-улицы был воистину царским...

Бабушка вернулась из тюрьмы, потеряв одного из близнецов, и вскоре умерла от туберкулеза. И много тягот было в жизни отца потом. Но из всех его рассказов мне почему-то ярче всего запомнился этот — об аресте матери. И видится мне сцена, где в опустевшем зале суда стоят два пацана, брошенные обществом на произвол судьбы. И один из них предлагает другому пол-улицы в подарок... Царский подарок...