Юрий Соломин: Без культуры и искусства нет нации

- Юрий Мефодьевич, четверть века назад вас коллектив театра избрал своим художественным руководителем – какие эмоции вы испытали, когда узнали результаты голосования?

- Дело в том, что в Малом театре на тот момент я проработал 30 лет, а как раз тогда не стало Михаила Ивановича Царева, и образовалось вакантное место. Театр хотел, чтобы во главе оказался свой человек. Были выборы. Выбрали меня. Причем проголосовал весь коллектив – не только творческий, но и технический. Я сидел и ждал. Уже тогда я знал, кто голосовал против меня, но никогда никому не мстил. Позднее они становились заслуженными артистами, народными, - каждого нужно оценивать по достоинству.

- Страшно было соглашаться на такой ответственный пост, ведь согласие автоматически означало, что времени на профессию актера останется намного меньше?

- На это надо было пойти. Конечно, я предполагал, что будет меньше работы, меньше сьемок и больше ответственности, больше врагов. Но, к счастью, все равно режиссеры предложениями меня не обделяли, и я выработал для себя правило: одна роль в два-три года.

Правда, за последние 10-12 лет было всего три роли, а сейчас я и вовсе играю только в одном спектакле. Конечно, это мало. Какие-то роли уходят. Ведь каждая роль требует своего возраста.

- Но ведь есть роли, которые с каждым новым годом только выигрывают, «наливаются»?

- Бывает и такое. Например, я смеюсь, но говорю, что роль Фамусова можно играть всю жизнь, пока стоишь на ногах и понимаешь, что ты можешь работать. Это роль без возраста.

- Тем не менее, как раз недавно вы восстановили «Вишневый сад» в постановке Игоря Ильинского.

- Это постановка очень большого мастера. Сам Ильинский играл в нем Фирса – последняя его роль была. Так что этот спектакль нужный – все эти годы мы стараемся сохранять его в репертуаре, хотя постоянно приходится делать вводы. Ведь не может человек по 10-15 лет играть семнадцатилетнюю девочку или юношу. Приходится иногда намекать, иногда говорить прямым текстом, что «пора вводить нового исполнителя». Но «Вишневый сад» мы сохраняем.

- Сейчас это единственная пьеса Чехова, которая идет на сцене Малого?

- Нет, еще «Три сестры». У нас был весь чеховский репертуар, начиная от «Иванова» Бабочкина: и «Вишневый сад» Ильинского, и «Леший» Бориса Морозова, и «Дядя Ваня» Сергея Соловьева, и «Иванов» Виталия Соломина, «Чайка»…

Кстати, «Три сестры» у нас появились почти случайно. В то время мы много гастролировали, трижды были в Японии, куда привозили весь свой чеховский репертуар – только «Трех сестер» не было. И вот наш японский продюсер буквально «уломал» меня, чтобы я поставил этот спектакль.

- Получается, что даже от Дома Островского за границей ждут Чехова?

- Чехова заграницей ждут всегда. Хотя и «Царя Федора» мы возили по их же просьбе. Обычно выбирают именно организаторы гастролей, а мы сами не слишком настаиваем на репертуаре – просто предлагаем названия на выбор. Но, конечно, мощные театральные страны, да и менее развитые в театральном плане, всегда обращают внимание именно на Чехова. Сравнить это можно с нашими ожиданиями от Комеди Франсез – конечно, мы ждем Мольера! А они мечтают увидеть, как Чехова играют русские.

- На недостаток зрителей во время гастролей жаловаться не приходится?

- Залы всегда битком. Многие русские, которые давно уехали за границу, приходят сами и приводят своих детей. Когда мы впервые отправились на гастроли в Израиль с «Вишневым садом» и «Царем Федором», то были поражены, что никто не брал наушники – все знали русский язык. И после «Царя Федора» люди кричали не «Браво!», а «Спасибо!». В первом ряду сидели пожилые люди, так они даже встать не могли – просто сидели и плакали…

А после «Вишневого сада» к нам за кулисы пришла молодая пара, а с ними зареванный десятилетний мальчик. Пришли с просьбой: «Вы нас извините, но ему так жалко дедушку, которого заколотили в доме…» Пришлось просить Валерия Носика, который играл Фирса, чтобы он быстро надел на себя костюм и вышел к ребенку – показать, что у «дедушки» все хорошо, что он жив. Вы бы видели, какое счастье было на лице у ребенка!..

- Трудно Малому театру находить «своего» режиссера? А то ведь бытует мнение, что режиссер Малому совсем не нужен.

- Мне кажется, это мнение несколько надумано. У нас всегда были разные режиссеры, причем среди них очень часто те, кого изгоняли из других театров. У нас работали и Эфрос, и Варпаховский, и Хейфец, когда его убрали из Театра советской армии, и Львов-Анохин, и Женовач после Малой Бронной, и Фоменко… Неправда, что Малом театре «съедают» режиссеров. Плохих «есть» - только желудок травить. А «есть» хороших – зачем? В этом логики нет. Кроме того есть и режиссеры, воспитанные непосредственно в Малом театре. Возможно, их спектакли не отмечены премиями, но отмечены зрительским успехом, что намного важнее.

- Однако сегодня все чаще слышишь (не применительно к Малому, а вообще, в театральной Москве): «съели» очередного режиссера.

- Чаще всего такое слышишь, когда из театра убирают среднего актера или режиссера. Да не съели, а убрали, а это уже другой вопрос.

- Сейчас, в юбилейный год Станиславского – только и разговоров, что о его «системе». А Малому театру она близка?

- Если разобраться, Станиславский просто аккумулировал все то, что узнал за свою жизнь. Он очень любил театр и брал уроки у артистов Малого театра, правда об этом почти никто не пишет. Он ведь учился у Федотовой, многое брал у Ленского. И никакого антагонизма тогда не было. Правда (смеется), они с Немировичем похитили Чехова из Малого театра…

- То есть в обучении актеров Малый театр и Щепкинское училище смотрят, скорее, в сторону Ленского?

- Александр Павлович Ленский был очень хорошим педагогом. Он был учителем Веры Николаевны Пашенной, а она – моей учительницей. И вот сейчас я веду курс и пытаюсь ввести в обучение именно систему Ленского. В двух словах она заключается в следующем. Набрав курс, Ленский давал ученикам задание приготовить за две недели любую роль по собственному выбору, а дальше смотрел результат. Остужев тогда приготовил Отелло. Ленский посмотрел, покачал головой и спросил: «Еще раз сыграть можешь?». Остужев ответил: «Могу». Сыграл, потом сыграл третий раз, четвертый… После шестого Остужев, наконец, сказал, что устал, что больше не может. На что Ленский: «Вот так должно быть с первого раза!»

Вера Николаевна нас учила: «На сцене нужно оставлять кусочек своего сердца». Вот в этом вся русская актерская школа – в сердечности и душевности. И никто в мире ее пока не переплюнул.

- Вы ежегодно видите сотни вчерашних школьников, которые горят желанием стать артистами. Как можно не ошибиться, выбирая достойнейших?

- Это очень легко. Даже если вам показать 10-15 абитуриентов, каждый из которых прочтет один отрывок, то вы сами сможете определить, кто чего стоит. Ни блата, ни откатов здесь быть не может, потому что каждый ученик – это гордость его педагога. Часто приходится отчислять студентов даже со второго курса. Такое случается, когда мы видим, что человек, совершив тот или иной поступок, просто не имеет права работать в театре, поскольку это нанесет искусству вред. Но для принятия такого рода решений, конечно, уже необходим опыт.

Был у нас один охламон – его все время ругали. Он стал известным артистом кино и режиссером. Так вот его ругали, но, тем не менее, «держали» в институте – значит, видели в нем что-то. Как же ему от нас досталось! Но возможно, именно поэтому он и стал таким, каков он сейчас.

- Воспитывать учеников – радость для вас?

- Работать со студентами – это как работать с тиграми. Ты берешь тигренка, умиляешься ему, но потом он может и лапой тебя ударить, и укусить. Но проходит время, и из тигренка вырастает огромный и красивый зверь, который делает все, что ты ему скажешь.

Я однажды снимался с тигром Вальтера Запашного и очень волновался, когда шел на съемочную площадку. В павильоне я увидел, как Вальтер ходит с тигром, держа его за ошейник. Вальтер, видя мое замешательство, говорит: «Не волнуйся, я ему уже все рассказал и всю систему Станиславского объяснил», - и хохочет. Дубль мы сняли. Потом пришлось делать еще дубль – сердце у меня было в пятках. Потом я узнал, что и Запашный тоже переживал, что на другой стороне павильона стояли специальные люди с брандспойтами и пугачами…

Вот что такое эта профессия. Иногда к артисту нужно подходить с лаской, но иногда и с кнутом. Опытные артисты сами все знают и сами кого угодно научат. А молодежи часто кажется, что все очень просто, и они уверены, будто все знают и умеют, потом выясняется, что не все… В таком случае, если кто-то вдруг решает уйти, то я никогда не обижаюсь. Даже, наоборот, могу посоветовать, куда можно пойти.

- За те годы, что вы преподаете в Щепкинском училище, что-то изменилось в самих студентах?

- Сейчас в театральных ВУЗах мы испытываем большой недостаток образованных ребят. Закончив 10 классов школы, они совсем не знают литературу, и нам год приходится тратить только на то, чтобы просто дать им необходимые гуманитарные знания. На то, чтобы рассказать им о Чехове, о Толстом… Они же читают по диагонали, да и то лишь положенное им по программе. А как артистка сможет «по диагонали» сыграть Катюшу Маслову? Нужно ведь не только литературу знать, но и эпоху, и общество того времени.

Поверхностное знание ничего не дает. Ни у нас, ни в других областях культуры, ни в медицине. В конечном счете, только здоровый человек (медицина), грамотный (школа), интеллектуально развитый (культура) может создать высококультурное общество, страну и народ.  Конечно, всегда есть талантливые люди, которых в профессию привело сердце. Но ведь есть и те, кто поступили за деньги… Не помню, чья эта мысль, но, действительно, нужно вернуться к практике «распределения». Хотя бы на два года после окончания ВУЗа распределять выпускников в театры, оркестры, медицинские учреждения. Те, кто талантливы, смогут пробиться везде, а остальные хотя бы отработают за годы учебы! Большого вреда ведь от этого не будет. Работал же доктором Антон Чехов…

- Уже через месяц ваша большая сцена закрывается на ремонт. Учитывая, что проблемы с фундаментом вашего театра начались еще после ремонта Большого, наверное, смотрите на все грядущее с опаской?

- На самом деле, проблемы начались еще в 1990 году. Тогда государство выделило нам деньги, чтобы укрепить фундамент, но хватило лишь на центральную часть. Причем гарантия была 20 лет, а прошло уже почти 25… Теперь подошла наша очередь на ремонт, но, что страшно, на опыте Большого театра уже стало видно, какие могут возникнуть проблемы. Деньги выделены – все, как положено, но уже много сложностей создается. А в будущем, думаю, появятся и обвинения…

Мы творческие работники, нам нужен этот ремонт, но делаем-то его не мы. Мы предоставляем театр для ремонта, но всегда нам могут что-то не подписать, потому что в какой-нибудь бумаге будет недоставать запятой. Это вопрос социальный. А откатов мы не даем. Пока мы продолжаем делать все то, что намечено, исправлять ошибки, о которых нам говорят. Причем ошибки есть мелкие, а есть и серьезные, которые заметны даже мне – человеку, совершенно неискушенному в строительстве.

- То есть уже сейчас ремонт приносит одну только головную боль? На творческом процессе он сильно отражается?

- Просто мы плотно репетируем. С 10 утра один спектакль, с 15 – уже другой. С начала сезона мы выпустили четыре спектакля – такого, вообще, никогда не было. Но нас же загнали – нужно как-то оправдываться, нужно зарабатывать деньги. Вот, что нам говорят постоянно: «Нужно зарабатывать деньги».

- Значит ли это, что деньги окончательно встали во главу всего, даже в театре?

- Думаю, все-таки нет. Островский говорил: «Без театра нет нации». Я говорю чуть иначе: «Без культуры и искусства нет нации». В театре масса профессий: художники, актеры, режиссеры, слесари, костюмеры, гримеры, плотники, осветители, работники сцены, модельеры. И все они есть в нашем театре. Все, что делается для наших спектаклей, делается именно нашими мастерскими. Здесь творчество – везде. Все здесь люди творческие и высокопрофессиональные. И если что-то случиться, не дай Бог, и придется театр закрыть на какое-то время, то мы потеряем огромное количество замечательных профессионалов. Что и произошло во многих театрах Москвы и Санкт-Петербурга. Потерян класс, который воспитать за пару лет невозможно. Для этого нужны десятки лет. И если мы это утратим, то будет катастрофа.

- Статус «Театра Европы» вам помогает или это скорее почетное звание?

- Финансово ничем не помогает. Но помогает в общении с другими театрами и театральными людьми. Так, у нас за последние несколько лет ставили и ставят французские и итальянские режиссеры, проводятся гастроли за рубежом. Причем мы настаиваем на том, чтобы режиссеры ставили у нас так, как делали бы это у себя на родине. Или в прошлом мае мы провели международный фестиваль и форум, приняв более двадцати руководителей театров Европы. А в середине 1990-х первыми в Москве мы устроили фестиваль национальных театров Европы, на который приезжали и греки, и итальянцы, и англичане, и немцы. Позднее, правда, на подобное не хватало финансовых возможностей.

- А найти постоянных спонсоров не получалось?

- Вы знаете, бизнес не поддерживает театр. Да и вообще, театр и бизнес, на мой взгляд, вещи несовместимые. Я не хочу сказать ничего плохого. Я знаю, что многие бизнесмены помогают театрам, но все равно. Было бы очень эффективно и удобно осуществить ту схему, которая уже давно есть на Западе, где бизнес, поддерживающий культуру, имеет большие льготы. Тут ничего не надо придумывать. Но как быть с образованием? Ведь это та же проблема. Сложно совместить бизнес и образование или бизнес и медицину. А ведь именно все это и называется культурой нации.