Разговоры после прощания под овощное рагу и любовные страсти

Показал премьеру — поставленный по пьесе известного французского драматурга Ясмины Реза спектакль «Разговоры после прощания».

Параллели тут напрашиваются сами собой, и в первую очередь с одним из самых известных и «жизненных» в своей философии фильмов Ингмара Бергмана — «Осенней сонатой». Да, действие в спектакле режиссера Михаила Станкевича тоже разворачивается глубокой осенью, но дело тут совсем не в желтых кленовых листьях на ярко-синей веранде старого загородного дома (художник-постановщик «Разговоров после прощания» — Алексей Вотяков). И не в вечернем холоде, от которого время от времени ежатся герои постановки. Дело в смыслах и настроениях.

Вот старый дом. Вот осколки некогда большой семьи, собравшейся в нем сегодня, чтобы еще раз вспомнить недавно умершего отца. Вот его брат — франт (Александр Макаров) со своей женой (Татьяна Кречетова). Вот трое детей: два брата (Владимир Яворский и Дмитрий Цурский) да сестра (Дарья Грачева). И еще — она: бывшая любовница одного из братьев, любящая брата другого (Мариэтта Цигаль-Полищук). А вот их разговоры, споры и признания, угрозы, поцелуи и истерики.

Не важно в данном случае, что Бергман говорил о другом: о властности, подавлении и преклонении, о матери-идоле и комплексах, отравляющих жизнь. Важно вот это: как и знаменитый швед, француженка Реза, поместив своих персонажей в пространство затерянного среди северных пейзажей дома, препарирует природу слабости и страсти.

Да еще и приправляет действо классикой в виде сочинений Шуберта (в «Осенней сонате», к слову, той же цели служила музыка Генделя, Баха и Шумана) — тихих и беспросветных.

Проблема одна: спектаклю Михаила Станкевича не хватает этакой бергмановской пастельности — его герои резки и излишне театральны (счастливым исключением здесь являются разве что персонажи Владимира Яворского и Мариэтты Цигаль-Полищук), что при их высокой концентрации на маленькой сцене создает ощущение избыточности. Возможно, впрочем, что все это пока от несыгранности актеров и после нескольких прогонов спектакля пройдет...

История, развивающаяся на сцене, кажется безнадежной: ну да, не питать же иллюзии, что люди, постоянно готовые сорваться друг на друга, и срывающиеся, дерущиеся, вдруг протянут друг другу руки. Но вот же — протягивают. Сидят в финале за большим общим столом, едят рагу, пьют вино и веселятся, превращая драму в комедию.

И вот уже хочется приглушить краски, уменьшить громкость и убавить драматизм. Все же разговоры близких людей, особенно происходящие после прощания, — штука чрезвычайно интимная...