Конец Кощея

[b]Ликвидация «люберецких» ознаменовала начало борьбы с бандитским беспределом 90-х. После задержания и разоблачения банды в оперативных сводках московской милиции впервые с послевоенного времени стали отдельной строчкой отмечать «бандитизм».ИЗ ОПЕРАТИВНОЙ СВОДКИ ГУВД МОСКВЫ[/b]:Невзирая на ранение, Важа успел скрыться в подъезде, ворвался в одну из квартир и затаился. Помогла служебная собака. Она взяла след по шарфу, в спешке оброненному Ломиташвили, и вывела сыщиков точно к убежищу. Сопротивления главарь оказывать не стал, ковыляя, вышел из квартиры с поднятыми руками. По дороге на Петровку, 38, Важа признался: милицию он принял за бандитов, думал, приехали по его душу из Жуковского разбираться за убийство Луки.Кстати, с Трубниковым друзья Лукьянова частично рассчитались. Когда он парился в сауне на даче под Раменским, неизвестные швырнули в окно бани боевую гранату. Больше других пострадал Труба – ему по колено оторвало правую ногу.Арест банды Ломиташвили потребовал от московской милиции беспрецедентных мер. В операции участвовало более сотни сыщиков МУРа на 31 автомобиле. Одновременно было блокировано 17 адресов, произведены обыски, оставлены засады. Даже сообщения об операции в суточной городской сводке занимали два листа – сам по себе факт необычный. Что касается изъятых ценностей – для них пришлось выделить на Петровке три вместительных кабинета.Огласка, которую придали разгрому банды, была сделана не случайно. Группировки откровенно бандитской направленности, вооруженные, дерзкие, действовали тогда практически в каждом районе столицы. Милиция не успевала справляться с растущим валом преступлений. Комитет госбезопасности был озабочен сохранением собственных позиций в изменившихся политических условиях и фактически отстранился от конкретной работы. Прокуратура и суды, повязанные традициями сложившейся юридической практики, действовали по инерции, как в добрые старые времена, когда возбуждение уголовного дела по статье 77 УК РСФСР (бандитизм) было явлением исключительным и позорным.В стране победившего социализма, где ставилось под сомнение само существование преступности, о бандитизме речь идти не могла.На календаре между тем был конец 1991 года. Но практика правовой оценки действий преступных группировок оставалась прежней. Вероятно поэтому, а не только из-за вполне объяснимого тщеславия генералов, о банде Крючкова–Ломиташвили заговорили еще до вынесения приговора.Правоохранительные структуры нуждались не только в материальной помощи, о которой вел столько разговоров тогдашний мэр Москвы Гавриил Попов, но и в законодательной поддержке, правовых рычагах в борьбе с преступностью. Характерно, что даже бандой Кощея первое время занимался не следователь прокуратуры, хотя бандитизм находится в ее ведении, а работник следственного управления Петровки, 38.Однако до официального признания разгула бандитизма было еще далеко. Лишь через два года правовые механизмы пришли в движение и в конце декабря 1993 года вышло постановление пленума Верховного Суда Российской Федерации «О судебной практике по делам о бандитизме». А еще через два года и милиции было дозволено портить государственную статистику – в суточных оперативных сводках на титульном листе, рядом со строчками, где отмечалось число убийств, разбоев, тяжких телесных повреждений и прочих уголовных происшествий, появилась графа «бандитизм».Это небольшое отступление я сделал умышленно, чтобы показать, в каких сложных, даже чрезвычайных условиях пришлось работать тем, кто взялся за расследование этого нашумевшего дела.Дело расследовала – один из лучших профессионалов столичной прокуратуры.После школы она подала документы на юрфак МГУ. Юристом Валя Фокина хотела стать давно, подругому свою жизнь не представляла. Но… проходной балл в университет был очень высоким, недобрала. Неудача ее огорчила, но не сломила. Потом была еще одна попытка...Через три года после окончания школы Фокина все-таки поступила на юрфак МГУ. Потом – работа следователем в Красногвардейском районе. Затем работа в прокуратуре города – резонансные, громкие, «штучные» дела.…Такой банды в Москве не было с послевоенных лет. Десять арестованных, несколько человек в розыске, пять убийств, двадцать шесть потерпевших, больше ста свидетелей. Задержанные сидели в разных изоляторах города, что тоже создавало определенные трудности. Когда Фокина первый раз ознакомилась с материалами дела, то даже не сразу поняла, что за чем следует, кто в каких эпизодах участвовал.Пришлось составлять таблицу, отмечать крестиками «подвиги» обвиняемых, выстраивать картину происшедшего. И только потом определять, у кого какая роль в эпизоде, кто лидер, а кто «на подхвате».– Вещественными доказательствами можно было снабдить целый магазин, – вспоминает Валентина Николаевна. – Комната завешана дубленками, шубами, кожаными пальто и куртками, на столах разложены косметика, радио- и бытовая техника, мешочки с ювелирными украшениями, парфюмерия. Было изъято много оружия. Конечно, потом стали изымать автоматы и пистолеты сумками, но тогда число стволов впечатляло – обрезы, ружья, пистолеты, боеприпасы, холодное оружие...Между прочим, тогда при работе над материалами и обвинительным заключением впервые был использован компьютер. Для следователей это было громадным подспорьем. Техническую работу, отнимавшую обычно очень много сил и времени, выполняла машина. Интересно, что впоследствии дело, которое направила в суд Валентина Фокина, использовалось коллегами по управлению как своеобразная шпаргалка – настолько безукоризненно и юридически грамотно были выстроены факты и свидетельства.Обвиняемые вели себя чрезвычайно дерзко. Это ощущалось во всем – манере общения со следователем, тактике, которую каждый из них выбрал в период предварительного расследования, упорстве, с которым они валили грехи друг на друга.Занятная деталь, о которой вспомнила Валентина Николаевна. Период работы с задержанными совпал с громким скандалом в знаменитых «Крестах» – тогда еще ленинградском следственном изоляторе. Та история стала даже основой сюжета многосерийного фильма: следователь полюбила арестованного бандита и передала ему в камере оружие. Затем стрельба, убитые, побег...Фокину и работавшую в ее бригаде следователя Галину Лаврову вызвал к себе прокурор Москвы:– Слышали ленинградскую историю?– Да, мы знаем о ней.– Надеюсь, у нас такого случиться не может.Женщины заверили, что ничего подобного не произойдет. Через какое-то время разговор повторился.На этот раз с руководителем управления по бандитизму. Что ж, понять прокуроров можно. Женское сердце не камень. Иногда следователь может слишком близко подойти к черте, отделяющей обычное участие и человечность от более тесных отношений, которые возникают между мужчиной и женщиной.В деле Крючкова–Ломиташвили такой эксцесс был абсолютно нереален. И не только из-за нравственных и профессиональных качеств Валентины Фокиной. Уж слишком отталкивающими, мрачными злодеями были главари банды и их подельники.– Помню первый допрос Ломиташвили, – вспоминает Валентина Фокина. – Он хотел выглядеть галантным и предупредительным, старался произвести впечатление: «Разрешите я закурю? Вам не будет мешать дым? Давайте я форточку открою...»Допрос проходил в камере Бутырской тюрьмы. Кабинет тесный, стулья следователя и арестованного почти рядом. Он встал, потянулся к форточке и навис надо мной – здоровый детина двухметрового роста. И у меня в голове мелькнула мысль: а успею я нажать кнопку тревоги, если он захочет взять меня в заложники? Потом смешно было читать жалобы Ломиташвили о якобы физическом насилии на стадии предварительного следствия, в том числе и со стороны следователя Фокиной...Иную линию поведения выбрал Крючков. С ним у следователя сложились нормальные отношения, насколько они могут быть нормальными в такой обстановке. Скорее всего, Крючков оценил позицию Валентины Фокиной во время инцидента, случившегося на следственном эксперименте.Выехали на место убийства Бабенко. Местное отделение милиции обещало выделить помощь, чтобы подстраховать конвой. Но когда Фокина и члены группы прибыли на место, выяснилось, что местной милиции не до следственных экспериментов. Все работали по «свежему» убийству, в помощь предложили молодого опера, который толком сам не знал район.– Крючков помнил дом, в котором жил потерпевший, – поясняет Валентина Николаевна. – Но квартиру точно показать не мог. Мы шли вдоль дома, а он заглядывал в окна и мотал головой: «Нет, не здесь...» Вы только представьте себе картину: днем, на глазах у жильцов, водят мужика в наручниках и что-то ищут. Конечно, мы были на пределе. А тут еще из квартиры выскочил отец убитого и набросился на Крючкова. Мне пришлось своим телом закрывать его от разъяренного мужчины. Наверное, это повлияло на наши последующие приязненные отношения.Главарь банды ни на кого не жаловался, даже в какой-то степени помогал расследованию. Он давал показания, пояснял детали, не скрывал своего участия в эпизодах. Дело в том, что на его квартире происходил дележ награбленного. Какие-то вещи, например, испорченная кофемолка, так и валялись у него дома.Крючкову лень было вынести их на помойку. И отрицать свою роль в убийствах, разбоях, грабежах ему было бессмысленно. На квартире главаря было изъято самое большое количество вещей. Их опознали по всем эпизодам дела. К тому же каждый из членов банды говорил о Крючкове как о лидере, участнике каждого нападения. В таких условиях играть в молчанку нелепо.Крючков понимал, что пять трупов почти гарантия «высшей меры». Его мучила неизвестность, он внимательно читал всепубликации на эту тему, следил за дискуссией об отмене смертной казни и решил, что ее не отменят. Впрочем, сидеть двадцать лет он тоже не хотел. Наверное, все это повлияло на его выбор.Во время следствия он давал подробные показания. А после первого заседания суда Крючков… покончил жизнь самоубийством – ночью вскрыл себе вены в камере-одиночке изолятора «Матросской тишины».В одиночке он оказался не случайно. Оперчасть СИЗО перехватила записку, адресованную бандиту. В ней был подробный план побега, с захватом заложников во время свидания, схемой и местом, где его будут ждать дружки. После этого Крючкова «переселили» в одиночку. Камера действовала на него угнетающе, он жаловался на плохой сон, постоянные обыски в камере, нож, который якобы подсунули ему во время «шмона». На допросы его приводили два конвоира. Причем руки сковывали наручниками за головой. Рисковать в такой ситуации никто не хотел. Так или иначе главарь банды до приговора не дожил, сам решил свою участь.Мне довелось видеть Крючкова, когда его привозили в подмосковный Жуковский для дачи показаний по убийству Лукьянова. Худой, с серым лицом, в дешевом тренировочном костюме, он сидел на казенной табуретке камеры СИЗО и односложно отвечал на вопросы. В детали не вдавался. «Не помню, забыл, не знаю...» Иногда просил сигарету и курил ее, зажав в кулак. Он показался мне если не сломленным, то уже вынесшим себе приговор.Что касается подельников Крючкова – лишь один из них признал свою вину полностью. Остальные старались хоть как-то уйти от наказания – отрицали очевидные вещи, валили вину на других, жаловались на провалы в памяти. Самую оригинальную тактику выбрал Кощей. Он всячески затягивал следствие, не торопился знакомиться с материалами дела, жаловался на болезни и всех, кто с ним контактирует, – оперативников, следователей, конвоиров, сотрудников СИЗО.Интересно складывалось камерное бытие Трубникова. Он заматерел настолько, что начал пользоваться авторитетом и, по оперативным данным, даже «примерялся» на вора в законе. «Короновать» Трубу все же не стали. Узнав о намерениях соискателя, известный московский вор в законе Расписной переслал с воли в следственный изолятор «маляву». Расписной поправил товарищей и разъяснил, что Труба, при всем уважении к его заслугам перед братвой, на «корону» претендовать пока не может.– История банды типична и поучительна, – заканчивает рассказ Валентина Николаевна. – Пауки в банке. Может быть, это избитая формулировка, но она лучше всего отражает суть взаимоотношений между «дружками». В таких сообществах рано или поздно начинаются внутренние разборки. Сначала мелкое недовольство – кого-то обделили, кто-то получил меньше. Подельники начинают подозревать друг друга в «крысятничестве». Следят, не утаил ли кто-то от других добычу, не припрятал ли незаметно в карман деньги или ювелирные изделия...Формально лидером был Ломиташвили. Он получал «наколки» на богатые дома, разрабатывал планы, имел связи. Но по своему положению внутри банды ему не уступал Крючков. Его лютости боялся даже сам Ломиташвили. Незадолго до разгрома банды Крючков начал «катить бочку» на своего давнего друга. Он заявил остальным: «Думаете, Ломиташвили с вами в открытую играет? Он заранее знает, где что лежит. Пока вы тряпки перебираете, он карманы деньгами и золотом набивает».Факт остается фактом – Кощею вынесли заочный приговор. Заочный, потому что Ломиташвили оказался проворнее и хитрее, чем его простодушные дружки. Он начал прятаться, чтобы не разделить участь Тимакова.Кстати, во время следствия один из участников банды – Дровосеков показывал оперативникам место, где уже была вырыта яма для Ломиташвили.В дополнение к характеристикам главарей стоит рассказать об их женах. Супруга Ломиташвили, родившая ребенка уже после его ареста, навестила мужа один-единственный раз. Остальная родня и вовсе забыла знаменитого родственника. Жена Крючкова, с которой тот расписался перед арестом, тоже горевала недолго. Баба бойкая, прошедшая большую жизненную школу, торговавшая морковью в овощном магазине, она нашла супругу замену. Но и это счастье длилось недолго. Во время очередного застолья мадам Крючкова зарезала нового дружка и благополучно отправилась за решетку.В апреле 1995 года Московский городской суд, закончив рассмотрение дела, приговорил Ломиташвили к исключительной мере наказания – расстрелу. Остальные участники банды получили различные сроки заключения – от 3,5 до 15 лет.