Пинок под юбилей

[b]Знала я, что дело плохо, но не думала, что настолько. Просматриваю горячие вакансии на электронных биржах труда. Ввожу ограничения: зарплата не меньше 1000 долларов (средняя по Москве), образование высшее или среднее специальное. Отметаю мутных «менеджеров-консультантов» неизвестно по каким вопросам (сулят доход в три тысячи; возраст, пол, образование «не имеют значения» – в общем, приходите, покажем То Самое Место на Поле Чудес и обучим зарывать, солить и восклицать «Крэкс, фэкс, пэкс!»).Остается по возрастным категориям: до 28 лет – три вакансии («помощницы руководителя», сиречь секретарши); до 35 лет – девятнадцать вакансий; до 40 лет – десять вакансий; и по одной до 45, до 50 и до 55 лет. А ведь именно специалисты старше сорока составляют большинство на рынке труда.Последние мужики[/b]Лет двадцать назад трое друзей отправились к черту на кулички, в Шаховской район – ставить хозблок на садовом участке. «Строительную бригаду» составляли: молодой литератор (домик ставили для его родителей), микробиолог – кандидат наук и ученый-оборонщик.Оборонщик назначил себя прорабом. Он был самый опытный: то ли в седьмом, то ли в пятом классе помогал строить дачу отцу, между прочим, генералу.Литератор в юности работал токарем и с тех пор был твердо убежден, что по чертежу может сделать что угодно. Однажды собственноручно сшил себе, по моде семидесятых, оранжевые брюки-клеш. В бригаде числился мастером, тем более что как настоящий мастер был с похмелья.Микробиолог несколько даже демонстративно не хотел знать ничего, кроме своей науки. Ему снисходительно отвели роль разнорабочего.До сих пор в компании вспоминают, как, приехав на участок (чистое поле с колышками разметки), Микробиолог сказал: «Может, сначала поставим палатку?» И услышал: «Откуда палатка?! У нас в рюкзаках инструменты, гвозди и еда. Соберем хозблок – будем ночевать».На соседних участках точно такие же хозблоки собирали рабочие строительного кооператива. Через год несущие брусья прогнулись, доски обшивки разъехались гармошкой и посерели от дождей. Через пять лет стали гнить полы.Трое друзей думали, чтоих работа долго не простоит: отец Литератора собирался строить домик, стоял в очереди на кирпич. Но все же они сообразили и брусья усилить, и полы пропитать жидкостью от гнили, и стены снаружи промазать горячей олифой. Увы, советская власть закончилась раньше, чем очередь на кирпич. Сбережения родителей Литератора сожрала инфляция. Так старики и жили в хозблоке, пока были в силах ездить на участок. И внуки к ним приезжали на клубнику, и все называли хозблок домом. Он и через двадцать лет стоял как новенький, золотясь сосновыми досками из-под олифы. А хозблоки, собранные профессионалами, превратились в непотребные сараюхи. Хозяева их разобрали на дрова.Советский интеллигент мог все. И дом поставить, и песню под гитару спеть. И туристом был, как сейчас говорят, экстремальным: не с кока-колой в кондиционированном автобусе, а посреди горной речки на плоту из автомобильных камер и помойных досок. Пошли его на необитаемый остров с одним ножом, он это воспринял бы как отпуск.Разумеется, они были мастерами поневоле. Неразвитый и хамский сервис ставил человека перед выбором: совать нелишний рубль подвыпившему слесарю или самому сменить трехкопеечную прокладку в кране. Жалеть о тех временах глупо. Я жалею о тех мужчинах, которые брались за все, и все им удавалось.Последнее такое поколение – нынешние пятидесятилетние. Сейчас они сами не будут, скажем, белить потолок – разве что с дикого безденежья, а так позовут мастера. Но они умеют белить потолок, и им по-прежнему интересно, как что делается, какие тут новшества. Они сразу видят халтуру: «Любезнейший, что ж ты водоэмульсионкой по маслу красишь, она же отвалится!» Их невозможно надуть.[b]За деревьями леса не видать[/b]Кстати, о необитаемом острове. В западной литературе и в кинематографе очень распространен такой сюжет.Самолет терпит аварию где-то в джунглях, все живы, но спасателей придется ждать неопределенное время, и надо устраивать быт. Тут и выясняется истинная ценность таких профессий, как риелтор, собачий парикмахер, биржевой игрок… В сюжете отражена реальная картина. У нас же общество называется постиндустриальным, потому что в производстве занято процентов 15 населения (в России – 20), остальные торгуют, оказывают услуги или занимаются финансовыми спекуляциями.Причем самые большие и самые быстрые деньги делаются как раз в непроизводственных сферах. Мой любимый пример: оптовая стоимость книжки составляет 50–60 процентов от розничной. То есть огромное количество людей, которое валит лес, делает бумагу, пишет, редактирует, печатает, производит необходимые для этого машины, а также добывает руду и плавит сталь для машин – вся эта неохватная разумом цепочка зарабатывает на книжке столько же, сколько книготорговец, владелец арендуемого под магазин здания и рэкетир.Так вот, все три вакансии для старшего поколения, с которых начался наш разговор (45, 50 и 55 лет) – это места инженеров. Пятидесятилетним дозволяется производить. Торговать – то есть, извините, «продвигать продукт на рынок» – поручают другим, современным, обаятельным, цепким. Может, им отдали бы и производство, да вот беда: цепкость и обаяние не заменяют знаний и опыта.Многие, наверное, помнят возмутившие общество полтора десятка лет назад рекомендации Всемирного банка по поводу реформы образования в России. Было тогда сказано примерно следующее: раз вы такие бедные, кредиты берете, то кончайте преподавание гуманитарных и фундаментальных наук, они для вас роскошь.Герой моего первого сюжета, Оборонщик, утверждает, что де-факто эти рекомендации выполнены. Судит, сравнивая свое образование, полученное в одном из престижных технических вузов, и то, с чем из того же вуза приходят сегодня молодые специалисты. Примеров у него море, но мне они малопонятны. На просьбу объяснить в общем виде ответил: «Недостаточно внимания уделяют базовым дисциплинам; за их счет растет количество частных курсов. Например, учат программированию на таком-то языке и на сяком-то языке, а не искусству программирования. В результате молодой специалист рассуждает о программировании микросхемы, не понимая принципов ее работы. Деревья у него есть, а леса не видит».За свое кресло пятидесятитрехлетний Оборонщик спокоен: молодых, способных его подсидеть, просто «не выпускают». Надеется сам воспитать себе преемника. Годам к семидесяти, когда надумает уйти.[b]Последние православные?[/b]Последнее, что меняется во всех социальных потрясениях, – семейный уклад. Сын получает от отца, отец от деда – ба, всего-то четыре поколения назад прадедушка бил прабабушку, дерябнув по поводу 300-летия дома Романовых. Есть мнение, что муж, который валяется перед телеком, пока жена бьется по хозяйству, – он не просто так валяется, а следуя поведенческой модели своего прадедушки-крестьянина. Тот, в буквальном смысле отпахав свое, колол дрова и подновлял плетень, а у городского правнука эти мужские дела как бы сделаны, он и отдыхает, а жена пусть занимается женскими.Менее заметно то, что мы живем не только бытовыми, но и православными традициями своих прапредков.Кто знает, как выглядел бы российский капитализм, не оборвись его взлет в 17-м году. Наверное, нашлось бы место православным ценностям. Но сейчас мы, хотим этого или нет, строим рынок по модели Запада. А там в храме перед Богом сидят. Там любят себя гораздо больше, чем мы.Вот случай: моя ровесница в девичестве отказала молодому человеку и готовилась выйти за другого. А отвергнутого искалечили в Афганистане. И она пошла за него, нелюбимого калеку, рассудив в своей бытовой святости, что другую-то ему теперь не найти. Реакция наших женщин: как трудно у нее сложилась жизнь! Реакция моих западных знакомых: зачем она сама себе осложнила жизнь?!Так вот, пятидесятилетние – последнее поколение, которое еще способно на такие подвиги в духе православия. Наши-то дети выросли уже в реалиях рынка, который возводится, повторюсь, по западной модели.[b]Отцы и деды[/b]Мы, нынешние пятидесятилетние, успели перенять ценности старших и не успели ими воспользоваться. Получив вузовские дипломы, столкнулись с феноменом пробки: начальники не уходили на пенсию, их выносили.Помню неприличную радость коллеги: умер его 75-летний руководитель, и место досталось ему, 25-летнему (другие претенденты состарились в ожидании и были отвергнуты как неперспективные). С трепетом он уселся за стол начальника, вытянул ноги... Что-то мешало. Заглянув под стол, обнаружил наследство: электрообогреватель и шлепанцы. Попытав затем гайдаровской нищетой, нас кинули под колеса реформ.Через это прошли все, но поколение пятидесятилетних как раз тогда переживало сакраментальный кризис середины жизни. Результат: разводы, потеря профессий, киоскеры и челноки с ученой степенью.Конфликт отцов и детей между пятидесятилетними и тридцатилетними гораздо глубже, чем между нашими родителями и нами. То, к чему мы приспосабливались, внутренне содрогаясь, для наших детей естественно – они не знают иного.Мы раздражаем их нашими устаревшими, на их взгляд, принципами, нашей дурацкой добросовестностью.Характерный случай. В беседе с редактором моей книги всплыла фамилия одного автора, и я сказала:– Вы ему передайте при случае, что «пресс-папье» и «папье-маше» – разные вещи.– Он знает, – ответила редактор, – не ребенок же. Это просто опечатка.– Он что же, не вычитывал собственный роман?!– А сейчас никто не вычитывает. Это раньше романы строили «по кирпичику», годами. А сейчас как вылилось, так и вылилось. И мы либо принимаем книгу как есть, либо не принимаем. Не лезем в мелочи.Вот так. У нас даже литература разная. Мы строим, ворочаем, а у них дернул за веревочку – вылилось, дернул еще – опять вылилось. Роман меньше, чем в трех книгах, – уже как бы и не роман.Рыночное мышление: если посадил читателя на крючок, то зачем начинать все сначала, с новыми героями, с новым сюжетом? Надо отрабатывать старые ходы, пока не перестанут покупать.[b]Ничего личного[/b]Перешагнуть пропасть между поколениями трудно, да и кому это надо? Легче эту пропасть сохранять, а то и попользоваться ею.Один мой знакомый, отметив 50-летие, затосковал. «Много красивых слов мне наговорили: и незаменимый я, и специалист редкостный, и человек золотой. А к зарплате хоть бы пятьсот рублей прибавили». Стал увольняться, сам плохо понимая, чего хочет: не то начальство шантажнуть, чтобы выше ценили, не то найти работу получше. Шантаж не удался, и вылетел недавний юбиляр на улицу. Следующие полтора года вспоминал как кошмар: «Читаю объявление и вижу, что эта работа для меня. Но везде «до 35», «до 40». Если бы поговорить с кем-то из начальства, я бы убедил, что лучше, чем я, им специалиста не найти. Но к начальству не пускают! Сидит на телефоне кукла: «Вы нам по возрасту не подходите, это кадровая политика фирмы»… Найти работу сумел только через знакомых. Теперь опять гордится своей незаменимостью и любит поговорить о том, что его мало ценят.Другой, сам пятидесятилетний, установил для вновь принимаемых сотрудников планку в тридцать пять. Спрашиваю: «А если к вам попросится однокашник, отличный специалист?» А он: «Мне ровесники не нужны, особенно однокашники. Сейчас я для молодых вещь в себе, этакий Гудвин, Великий и Ужасный. А однокашник станет меня звать на «ты», спорить, а то и расскажет какую-нибудь историю из нашей юности. Это же урон для авторитета![b]P.S.[/b] [i]Возрастная дискриминация тех, кто старше 35–40 лет, объективный факт. Между тем средний возраст работающих в России перевалил за сорок лет и продолжает увеличиваться. Получается, что поколение, составляющее опору экономики, работодателям не нужно. Как с этим бороться? Не знаю. Через суд – можно, если вас уволили «по возрастному признаку». А если никуда не принимают?[/i][b]P.P.S.[/b] [i]Один кадровик – пардон, «менеджер по кадрам», объяснил мне, что, ставя возрастную планку в 35 лет, он просто следует правилам хорошего тона. Дескать, берут людей с расчетом, чтобы принятый кадр отработал до пенсии 25 лет. Это свидетельствует о солидности фирмы и ее долгосрочных планах. Словом, ничего личного.[/i][b]В КАЖДОЙ ШУТКЕ...[i]Отец-портной зовет в мастерскую своего сына.[/b][/i]– Сынок, нам предстоит мужской разговор. Когда ты окончил школу и сказал, что хочешь учиться наукам, мы с твоей мамой послали тебя в Кэмбридж и дали денег на учебу. Ты был хорошим учеником и закончил первую степень. Потом ты поступил в Оксфорд и сделал вторую. Ты был лучшим, и тебя взяли в Гарвард, где ты блестяще защитил диссертацию. Все это так, но ты уже вырос, сынок, и пора наконец определиться. Так ты хочешь быть женским портным или мужским?[i][b]Претендент проходит интервью по найму на работу. Менеджер объясняет задачу.[/b][/i]Менеджер:– Приходишь на работу, включаешь рубильник, сидишь 8 часов, выключаешь рубильник, идешь домой. Понял?Претендент:– Не понял.Менеджер:– Приходишь на работу, включаешь рубильник, сидишь 8 часов, выключаешь рубильник, идешь домой. Понял?Претендент:– Не понял.Менеджер:– Приходишь на работу, включаешь рубильник, сидишь 8 часов, выключаешь рубильник, идешь домой. Понял?Претендент:– Ну ты и тупой! Я тебе уже третий раз говорю – не понял!![i][b]Звонок в цирк.[/b][/i]– Добрый день, вам не нужны уроды?– Смотря какие.– Ну, у меня две головы...– Вот как? Замечательно!– И еще на одной из них три уха.– Невероятно!– А на другой четыре глаза.– Сенсация! Вы нам подходите! Нужно срочно встретиться!– Я буду ждать вас завтра у памятника Пушкину в 17.00. В руках у меня будет журнал «Огонек».[i][b]В кабинете директора театра с треском распахивается дверь.[/b][/i] В кабинет без стука вплывает с гордо поднятой головой актер, проходит, разваливается в кресле, закинув ноги на стол. Начинает вещать с зашкаливающим апломбом:– Значит, так! Моя фамилия – Петр-р-ров-Р-расторр-ргуев! Меня знают все! Мои обычные условия: проживание – номер «люкс» минимум три комнаты. Оклад – 5000 долларов в месяц, за спектакль – по 3000 за каждый, четыре спектакля в месяц как минимум, репетиции – не чаще, чем раз в три дня. Только первые роли! Питание – только в ресторане, бенефис – каждые два месяца.Директор:– Все понял: Значит, так. Оклад – 100 долларов, койка в общежитии, репетиции каждый день, роли – какие придется, за спектакли немного доплатим – может быть, кормитесь в буфете за свой счет.Актер (с тем же апломбом):– СОГЛ-Л-ЛАСЕН!!!