Музыка холодной красоты

Борьба на нынешней "Золотой маске" обещает быть крайне напряженной, ведь в этом году среди номинантов почти нет мэтров нашей режиссуры. В этом году здесь нет ни Льва Додина, ни Валерия Фокина. Не вошел в конкурсную программу и последний спектакль Петра Фоменко. Тем интереснее посмотреть в таких условиях на соревнование среднего поколения: Дмитрия Крымова, Виктора Рыжакова, более молодых Миндаугаса Карбаускиса и Константина Богомолова. Однако не смотря на все это, драматическую конкурсную программу открыл спектакль именно мэтра - Камы Гинкаса. Причем, спектакль, поставленный не на родной сцене МТЮЗа, а на подмостках Александринки. Впрочем, столичный зритель увидел "Гедду Габлер" именно в МТЮЗе.

"Гедда Габлер" Камы Гинкаса - спектакль очень холодный. Здесь все, начиная от стеклянно-пластиковых прозрачных декораций Сергея Бархина и до обрывисто-отстранненной манеры речи самой Гедды (Мария Луговая), дышит чуть ли не могильным холодом. Пустота и обнаженность смерти - то настроение, которое лучше всякой музыки (в спекткле ее немного) создает атмосферный фон происходящего. К мыслям о смерти ведет даже видеоряд, транслирующие всевозможные сцены оплодотворения в животном и человеческом мире. Видеоряд, в середине второго действия, приведший к появлению на экране эмбриона, которого со словами "я сожгу твоего ребенка" избивает отчаявшаяся Гедда.

Смерть и в постоянных, навязчивых образах, рожденных в ее сознании - копошащийся рой муравьев и мух. Смерть как единственный ответ жизни: "Хоть раз хочу держать в руках судьбу человека", - медленно будет произносить Гедда на авансцене, пока в ее руках будет трепыхаться, постепенно расставаясь с жизнью, красная рыбка. Рыбка останется в живых - найдет в родном аквариуме спасение. Людям в спектакле Гинкаса так не повезет... Обнаженная, со скрипкой в руках, Гедда появляется за стеклянной завесой в начале спектакля. Обнаженная, со скрипкой в руках, Гедда навсегда исчезнет под струями дождя в финале.

Струи воды - будь то вода дождевая или падающая из крана - лейтмотивом пройдут через весь спектакль. Воды, которая вопреки распространенному мнению о ее живительности, не способна вдохнуть жизнь в то, что уже умерло: ни в засохший остов дерева на авансцене, ни в столь же иссушенную Гедду.

Мария Луговая ирает свою героиню на тонкой грани, отделяющей театральную эксцентрику от пошлого кривляния. Ее Гедда - озлобленный и ожесточенный подросток, чьи максималисткие представления об окружающем мире с каждым днем подвергаются все большему испытанию на прочность. Ее речь отрывиста - каждое отдельное слово, подобно ей самой, живет собственной жизнью, не умея найти отклика у своих "соседей". В результате реплики звучат словно "вывернутыми" наизнанку, словно произнесенными на плохо знакомом иностранном языке. Так что и на этом, словесном, уровне рождается непонимание. 

Эксцентрика, некоторая марионеточность Гедды Габлер (в финале ее пластика и вовсе напомнит китайского болванчика)  - это ее способ уйти от несовершенства мира туда, где все "кра-си-во". Именно красоты требует героиня и не находит. От жизни она ее не ждет, так пусть хоть смерть некогда любимого ей человека будет "кра-си-вой", - тщательно выговаривая слоги произносит она.Но красоты нет и в смерти - это доказывает обескураживающая гибель Левборга. Она есть только в тщательно продуманном театре, подчиненном лишь одному божеству - режиссеру. Театре марионеток. Здесь, как в спектакле Камы Гинкаса, красота совершенна и холодна. Здесь каждый актер играет ему назначенные ноты, не допуская импровизации. Здесь мелодия "ломается" только намеренно, как звуки, издаваемые скрипкой Гедды. Здесь засасывающие холод и пустота накрывают зрительный зал и остается только одно желание - не сорваться. Не поддаться этому настроению, только что на наших глазах полностью опустошившему героиню...