По ком гремит барабан
В день премьеры перед румяным калягинским театром бродили сумрачные молодые люди и совали в руки театралам листовки. Некое социалистическое движение «Вперед» обвиняло Александра Александровича во всех смертных грехах – от ситуации с петербургским Домом ветеранов сцены, которое СТД пытается реставрировать с помощью коммерческих инвестиций, до экспроприации «левого художника» Брехта «буржуазным» театром.В прологе «Барабанов в ночи» по темной сцене «кружатся» белые квадратики света, а весь спектакль сцену заметает революционными листовками, как снегом, так что уличные борцы против Калягина невольно попали в контекст спектакля, против которого бунтовали.«Барабаны в ночи» – первая премьера на основной сцене вновь отстроенного здания, так что премьерная публика смогла заодно оценить и большой зал с его разномастными креслами и морковно-персиковыми стенами.Вкрадчивый голос Калягина с интонациями кота Леопольда попросил публику убрать жвачку в бумажку, а не втирать в кресла – «посмотрите, какие они у нас дорогие». В пику эклектичному залу в сочных тонах всю сцену занимает урбанистическая конструкция в духе немецкого экспрессионизма с линзой-зеркалом, трубами, «вечными двигателями», люками, постоянно затемненная и окутанная туманом, что само по себе является мощным депрессантом (художник Юрий Гальперин). Солдат Краглер вернулся домой после четырех лет войны и африканского плена аккурат в тот день, когда его беременная невеста спешно отмечала помолвку с другим. Краглер ненадолго примыкает к революционному движению, разочаровывается во всяких идеях и идеалах, и в итоге выбирает тихую жизнь с женой, простив ей «подпорченность». Сам Брехт активно невзлюбил свою раннюю пьесу, называл ее жалкой.Однако неудивительно, что молодому режиссеру Уланбеку Баялиеву, выпускнику знаменитого курса Сергея Женовача, ставшего театром, импонировала история человека, который предпочел всем иллюзиям и ложным идеалам частную жизнь, умение простить и принять. Среди «женовачей» он выделился постановкой «Поздней любви» Островского, которая, возможно, возродится в репертуаре «Студии театрального искусства». Но вот в чужом театре у него получилась полная сумятица на фоне стильной «картинки».«Вы чуть не захлебнулись, проливая слезы обо мне, а я просто выстирал в ваших слезах свою сорочку!» Точно иллюстрируя эту хлесткую фразу, в начале спектакля женщины стирают рубашки, которые кто-то «торпедирует» из «преисподней» под сценой. Но что означает сия мизансцена? Что происходит в душе Краглера (Валерий Панков), когда он поносит свою невесту, а затем вдруг возвращается к ней? Почему похож на Гитлера именно этот третьестепенный персонаж (Алексей Черных), ничем не провинившийся перед историей? Почему вдруг разгульная компания из бара «Пикадилли» обзавелась красным флагом? О чем поет этот усатый господин с сигарой, у которого не разобрать ни одного слова? Чтобы передать социальную клокочущую ярость Бертольта Брехта, побывавшего и санитаром в госпитале во время Первой мировой, его сарказм и горечь, режиссер не нашел ни страсти, ни отклика в современном мире, усевшегося меж двух стульев – разнузданного гламура и беспредельной, потаенной жестокости, правда, отнюдь не революционного толка.«Мы просим вас оставаться на своих местах, в городе начались беспорядки», – уютно и по-домашнему увещевает публику веселый голос худрука, когда на сцене окончательно гаснет свет и «пукает» какой-то «взрыв». Видимо, здесь мы должны содрогнуться от актуальности брехтовского текста. Но вот ведь – сразу после этого вновь звучит просьба не втирать жвачку в дорогие кресла.