Серые кардиналы советской культуры

Принято считать, что культурой у нас руководит министерство. Формально это так. За десятилетия своего существования как только оно не называлось и в какие только структуры не входило: от наркомпроса А.В. Луначарского в 1917 году до собственно министерства культуры времен Е.А. Фурцевой (фамилии других руководителей в «памяти народной» не сохранились). Однако это мнение сколь распространенное, столь и ошибочное: раньше решения принимали партийные органы, ныне – попечительские советы, а министерства только исполняют эти решения.

Культура не нефтяная скважина: доходы эфемерные, а затраты большие. И хотя финансируют ее всегда по остаточному принципу, общее требование – «кто платит, тот и музыку заказывает» – остается. Большевики стремились «владеть душами», во всем видели крамолу и подрыв устоев; пришедшие им на смену «белые и пушистые» душами не интересуются вовсе, им ближе «что почем».

Творцы – народ зависимый, но «с душою прямо геттингенской»; отягощенные талантом и художественными видениями, они ласки и награды от власти принимают, а порой и выпрашивают, но кукиш в кармане на всякий случай держат, чтобы при случае было что выдать за инакомыслие. Их прежние «гонители» тоже не без таланта – любили скоморошничать. Смотришь иной раз по ящику и диву даешься: одного на старости лет крестят, другой со свечкой в церкви на образа таращится, третий в простынке босичком по Мекке шлепает. Но заметьте, ни один в монастырь грехи замаливать не спешит. Скорее наоборот, подумывают, как бы насиженное кресло в наследный трон превратить. Кому-то это уже удалось.

Поскольку в культуре, как в образовании и медицине, разбираются все, то многие годы советской власти она оставалась своеобразным «отстойником» партийных кадров. На культуру «бросали» либо проштрафившихся в чем-либо партийных функционеров, либо тех «родных человечков», за которых радели «сановные  дяди» – чтобы сразу и в правительственную ложу Большого театра, сидеть в которой куда приятнее, чем вокруг коровников и доменных печей кружиться.

В современной России эти места тоже не пустуют, став своеобразной платой за лояльность и «спецуслуги» власти. Назначить успешного директора предприятия министром промышленности – как-то не очень, а вот директора петропавловских казематов министром культуры – будьте любезны (сработали навыки культпросвета «два притопа три прихлопа» – первый президент сам на ложках играл).

Ленинский завет о «кухарке, правящей государством», жив поныне: во времена большевиков солдаты и матросы становились во главе банков, заводов, газет и фабрик, в пору «необольшевиков» им на смену пришли театроведы, м.н.сы, «комсомолята» и прочий шустрый народ. Результат тот же: «а вы, друзья, как не садитесь…» Дедушка Крылов в отличие от дедушки Ленина был куда более прозорливым, потому как жил по совести, а не по понятиям.

Вообще, всё, что связано с руководством культурой в нашей стране, напоминает зачастую театр абсурда с трагико-комическим финалом и почти всегда с обратным задуманному в высоких кабинетах эффектом. Чтобы не быть голословным, расскажу о трех высших чиновниках от культуры, которых теперь мало кто помнит.

«ТЕАТР» ОДНОГО «АКТЕРА», НО КАКОГО!

Василий Филимонович Шауро (1912-2007) был более 20 лет заведующим Отделом культуры ЦК КПСС, откуда и поступали судьбоносные запреты-указания. Пост этот ему доверили в 1965 году, откомандировав в Москву из Минска, где он работал  секретарем  ЦК КП Белоруссии и Председателем Верховного Совета БССР одновременно. До него культурой в ЦК КПСС заведовал Д.А. Поликарпов (1905-1965), который оставил о себе недобрую память организатора публичной травли Бориса Пастернака за его роман «Доктор Живаго».

Шауро считали ловким царедворцем и виртуозным аппаратчиком, но человеком малоприятным. Он никогда и нигде публично не выступал, за что получил кличку Великий Немой. Всё в нем было фальшиво: тихий вкрадчивый голос, невыразительный лик под шапкой седых волос, тощая фигура астеника в на заказ сшитом костюме с подкладными плечиками, чтобы казаться шире в плечах, умение не говорить ни «да» ни «нет». По образованию он был учителем истории, но в молодости играл на гармошке, поэтому считал себя специалистом в области музыки.

Шауро любил принимать у себя в кабинете деятелей искусства и вести с ними беседы за стаканом чая с сушками. «Любитель душевных разговоров», – бросил как-то в сердцах Твардовский, побывав на очередном таком «чаепитии».

Подобные встречи Шауро готовил заранее: к приходу писателя, например, на столике разбрасывались в художественном беспорядке журналы «Новый мир», «Иностранная литература», «Юность», «Октябрь», а к приходу художника – альбомы репродукций и буклеты выставок, что должно было свидетельствовать об образованности хозяина кабинета и его либеральных взглядах. Нынешние начальники, в недавнем прошлом ярые богоборцы, любят ставить на видном месте иконки и роскошно изданную Библию.

И вот однажды по окончании отчетных выступлений Кировского (ныне Мариинского) театра оперы и балета  в Москве его руководство вместе с творцами было приглашено ранним утром на беседу в Отдел культуры ЦК. Толпа невыспавшихся деятелей и всемирно известных исполнителей с наскоро сделанным макияжем прибыла в приемную Шауро. Выдрессированная секретарша попросила минуточку подождать, а затем, получив, видимо, какой-то знак из кабинета, пригласила войти. Гости ринулись в открывшийся проем, но тут же замерли, как в последнем акте гоголевского «Ревизора». Василий Филимонович стоял у проигрывателя и слушал одну из сонат Гайдна, вперив затуманенный взор в потолок. Согласно задуманному сценарию звучали последние аккорды. Наконец, музыка смолкла. Шауро со словами «божественное произведение» спустился на грешную землю и пригласил «оживших» гостей за стол. Деятели с трудом сдерживали смех: на них, людей театра, такая самодеятельность не могла произвести задуманного впечатления.

В 1982 году, перед тем как запретить «Бориса Годунова» в Театре на Таганке, высшее руководство культурой «билось в падучей», стремясь «подправить» спектакль «о власти и народе». Ожидали царя в шапке Мономаха с посохом, а тут Борис в драном узбекском халате сидит. Партийных культуртрегеров пугали различные ассоциации с современностью. По части их поиска они, надо сказать, были просто доки и находили «крамолу» повсюду, даже там, где предположить ее трудно: «дряхлый старик на сцене – намек на Брежнева, поэтому нельзя».

Любимов ни на какие компромиссы, не шел, ничего переделывать не соглашался, справедливо утверждая, что текст прошел и царскую, и советскую цензуру. Для очередной «душещипательной беседы» с ним планировалась встреча у руководства в Отделе культуры ЦК. Шауро, на полном серьезе, предложил следующую мизансцену встречи Юрия Петровича: все сидят и слушают записи песен Владимира Высоцкого. Представьте на минуту: входит Любимов, а нахохлившиеся чиновники в черных пиджаках слушают Высоцкого… Умереть от смеха можно. Кто-то все-таки отговорил Шауро от этой затеи, а зря. Юрий Петрович изобразил бы при случае эту «сходку» так, что мало никому не показалось бы. Мне случайно удалось видеть заключительную сцену лицедейской карьеры В.Ф. Шауро.

Шел 1984 год. В Большом зале консерватории проходил заключительный концерт Международного конкурса им. П.И. Чайковского. Шауро только что вышел на пенсию, поэтому приглашенный сослуживцами сидел уже не в «протокольном» ряду, а в 12-м. Пришел он один, без жены (кстати, милейшей, добрейшей женщины). Объявили  антракт. Он встал и привычно осмотрелся из-под полуопущенных век. В былые времена в такие моменты его осаждали деятели с вопросами: «Ну, как Вам, Василий Филимонович? Ваше мнение, Василий Филимонович?» А тут никого. Он медленно вышел в фойе и направился вдоль портретов великих музыкантов. Деятели, которые еще совсем недавно мечтали припасть к «вельможной руке», теперь зайцами прыгали за колонны, чтобы только не встретиться. Шауро шел как по чистому полю…

ЖРИЦА МОРАЛЬНОГО КОДЕКСА СТРОИТЕЛЯ КОММУНИЗМА

Строителей коммунизма воспитывали у нас с пелёнок. Сидя на горшке, ребенок уже знал, что всем в этой жизни он обязан дедушке Ленину – полумифическому персонажу детских стихов, который будто бы ненавидел богатых и заботился о бедных. О родных дедушках вспоминали реже, а то и не вспоминали вовсе – мало ли какие у них могли быть «пятнышки» в биографии. 

Повседневная жизнь строилась по военному регламенту на многочисленных фронтах: промышленном, сельскохозяйственном,  образовательном, культурном… с  употреблением соответствующей терминологии: «сражение за урожай», «битва за план», «борьба за успеваемость»… Целая армия погонял и контролеров – бойцов идеологического фронта – сидела на шее у тех, кто трудился у станков, в поле, в школах и больницах, объясняя им, как себя соблюдать.

Особый отряд составляли руководители культурного фронта. Ими были чаще всего женщины, не нашедшие себя ни в семейной жизни (этакие «партийные невесты»), ни в профессии (если таковая у них была), о чем на людях они не без гордости сообщали: «Всю жизнь посвятила партии!» В их задачу входило воспитывать массы на «лучших образцах советского искусства» (это когда на работе, в театре и на экранах телевизоров сплошная говорильня о производственных планах и «борьбе лучшего с хорошим»), выискивать крамолу там, где ее нет, и запрещать всё, что можно запретить, абы чего не случилось.

Путь во власть у этих дам начинался с «октябрят», дальше вверх – по ступеням пионерской, комсомольской и партийной лестниц, ведущих в различные «властные кабинеты».

Именно таким путем взбиралась наверх и Зоя Петровна Туманова (1922-2000), двадцать лет возглавлявшая вместе с В.Ф. Шауро Отдел культуры ЦК КПСС в качестве 1-го зама. Такое «долгожительство» на партийном Олимпе можно объяснить только  умением колебаться вместе с линией партии и готовностью кричать «Одобрямс!» любому ее решению.  

Свой «авторитет» в высоких партийных кабинетах ЗПТ (так Зою Петровну называли между собой коллеги и весь «культурный люд», зависевший от ее расположения) начала зарабатывать еще студенткой знаменитого Института философии, литературы и искусства (ИФЛИ), где она училась с 1939 года.

Когда в 1941 году началась война, многие ее однокашники (138 юношей и девушек) ушли прямо со студенческой скамьи добровольцами на фронт, вернулись единицы. ЗПТ тоже ушла, но… на руководящую комсомольскую работу – секретарем комитета ВЛКСМ московского завода «Красный богатырь». В связи с этим поэт-фронтовик и тоже студент ИФЛИ тех лет Юрий Левитанский писал: «Только в последние годы, припоминая былое, стали мы задаваться вопросом, почему все-таки тогда не пошли на фронт секретарь институтского комитета комсомола Александр Шелепин, комсорг нашей группы Зоя Туманова, некоторые другие комсомольские вожаки? Известно, как затем они быстро поднимались, обретя власть над миллионами».

В 1949 году ЗПТ назначили главным редактором газеты «Пионерская правда», уволив опытного журналиста В.И. Семенова – человека тихого и глубоко порядочного. За дело она взялась с огоньком и прежде всего «очистила» редакцию от «сомнительных элементов», особенно тех, у кого были репрессированы родственники или друзья. Лидия Корнеевна Чуковская, литературный редактор «Пионерки» в те годы, в знак протеста против подобной «чистки» ушла из редакции сама.

В конце 1956-го, уже в бытность секретарем ЦК ВЛКСМ, Зоя Туманова украсила свою анкету новым «знаменательным деянием». Поддержав закрытое письмо ЦК КПСС  «Об усилении политической работы партийных организаций в массах и пресечении вылазок антисоветских, враждебных элементов», она выступила с трибуны комсомольского пленума с гневной речью: «ЦК ВЛКСМ считает правильными действия тех комсомольских организаций, которые учащихся, не оправдывающих звания советских студентов, исключают из членов ВЛКСМ и из институтов».

Туманову горячо поддержал первый секретарь ЦК комсомола, ее однокашник по ИФЛИ Александр Шелепин: «Нельзя не считаться с тем, что, осуществляя директивы XX съезда о социалистической законности, мы многих выпустили из тюрем, даже таких, которых, может быть, не надо было выпускать… Надо быть бдительными, и людей, которые будут вести антисоветскую агитацию, щадить не будем, снова в тюрьмы сажать надо». Отмашка началу гонений была дана.

А что Зоя Петровна? Повозглавляв два года Всесоюзную пионерскую организацию (с этой стартовой площадки взлетали в заоблачные партийные выси многие руководящие дамы страны Советов), она осела на Старой площади. Сменив несколько высоких цековских кабинетов, она прикипела к Отделу культуры, где  зарекомендовала себя последовательным борцом за нравственные идеалы.

ЗПТ умела, как никто другой, распознавать происки гнилой интеллигенции, которая время от времени пыталась подорвать устои общества, а главное выставить в неприглядном виде лики вождей. В Театре Образцова куклу Создателя в «Божественной комедии» сделали с густыми бровями – кого авторы имели в виду? неужели самогó? В «Ленкоме» придумали назначить на роль Комиссара в «Оптимистической трагедии» Чурикову, и это после красавицы Маргариты Володиной в кино! Товстоногов задумал крамолу в «Истории лошади», а Любимов нарядил Пимена в «Борисе Годунове» в ватник зэка… В то же время никто не хочет ставить замечательные и такие нужные пьесы Сафронова…

Как все большевики, Зоя Петровна была озабочена нравственностью общества. В этих вопросах она оставалась принципиальной и бескомпромиссной. Да и посоветоваться было с кем. Благодаря стараниям ЗПТ, ее сестра Нина профессорствовала во ВГИКе, сочиняя «труды» про «кинолениниану», а муж заведовал кафедрой в театральном вузе.

От сытной жизни и нервных стрессов на культурном фронте, где всегда, как на пороховой бочке, ЗПТ расползлась, превратилась в круглолицую тетку в безразмерных кофтах в цветочек, и только цепкий взгляд из-под присупленных бровей выдавал несгибаемого бойца идеологического фронта и мастера подковерной интриги.

Однако и у этой закаленной в боях жрицы морального кодекса строителя коммунизма был свой «скелет» в домашнем шкафу. Но это – по-английски; русский человек в подобных случаях выражается  проще: «И на старуху бывает проруха». Этой «прорухой» был супруг ЗПТ, который доставлял ей массу страданий: он без конца конфликтовал с коллегами и студентами, требовал особого к себе отношения, хотя как артист и как преподаватель ничего из себя не представлял, ненавидел талантливых и успешных… ЦК было завалено анонимками и письмами с жалобами на нагловатого и неуправляемого «мастера речевого жанра». Когда «мастеру-речевику» чем-то не потрафил ректор вуза – талантливый артист, фронтовик Михаил Новохижин, его тут же, по указанию ЗПТ, заменили «серой посредственностью». В этом случае жрица «морального кодекса строителя коммунизма» руководствовалась иным кодексом. Свой  «тяжкий крест» она радостно тащила до самой его смерти. Загадка столь странного союза приоткрылась только в день его похорон.

Зоя Петровна знала «партийный этикет» до тонкостей и даже в трагические минуты скорби контролировала всё вокруг: кто пришел? куда встал? что сказал?.. И только когда на кладбище гроб с телом покойного стали опускать в могилу, «железная» ЗПТ, умевшая ставить только точки и восклицательные знаки, дала слабинку, превратившись на миг в обыкновенную бабу. «Мальчик мой, вернись!» – простерла она к гробу руки, но тут же спохватилась и продолжила скорбеть по протоколу.

ОТ ИЛЬИЧА ДО ИЛЬИЧА БЕЗ ИНФАРКТА И ПАРАЛИЧА

В 1974 году министром культуры СССР стал Петр Нилович Демичев (1918-2010). Он, как и его предшественница Фурцева, был освобожден от должности секретаря ЦК КПСС по идеологии и брошен на культуру, что свидетельствовало о резком падении его акций на Старой площади. Однако кандидатом в члены Политбюро ЦК его все-таки оставили, и стал он декоративной фигурой при дворе Генсека – без особой власти, но с партийными почестями.

Демичев слыл опытным аппаратчиком, прошедшим путь от секретаря Советского райкома ВКП/б/ Москвы в 1945 году до  секретаря ЦК КПСС в 1961. Находясь в высших сферах советского руководства, Петр Нилович многое видел и многое знал, но умудрялся, благодаря природной интуиции и умению взвешенно использовать ситуацию, выходить сухим из самой мутной воды (все-таки химик-технолог по профессии!) и даже с повышением.

В 1988 году, отметив свое 70-летие, Демичев тихо покинул пост 1-го зама председателя Президиума Верховного Совета СССР и начал новую жизнь персонального пенсионера, поселившись за городом на даче. Поговаривали, что он что-то пишет. И тогда одно солидное издательство предложило мне попытаться уговорить Петра Ниловича написать мемуары на любых финансовых условиях.

Повод для встречи у меня был. Меня интересовало, как поссорились в конце 1950-х годов албанский лидер Энвер Ходжа и Никита Хрущев. Официальные сообщения албанской и советской сторон я знал, хотелось услышать мнение участника переговоров на высшем уровне. Не буду описывать мои хождения по мукам, но встреча состоялась. Пётр Нилович был приветлив и гостеприимен. Мы разговаривали часа два. Демичев неторопливо, но подробно, взвешивая каждое слово, пересказал мне опубликованные материалы встреч двух лидеров 1959 года.

Завидная память, блестящий русский язык и строжайший внутренний цензор. Вот он высший пилотаж чиновного мастерства убедительно и красиво рассказать то, что известно всем, но так, что заслушаешься. МХАТ, как говорится, отдыхает!

Думаю, именно этот талант позволил Петру Ниловичу прожить на партийном Олимпе от Ильича до Ильича без инфаркта и паралича. О мемуарах я даже не заикнулся. Кому интересно читать пересказ передовиц старых номеров «Правды»? 

ЦИФРА

8 женщин (всего!) избирались в руководящие органы ЦК партии, это не более 3 процентов от общего числа членов.

ХУДОЖЕСТВЕННОЕ ОФОРМЛЕНИЕ

Шауро любил принимать у себя в кабинете деятелей искусства и вести с ними беседы за стаканом чая с сушками. «Любитель душевных разговоров», — бросил как-то в сердцах Твардовский, побывав на очередном таком чаепитии. Подобные встречи Шауро готовил заранее: к приходу писателя на столике разбрасывались журналы «Новый мир», «Иностранная литература», «Юность», а к приходу художника — альбомы репродукций и буклеты.

СПЕЛИ НА ДВА ГОЛОСА

В конце 1956-го Зоя Туманова поддержала закрытое письмо ЦК КПСС «Об усилении политической работы партийных организаций в массах и пресечении вылазок антисоветских, враждебных элементов», выступив с речью: «ЦК ВЛКСМ считает правильными действия тех комсомольских организаций, которые учащихся, не оправдывающих звания советских студентов, исключают из членов ВЛКСМ и из институтов», Туманову бурно поддержал I секретарь ЦК комсомола Шелепин...

СПЕКТАКЛЬ ОТ РЕЖИССЕРОВ ИЗ ЦК

В 1982 году, перед тем как запретить «Бориса Годунова» в Театре на Таганке, руководство культурой «билось в падучей», стремясь «подправить» спектакль «о власти и народе»: слишком «не тем» было зрелище. Любимов ни на какие компромиссы не шел, утверждая, что текст прошел и царскую, и советскую цензуру. Для очередной «душещипательной беседы» с ним планировалась встреча в Отделе культуры ЦК.

Шауро предложил следующую мизансцену встречи Юрия Петровича: все сидят и слушают записи песен Высоцкого. Кто-то все-таки отговорил Шауро от этой затеи, а зря. Любимов изобразил бы при случае эту «сходку» так, что мало никому не показалось бы.