Под открытым небом опера перестала быть элитарной
…Собираясь в оперу, я взял зонт и дождевик. Секунду подумав, сунул в портфель еще и фонарик, чтобы впотьмах не ступить в какую-нибудь лужу. А что было делать? Еще днем лил дождь, в небе угрожающе погромыхивало, и встреча с искусством на лужайке у церкви Вознесения могла таить любые неожиданности.
У касс я наткнулся на директора «Коломенского» Сергея Худякова. И, как всякий слегка воспитанный человек, решил начать разговор с погоды.
- Дождя не будет! – сказал как отрезал Худяков и объяснил: - Потому что таким серьезным организаторам должно повезти.
И была в его голосе такая уверенность, будто командует он не только землями музея-заповедника, но и тучами над ним. Впрочем, директор все же показал киоск, где на всякий случай продавались пледы и дождевики.
Пока мы обсуждали дождливое лето, в кассе кончились билеты. Все, от самых дешевых за 250 рублей до тех, что за 1200.
- Оба дня аншлаг, - удовлетворенно потер руки директор «Коломенского». – Вчера тут народ рыдал, несколько десятков человек все же пустили – просто войти на территорию.
Мои опасения насчет луж оказались излишними: почти всю площадь у церкви Вознесения покрыли настилом с 28 рядами вполне комфортабельных кресел. Музыканты вместо оркестровой ямы укрылись под крышей галереи-гульбища, их присутствие выдавали лишь огоньки над пюпитрами. Естественный склон холма обеспечил прекрасную видимость сцены с любого места, а звукорежиссеры добились, чтобы все везде было слышно. Свободных мест – а в зале под открытым небом стояло 1,5 тысячи кресел! - действительно не оказалось, и многие обладатели билетов на вход просто слушали оперу лежа в траве, согреваясь кто чайком из предусмотрительно захваченных термосов, а кто и коньячком из буфета.
Худрук «Геликон-оперы» Дмитрий Бертман поставил «Царскую невесту» про отравленную третью жену Ивана Грозного, победительницу царского конкурса красоты, «Мисс Россию-1571» Марфу Собакину еще в 1997 году, и обсуждать спектакль сейчас нет никакого смысла. Но хочется отметить, как удачно Бертман перенес историю на исторические камни церкви Вознесения. Небольшой помост и крыльцо образовали скромную, даже аскетичную цену. Весь реквизит - сундук да несколько лавок. Но этого оказалось достаточно для создания живого полнокровного действа. Недаром же говорят: театр – это актер и коврик, а все остальное лишь приятные, но необязательные дополнения.
А декорации меняла сама природа. Солнце, поначалу освещавшее шатер 62-метровой красавицы-церкви, закатилось куда-то за Передние ворота Государева двора, и бывшее царское сельцо стало медленно погружаться во тьму Средневековья. Померкло золото крестов Николо-Перервинского монастыря, виднеющегося за излучиной Москвы-реки, с почерневшей воды потянуло ночной сыростью. И где-то далеко-далеко за спальными кварталами Бирюлево загорелась Луна – почему-то слегка красноватая, будто оставила на ней свой след кровавая эпоха царя Ивана, родившегося здесь же, в Коломенском. А на сцене у подножия Вознесенской церкви страдали и убивали друг друга оперные герои, угодившие в жернова истории.
С оперы мы шли как с футбола – плотной толпой, бурно обсуждая пережитые впечатления. Тут и там в темноте мелькали такие же, как у меня, фонарики. Москва наконец оценила мировую тенденцию – постановку опер под открытым небом. Два аншлага в Коломенском показали, что в таком формате это вроде как элитарное искусство вполне способно овладеть массами.