НЕ ОБРОНИТЕ МЕНЯ!

[i]Говорят, после сорока человек ответственен за свое лицо.Те, кто видел Зиновия Гердта молодым, вспоминают ушастого закомплексованного мальчишку.Но основная часть зрителей знает «позднего Гердта», когда Зиновий Ефимович (для друзей – Зяма) внес свои коррективы в набросок Господа Бога – ярко выраженное благородство, мудрость и печаль.И еще незабываемый голос – теплый и родной.[/i][b]Олег Табаков: [/b]Его голос я впервые услышал, будучи школьником в Саратове. Зиновий Ефимович пародировал Розу Багланову – по тем временам не менее знаменитую певицу, чем Людмила Зыкина. Он так легко и изящно проделывал это на волнах радиоэфира, что я веселился чрезвычайно. «Ой, Самара-городок, беспокойная я…» – забавлялся он, а вслед за ним и все радиослушатели. Впоследствии я попал на спектакль Театра кукол «Необыкновенный концерт» и удивился, как из обыкновенного шаржа на конферансье он создал живой характер. И в этом характере мог свободно рассуждать обо всем – от проблем апокалипсиса до вопросов получения или отсутствия жилья.[b]Владимир Конкин: [/b]Когда я учился классе в пятом-шестом, мы с папой и мамой, приезжая в Москву, частенько захаживали в Театр кукол. «Необыкновенный концерт» я смотрел, наверное, раз семь! Тогда и заметил удивительного человека, который, выходя на поклон, чуть-чуть возвышался над ширмой. С грустной, иронической, добродушной улыбкой и печальными, как у спаниеля, глазами. Мы встретились в Одессе на фильме «Место встречи изменить нельзя», где Зиновий Ефимович сыграл небольшую роль моего соседа. Я рассказал ему о том, как, будучи ребенком, смотрел «Необыкновенный концерт», и был поражен: он чуть не расплакался! [b]Петр Тодоровский: [/b]Зяма был мастером «малой формы». Одно время он стеснялся своей хромоты, поэтому работал только в Театре кукол. Но однажды его пригласили комментировать замечательный французский фильм «Фанфан-Тюльпан». После этого мало-помалу стали приглашать в качестве закадрового голоса, предлагать небольшие роли… Первая крупная роль была в «Фокуснике», после чего он почти сразу сыграл Паниковского.[b]Олег Табаков: [/b]Мы с Зиновием Ефимовичем вместе озвучивали и комментировали фильм «Если бы Ильф и Петров ехали в трамвае». Часто встречались и в компаниях после спектаклей или съемок. Он был неизменно умен, остроумен и интеллигентен. Я могу вспомнить очень немногих людей, которые одновременно обладали всеми этими тремя достоинствами! Петр Тодоровский: Он трижды снимался у меня в картинах. В «Фокуснике» вначале я предложил ему эпизодическую роль.Помню, была зима. Я подъехал к Театру Образцова, сильно сомневаясь, что он согласится. Зяма вышел из театра в одном пиджачке, сел ко мне в машину и сказал: «Конечно, я буду сниматься в этой маленькой роли. Но если б ты знал, как мне нравится роль фокусника!» И я подумал: «Почему бы и нет?» [b]Владимир Конкин: [/b]Зиновий Ефимович никогда не ранил своими шутками, не шутил обидно, не трунил над внешностью – это было не в его характере. Людям, которые пытаются публично «юморить», стоило бы поучиться такту, деликатности и истинному юмору, каким владел Зиновий Гердт.[b]Елена Коренева: [/b]В 1982 году я вышла замуж и собиралась ехать к мужу в Америку. Естественно, что официальное общественное мнение было против меня. Поэтому, сидя в Москве в ожидании визы, я чувствовала себя одиноко. И однажды возле Тишинского рынка встретила Зиновия Ефимовича. Я поздоровалась и побежала дальше, понимая, что он вряд ли захочет со мной разговаривать. А он остановил меня, хлопнул по плечу и воскликнул: «Ну что? Какое приключение в жизни, а? Вот здорово!» [b]Олег Табаков: [/b]Он был удивительно красив, хотя его нельзя было назвать ни Робертом Рэдфордом, ни Рудольфом Валентино, ни даже Вячеславом Тихоновым. Но он всегда был удивительно мужественен и элегантен, чем сильно воздействовал на женский пол.[b]Инна Чурикова: [/b]Я очень гордилась тем, что он меня привечал. Каждый раз говорил мне комплименты, а я каждый раз рдела… К тому же он был, мне кажется, очень привлекательным мужчиной. Мужского рода, что очень важно. Обладал всеми теми качествами, в которые влюбляется женщина, и владел тайнами, которые нам так дороги.[b]Петр Тодоровский: [/b]Когда Зяма, совершенно больной, лежал в больнице, медсестры рядом с ним хохотали, не переставая! Это был удивительный жизнелюб. На последнем творческом вечере его на сцену выносили на руках. Но он собрался с силами, встал, шагнул к рампе и прочитал стихотворение Давида Самойлова. Так же, на руках, его поднимали на третий этаж дома, где проходили съемки передачи «Чай-клуб».[b]Лидия Федосеева-Шукшина: [/b] Однажды я участвовала в его программе. С тех пор у меня остался подарок – очень красивый чайничек. Мне было вдвойне приятно это приглашение, потому что Гердт снимался у Шукшина в «Печках-лавочках». У них была удивительная взаимная привязанность, ведь Зиновий Ефимович был гениальным рассказчиком, а Василий Макарович – гениальным слушателем. Для Шукшина порой было достаточно одной фразы, чтобы написать на ее основе рассказ.[b]Николай Бурляев: [/b]Всего один раз бог дал мне радость партнерства с Зиновием Ефимовичем. Это случилось на фильме «Военно-полевой роман». Он был занят всего в трех сценах, но эти три дня съемок прошли под знаком Гердта. А незадолго до ухода из жизни он подарил мне фото и написал: «Мы нашли друг друга. Не оброните меня, а я-то вас уж точно не оброню!» [b]Петр Тодоровский: [/b]Помню, ехали мы с ним на дачу на его вареном-перевареном «Москвиче». Были, надо сказать, подвыпивши. Вдруг Зяма запел «Очи черные» и стал нажимать на педали в такт мелодии. Машина задергалась и остановилась. И вот мы среди ночи стояли на дороге, ловили машины. Но помочь нам никто не мог, потому что у нас не было троса. Наконец, к пяти утра, окоченевшие, мы поймали полуторку, и та на какой-то веревке дотащила «Москвич» до дачи. А в восемь раздался звонок в дверь: пришел сосед просить прикуриватель, чтобы завести машину. Я открываю багажник и вижу: на самом видном месте лежит новенький чистенький моток троса! Ночью, в темноте, мы его не заметили… [b]Владимир Конкин: [/b]Однажды он меня подвозил. Одновременно вел машину и умудрялся быть внимательным и ко мне, и к двум дамам, сидевшим на заднем сиденье. Удивительно деликатный был человек! Для меня он всегда оставался воплощением актерского и человеческого достоинства. При том, что он был покалечен на фронте и пребывал на положении инвалида… [b]Петр Тодоровский: [/b]Гердт был великим знатоком поэзии. Помню, приехал к нему на дачу и вижу: Зяма сидит во дворе, читает книгу. Я спрашиваю: «Что ты читаешь?» А он смутился и, как будто извиняясь, говорит, что это Пушкин. Пушкин, которого он знал наизусть! У него была потрясающая память. Он мог, один раз прочитав небольшую поэму, воспроизвести ее целиком.[b]Инна Чурикова: [/b]Он не раз читал мне Блока, и делал это бесконечно талантливо и умно. Настоящий аристократ, ведь аристократизм – это чувство равенства со всеми. Он сохранял достоинство и с представителем власти, и с простыми людьми. При том, что многие наши деятели культуры пригибаются перед людьми власти: головка уходит вниз, вырастает горбик… [b]Петр Тодоровский: [/b]Такой был друг… других таких не было и не будет! Он так интересно рассуждал о жизни, что надо было ходить с магнитофоном и все записывать. Постоянно рассказывал мне о фронте, о госпитале… Его рассказы очень пригодились в работе.[b]Олег Табаков: [/b]Я всегда дивился его запасам жизнелюбия, бесконечному юмору. Бывало так, что мы подолгу друг друга смешили. Я нежно любил его и люблю. Инна Чурикова: Не сочтите за каламбур, но он учил людей прямо и верно ходить. Все его друзья в той или иной степени на него похожи. Да он просто солнышко! Просто очень светлый человек.