Главное
Путешествуем ВМесте
Карта событий
Смотреть карту
Сторис
Великий пост

Великий пост

Если попали в ДТП, что делать? Полицейский с Петровки

Если попали в ДТП, что делать? Полицейский с Петровки

Теракт в Крокус Сити

Теракт в Крокус Сити

Какие профессии считались престижными в СССР?

Какие профессии считались престижными в СССР?

Выборы

Выборы

Ювелирные украшения из СССР

Ювелирные украшения из СССР

Идеальный мужчина

Идеальный мужчина

Полицейский с Петровки

Полицейский с Петровки

Фестиваль молодежи

Фестиваль молодежи

"Мастер ножниц и наперстка". Вячеслав Зайцев празднует юбилей

Сюжет: 

Литкафе «ВМ»
Развлечения
«Мастер ножниц и наперстка». Вячеслав Зайцев празднует юбилей
Легендарному российскому кутюрье Вячеславу Зайцеву 2 марта исполняется 75 лет. / Агентство «Фото ИТАР-ТАСС»

Это отрывок из произведения, который один мастер написал о другом мастере. Сергей Есин, знаменитый писатель, легендарный ректор Литературного института написал книгу о знаменитом модельере Вячеславе Зайцеве. Мы предлагаем читателю одну из глав книги. Действие происходит незадолго до премьеры «Пиковой дамы». Кутюрье и писатель делают свою работу. Зайцев трудится над костюмами для оперы, а Есин - наблюдает и задает вопросы. "Я напросился к Зайцеву в бездействующие ассистенты и наблюдатели, - пишет Есин. - И какая книга о современном художнике может обойтись без главы – «Театр»!" Результаты работы Зайцева мы можем видеть в Малом театре. Результаты работы Есина - в "Вечерней Москве".

Сергей Есин. Главы из романа, посвященного Вячеславу Зайцеву

После бала

В Дом моделей, в котором я бывал уже не раз, я приехал к десяти часам утра. Зайцев из своего подмосковного Каблукова, куда он уже, видимо почувствовав возраст, давно переехал, оставив московскую квартиру на Арбате своей внучке Марусе, приезжает часа на полтора раньше, чтобы опередить поток машин, двигающихся в центр. В десять он обычно прямо в кабинете завтракает: смесь диеты и простой легкой пищи. Зайцев знает ценность утренних часов для работы и ложится, по его признанию рано. До моего прихода уже был составлен график дня и проведены первые совещания. Здесь ведь не только, так сказать, шухер на подиуме. Но ведь выходят линии мужской и женской одежды с фирменным логотипом "Slava Zaitsev", я сам по праздникам ношу такой костюм, купленный в зайцевском салоне, но со склада. По стране все время идут показы старых и новых коллекций, а значит манекенщицы, капризные и обидчивые, манекенщики молодые, брутальные амбициозные.

Быть в наше время большим начальником даже в искусстве, а тем более главой целой модной империи – это очень хлопотливое дело, все время надо разговаривать с людьми. А еще текущая работа – свадьбы, юбилеи, памятные даты. Каждый юбиляр хочет не только свой юбилейный смокинг, а юбилярша или невеста платье или парадную накидку с пришитым в соответствующем месте логотипом – это всегда можно показать подруге или приятелю, но еще и эскиз своего наряда, сотворенный маэстро. Маэстро буквально не разгибает спины. А ведь еще есть и линия постельного белья "SlavaZaitsev" и, кажется, может открыться ресторан, в котором официантам форму пошьет Зайцев, и где в меню будут какие-нибудь зайцевские тефтели или котлеты. По крайней мере уже кое-что похожее и на ресторан и на кафе и просто на место встречи милых друзей уже открылось в самом доме Моды. Но каково название этого заведения «Соблазн»! И не надо здесь говорить о чистом искусстве. Я ведь тоже иногда пишу одни книги, чтобы печатать другие. Творчество – это разговор с богом и судьбой, в котором реализуется предназначение.

Так что там было за завтраком? Совершенно точно какая-то каша и сыр. Стояли, конечно, шоколадные конфеты, Слава, как и я сладкоежка. Разговор потихонечку катился, я разведчик довольно опытный. И, конечно, по своему, но в первую очередь подводил к выяснению социального аспект карьеры. Дескать, из самых низов, с почти дна жизни и в современную аристократию. Кто, например, надоумил Плучека пригласить Зайцева одевать актеров в знаменитом спектакле «Женитьба Фигаро». Декорации создавал Давид Левенталь, а эскизы костюмов Вячеслав Зайцев. Ах, этот внутренний перезвон больших художников, этот удивительный, просто собачий нюх на талант, который всегда слагаемое успеха.

- Я до этого много работал с балетами на льду, работал с Аркадием Райкиным, Игорем Моисеевым. – Дальше Слава перекинулся в воспоминания о неудавшейся встрече с Майей Плисецкой. Он начинал «Анну Каренину», а потом как-то разладилось. Для него одна из самых памятных встреч это с Мариной Нееловой. Он находит какие-то теплые слова, также как и для Веры Васильевой. Они все были так молоды, когда собирали своего «Фигаро». Вера Кузьминична – я перелагаю все собственными словами - во время примерки платья графини попросила чуть изменить вырез ее декольте.

- Расширить?

Слава мечтательно смотрит поверх чашки кофе куда-то в сторону. За окном уже набух проспект Мира.

- Я помню, - продолжает он, - как во время гастролей театра Сатиры в Болгарии в зале в конце спектакля кричали не только «браво, Миронов!», но и «браво, Зайцев!».

Это, конечно, все приятные воспоминания творца, но мне надо определиться с другим. Я многое читал о «Фигаро» и о его создателе Бомарше, великом драматурге, авантюристе и коммерсанте. Его ловкий цирюльник приложил руку к Французской революции, как Солженицын к изменению общественного строя в нашей стране. В свое время, монологи, произносимые со сцены легендарным Андреем Мироновым, волновали и наши души. Я аккуратно, через цитату из Стендаля о романе, как зеркале, с которым идешь по проселочной дороге, подвожу речь к костюму Фигаро...

- Вы о тех зеркальцах, которые я рассыпал, вшил в костюм Миронова?

Я-то понимаю, что это была гениальная придумка. Но поразительное озарение или аналитическое видение? Впрочем, все это отделить одно от другого в творчестве любого крупного художника почти невозможно. Точному анализу можно подвергнуть только ремесленника. Не дожидаясь моего признания, Слава отвечает на мой скрытый вопрос.

- Да я, когда учился, пять лет провел в Театральной библиотеке!

Дальше пошло сокровенное признание, о том, что именно когда он учился в Москве, тогда еще в Текстильном институте, его довольно долго не принимали преподаватели по историческому костюму. Это и вполне понятно, мальчик из Иванова, откуда ему было набраться блеска домашнего образования. Но потом он произносит фамилию имя и отчества человека, которому многим обязан. Раиса Владимировна Захаржевская. Как это важно не только сохранить память об одном из учителей, но и живое чувство благодарности к этому учителю.

Эскиз, как сказал Зайцев, это действительно, как руководство к действию. Это как то, что мы называли в детстве, переводные картинки. Когда такую картинку покупаешь в магазине, она мутная, цвет и рисунок ели проглядывает через серую бумагу. Но есть волшебный прием. Сначала переводную картинку мочишь в блюдечке с водой, потом прилепляешь ее на тетрадку или лист бумаги и трешь пальцем, счищая верхний слой. Постепенно появляется, словно радуга рисунок, мальчик с собакой, девочка с корзинкой грибов, появляется яркая радостная и счастливая жизнь.

Эскиз это переводная картинка, за которой прячется мысль художника. Мысль, как известно, вся в деталях, в извивах слов, в синтаксисе, в отборе эпитетов и вовремя поставленной запятой или точке.

На примерку в этот день была вызвана только одна актриса. В.К. Васильева, играющая роль графини. Для Зайцева Вера Кузьминична старая знакомая и в их отношениях есть какая-то милая сердечность.

- Не жмет? Удобно?

- Нет, нет, прекрасно, но .... Зайцеву не надо договаривать, он понимает.

- Мы подберем под цвет платья какую-нибудь шемизетку.

Между тем Вера Кузьминична оглядывает свой наряд с пристальностью борт-инженера, трансатлантического воздушного лайнера, готовящегося к перелету. Нарядов для графини изготовлено не два или три, а пять. Я запомнил красное и черное платье. Есть еще, конечно, и пеньюара и что-то умопомрачительно-меховое.В конце концов, в театр зритель ходит не для того, чтобы наблюдать скучную и мрачную жизнь. Мрачность это удел эпохи, которая на этом, кажется, специализируется. Собственно платья были почти полностью пошиты, но где-то был неподрублен рукав, не до конца обработано декольте. В решающий момент нас двоих или троих зрителей выпроваживали покурить в коридор или посидеть в мастерской, где не прекращалась работа.Коля Головин, волнуясь, как и положено соратнику, каждый раз мне говорил: «Вот увидите, сейчас начнется настоящее». Очень крупные художники свои картины писали иногда сразу маслом, без подмалевка, с натуры.

Через несколько минут мы снова заходили в комнату и собственно начинался изысканный балет подгонки и, так сказать, эстетизации наряда. Рукав не мог быть просто рукавом, а корсаж просто стягивать талию. Все время возникали какие-то кружавчики, пуговички, блестки, бантики. Мне все это казалось не очень нужным: достаточно добротной фактуры и силуэта, но постепенно платья приобретали некую воздушность, начинали приобретать характер героини. Героиня и платья под немилосердным свечением ламп как бы становились единым целым, срастались. В этих разноразмерных бантиках, выстроившихся, по убывающей, в ряд, вдруг зацепилось иное время. Стежок за стежком, мазок за мазком.

Поначалу мне показалось, что все указания маэстро, помогающие при примерке женщины, выполняли с излишним подобострастием. Но все менялось на глазах. В какой-то момент я вспомнил, как на моей собственной примерке, когда по эскизу Зайцева мне шили сюртук, в котором я обычно открывал знаменитый фестиваль «Литература и кино», ныне в связи с обстоятельствами несколько пожухший, Зайцев, заглянувший в примерочную кабину, только одной посадкой пуговицы изменил силуэт. Эти женщины, кружащие вокруг актрисы, и сама актриса твердо знали, что Зайцев никогда не ошибается. И здесь был не просто навык давно работающего профессионала, а некая удивительная интуиция, биологическая предопределенность знать и добиваться. Зайцев я полагаю, никогда не анализировал, не высчитывал, какой нужен бантик, и как подрезать подол, не вспоминал правила и теорию, он это видел и поступал так, как видел. Он сам, не ведая этого, творил теорию. Так в литературе, после каждого знаменитого романа, возникают новые правила, как писать роман.
Особенно меня потрясла одна сцена. После очередного перекура мы с Николаем и молодой дамой из администрации, четко фиксировавшей на своих листках, что нужно еще купить, достать, добыть, какие нужны бейки, галуны, кружева, пуговицы, снова вошли в комнату. Народная артистка, послушная как первоклассница, стояла перед зеркалом в платье лишь с одним рукавом и каким-то облаком вокруг юбки. Мэтр, посверкивая своими очками, как снайпер в мишень, уставил взгляд на этот рукав и это облако. Я уже конечно понял, потому что в войну и после войны мать часто шила платья соседкам и все примерки проходили в нашей маленькой нищей комнате в коммунальной квартире, я уже, конечно, понял, что решается стратегический вопрос формы и длинны рукава и глобальный вопрос юбки. Светлое облако должно было превратиться в нечто вроде полок казакина, в некую, открытую спереди,на манер двух сложенных крыльев бабочки, вторую, верхнюю юбку. Нечто подобное мы все видели у фрейлин века Елизавета и Екатерины на рисунках Сомова, Лансере и Бенуа.

Наконец мэтр решился. Сейчас ему дадут коробку с булавками и все, дружно советуясь и для корректировки поглядывая в зеркало, начнут подкалывать сначала рукав, а потом и юбку. Шеф решился, и протянул, словно хирург Бокерия, чтобы ему вложили скальпель, руку. Ему вложили ножницы. У меня перестало биться сердце. Он кроили, как впрочем, он делает постоянно, прям на живом человеке. Классический номер фокусник, вынимающий перед недоуменной публикой кролика из цилиндра. Ножницы шли по девственной материи, будто по прорисованной лазером линии. Крылья бабочки приобретали безукоризненную форму. Немолодая, решительная фрейлина появлялась в зеркале. У ее исторических ног, как волны, падали куски ткани, уже принадлежавшие сегодняшнему дню.

Наконец наступает 27 мая, день премьеры. «Театр уж полон, ложи блещут». Зайцев за это время уже без меня несколько раз наведывался в театр и, как мне сказали, слетал по своим заячьим делам в Париж. Недаром во время примерок он постоянно приговаривал, когда на театральном складе или в цеховых запасах чего-нибудь недоставало или недоставало качества, это я пришлю из Дома моды, а это я привезу из Парижа.

Это особая атмосфера возле театра во время премьеры. Все за последнее время помельчало и публика не всегда так однозначна знакомая, как бывало раньше, приоритеты меняются, но все равно настоящих театралов еще хватает. Толпятся, пузырятся, ищут лишний билет. Я почему-то тоже волнуюсь, зачем-то, пришел на пятнадцать минут раньше. Разглядываю девиц и их кавалеров.

Сначала из своего окраинного «далека», он живет чуть ли возле Окружной появляется Коля с женой Эльмирой. Они приехали на небольшой машинке, которую им удалось приткнуть где-то поблизости. Ах, куда подевались те времена, когда машину можно было поставить и возле Малого, и даже возле Большого. Наконец появляется, как всегда распространяя благодушие, Зайцев. Я догадываюсь, что это ему стоит, Николай иногда проговаривается о своем волнении за состояние здоровья мэтра. В этом отношении Николай Головин замечательный парень. Твердо зная, что и его благосостояние, как и благосостояние сотен людей, зависит от здоровья шефа, он внимательно за этим здоровьем следит, гоняя принципала по врачам и анализам. Мне иногда кажется, что это становится у Николая второй специальностью, по крайней мере, если мне самому надо получить какую-нибудь справку о специалисте в области медицины, я звоню ему. С Зайцевым мы ровесники и едины болезни и единые принципы: работа это наша жизнь.

С Зайцевым его внучка Маруся, худенькая, как стручок перца и роскошно одетая, в черное платье, словно испанская танцовщица. Маруся манекенщица, модель, но что-то для себя сочиняет уже как как модельер. Машу я вижу уже в третий или четвертый раз. Наверное, тяжело быть внучкой знаменитого дедушки, если ты не Коко Шанель. А вдруг? Модели ее отца, сына Вячеслава Михайловича я видел, все очень элегантно. Сын, его зовут Егор – когда пишешь книгу о знаменитом персонаже надо и приходится знать о всем – он руководит при доме модельным агентством. С сыном я не знаком, но возле Дома Моды видел роскошный мотоцикл весь в никеле и блестящих клепках, на котором Егор ездит. Мотоцикл мне нравится до безумия. Как хорошо быть сыном знаменитого человека!

Театральный пропуск на «Пиковую даму», называемый раньше «контрамаркой», я храню до сих пор, он стал у меня закладкой в книге. На пропуске место сияет штампом «Пиковая дама», потом типографским способом «Партер», а также Ваши места: ряд, место. Номер ряда и место, в соответствии с классикой театра, вписаны каллиграфическим почерком. Зайцев в полном параде, это значит бабочка, сюртук, рубашка с поднятым воротничком. Присутствие в партере именитого, медийного лица придает вес и премьере.

Спектакль пропускаю, рецензии это уже другой жанр. Когда занавес раздвинулся, раздались аплодисменты. Зайцев тоже несколько раз хлопнул своими по-мужицки крупными белыми ладонями. Николай Головин наклонился ко мне, и шепотом, тонущим в легкой волне предварительных рукоплесканий, сказал: «Художник спектакля Андрей Шаров, он ученик Зайцева. Он стажировался у него в мастерской». Как же мы мало, даже интересуясь, знаем о человеке. И как важно в молодости попасть в крепкие руки! Крупный талант, словно радиацию, распространяет вокруг себя успех и выучку. Итак, какие-то роскошные занавеси. Слева не только дверь, откуда появляются актеры, но и что-то похожее на камин, из которого вдруг в конце спектакля польется какой-то мистический свет и возле которого начнет исчезать графиня. Гвардейцы играли в карты.

Нет, я утерпеть не могу и здесь никак не обойдусь без некоторых пояснений. По обыкновению очень просто было бы расковычить чужую цитату, поменять в паре предложений слова и по нынешнему обыкновению выдать чужой текст за свой. Не умею, вот пассаж из прекрасной книги «Питерский лексикон» знаменитого краеведа и петербургского писателя Юрия Пирютко. Зайцев, прости!

«Хотя играть в азартные игры, как и убивать друг друга на дуэли, запрещалось всегда, дворянская жизнь пушкинского времени представлялась нам бесконечной чередой балов, пирушек, бешеных проигрышей и поединков. Очевидно, этот стереотип сложился под впечатлением биографии самого Пушкина, лично не чуждого игры страстей. В 1829 году ему как-то особенно не везло. Он проиграл в банк 24 800 р. Известному в обеих столицах мастеру карточной игры Василию Огонь-Догановскому. Заплатить карточный долг считалось делом чести, а денег таких Пушкин не смог собрать до самой смерти. Зато удачный игрок под именем Чекалинский увековечен в «Пиковой даме»....».

Горькая подоплека, а не мистический туман, столь мною любимый в опере Чайковского, в основании этой небольшой истории.
Практически все, о чем мне рассказывал Андрей Житинкин, оказалось реализованным и, как ни странно, многое было продиктовано Пушкиным. Вот появилась графиня. Мне было интересно, что в первую очередь видит Зайцев: воплощение своего замысла или фантазии Житинкина, замешенные на словах Пушкина? Лиза совсем не выглядела «домашней мученицей» - по крайней мере, платье на ней сидело так хорошо, как никогда ни одно платье не сидело на Ксении Собчак. Я уже тоже почти превратился в Зайцева и стал подсчитывать количество бантиков, нашитых у бедной Лизы на корсаже. Все сошлось. На последнем, верхнем ярусе театра, где обычно сидит молодежь, уже слышался тот шорох молодого восторга, который потом выльется в финальную овацию. Александр Древень, пожалуй, переигрывал всех и я еще раз подумал, быть ему на этой сцене Гамлетом. Очень занятно, переменив фокус на обратный, Житинкин, писавший не только режиссерскую разработку, но и сценарий постановки, через Лизу объяснил момент знакомства ее с Германном. «Проснувшись уже поздно, он вздохнул о потери своего фантастического богатства, пошел опять бродить по городу и опять очутился перед домом графини. Неведомая сила, казалось, привлекала его к нему. Он остановился и стал смотреть на окна. В одном увидел он черноволосую головку, наклоненную, вероятно, над книгой или над работой. Головка приподнялась. Германн увидел свежее личико и черные глаза. Эта минута решила его участь».

Что же самое трудное для художника, если он «одевает» целый спектакль? Я думаю, когда приходится придумывать то, о чем в обществе не очень-то принято говорить: пеньюар у графини, что-то легкое у Лизы и длинная рубашка у Германа, когда «он сидел в Обуховской больнице, в 17-м нумере не отвечал ни на какие вопросы и бормочет необыкновенно скоро: «Тройка, семерка, туз! Тройка, семерка, дама!..» Здесь не взбодришь зрителя складочкой и бантиком. Здесь нужны какие-то другие, почти мистические выразительные средства, чтобы сцена не стала смешной.

Пушкин здесь дал волю режиссеру для полета интерпретаций.

«Анекдот о трех картах сильно подействовал на его воображение и целую ночь не выходил из головы. «Что, если, - думал он на другой день вечером, бродя по Петербургу, - что, если старая графиня откроет мне свою тайну! – или назначит мне эти три верные карты! Почему бы не попробовать своего счастья?..Представится ей, подбиться в ее милость, - пожалуй, сделаться ее любовником....» Для развернутой сцены одетого в мундир Германна и немолодой дамы в роскошном пеньюаре у Житинкина было одно основание. Пеньюар не подвел...Повторяю, рецензия это другое дело и другой жанр. Но как говорят на радиостанции «Эхо Москвы» - «мне нравится!».
Аплодисменты в конце спектакля начались где-то на третьем ярусе, потом к ним присоединился партер, потом все это слилось в некую небольшую бурю. В роскошном книксене застыла на сцене народная артистка СССР Васильева, блистая роскошным жилетом, кланялся народный артист России Клюев, в строгом офицерском поклоне застыл, встреченный овацией Дривень. Роскошным жестом, как на соучастника успеха счастливый Житинкин указал публике на сидящем в пятом ряду Зайцева. Овация усилилась, Зайцев уже давно у публике ходит в любимчиках. Только я видел, с каким трудом Зайцев поднимался с кресла. Встал сияющий, довольный, мудрый и как всегда доброжелательный. Сначала поклонился актерам, потом публике. Это большой талант делать из вялотекущей жизни праздник. И тут я вспомнил об уже раскроенном, но еще не пошитом платье для Быстрицой.

Но, возможно, это уже следующая история.

БИОГРАФИЯ ВЯЧЕСЛАВА ЗАЙЦЕВА

ФОТОГАЛЕРЕЯ, ПОСВЯЩЕННАЯ ВЯЧЕСЛАВУ ЗАЙЦЕВУ

Эксклюзивы
Вопрос дня
Кем ты хочешь стать в медиаиндустрии?
Спецпроекты
images count Мосинжпроект- 65 Мосинжпроект- 65
vm.ru

Установите vm.ru

Установите это приложение на домашний экран для быстрого и удобного доступа, когда вы в пути.

  • 1) Нажмите на иконку поделиться Поделиться
  • 2) Нажмите “На экран «Домой»”

vm.ru

Установите vm.ru

Установите это приложение на домашний экран для быстрого и удобного доступа, когда вы в пути.