Что такое любовь, как не сон?

Андрей Звягинцев – особняком среди режиссеров.Он ворвался в большое кино по своей собственной, невероятной траектории, принесшей сразу же победу в Венеции. И – стал особняком среди режиссеров. И каким роскошным европейским особняком! Он не заигрывает со зрителем. А почему-то доверяет ему. Не кричит о патриотизме, не ищет сермяжную правду или национальную идею. А просто снимает настоящее кино. Вроде «Изгнания», которое только что вышло на большой экран.[i][b]Желтый цвет медных труб[/b][/i][b]– Андрей, вы еще не устали от такого пристального внимания к своей персоне?[/b]– Я, слава богу, его не замечаю. Просто сейчас фильм выходит в прокат. И есть необходимость говорить о нем.[b]– Но вы, конечно, поняли, я имею в виду вашу первую картину – «Возвращение», которая имела просто феноменальный успех… Головокружения не случилось после победы в Венеции?[/b]– Мне кажется, со мной ничего такого не произошло. Голова вроде как на месте. Все, что было для меня важным и ценным в жизни, мое дело, мои приоритеты сохранились, ничего не сместилось. Во всяком случае, мне кажется, что так.[b]– А в вашей личной жизни что-то изменилось?[/b]– Личная жизнь меняется по своим собственным законам. Это никак с работой не связано.[b]– После «Возвращения» в прессе появились сообщения, что вы оставили жену с детьми. Опровергнете или…?[/b]– Я даже отвечать на этот вопрос не буду. И комментировать желтую прессу не намерен. Это пусть на ее совести остается. У меня нет к ней ни претензий, ни комментариев – ровным счетом ничего.[b]– Тогда вопрос – почему случилась такая долгая пауза между «Возвращением» и «Изгнанием»?[/b]– Тут несколько причин. Первая – после «Возвращения» мне очень много пришлось ездить по миру с фильмом, который был куплен в 73 страны. Сплошные аэропорты, таможенные досмотры, гостиницы и интервьюеры. А это очень сильно выматывает, рассредоточивает. Из-за этих поездок отложился поиск нового замысла, о чем мы с Димой ([i]Лесневским[/i]. – [b]Н. Б.[/b]) договорились сразу после возвращения из Венеции. И, пожалуй, вторая основная причина – пролонгация подготовительного периода на целый год, потому что мы ждали Марию Бонневи, актрису Шведского королевского театра.[b][i]Поднимите мне веки…[/i]– Вас не смущает, что ваши фильмы нуждаютсяв какомто объяснении? В комментарии? И «Возвращение», и «Изгнание» – своего рода зашифрованные послания человечеству…[/b]– Почему нет? Я просто не понимаю, почему они должны быть расшифрованными? Открытыми?[b]– Проблема в том, что каждый из нас эти фильмы расшифровывает по-своему. Как сны толкует… Кстати, вы сами как-то сравнили свои фильмы со снами…[/b]– Когда я говорю о снах, я имею в виду вот что. У нас ведь нет претензий к тому, что сон тревожит нас своей неясностью. Почему мы не задаем вопросов автору сна? И что такое фильм, как не сон? Ты входишь в темный зал, выключается свет, ты словно бы засыпаешь и встречаешься с совершенно иной реальностью.Реальностью, которая к тебе как бы не имеет никакого отношения. Ты рассматриваешь ее как сон.[b]– Но при этом каждый его прочитывает по-своему.[/b]– Ради бога. Пусть так. Каждый толкует его в силу своей готовности прочесть, в силу своего жизненного опыта и т. д.[b]– А потом зрители пристают к режиссеру с требованиями объяснить, про что, собственно, картина…[/b]– Есть вещи, которые не нуждаются в объяснении. Понимаете, это устное объяснение не поможет воспринять фильм. Если ты его не воспринял, значит, у тебя нет ключей, открывающих эти двери. А если их нет, ну что может добавить к этому режиссер? Все сказано. В фильме все есть. Кстати, кажется, у Зинаиды Гиппиус есть такой прелестный афоризм: «Не нужно объяснять, если нужно объяснять».[b]– А вы не переоцениваете нашего зрителя?[/b]– Мне кажется, лучше его переоценить, чем недооценить. И вообще, то, что зритель приходит в кино исключительно поразвлечься, съесть поп-корна, похохотать или там поплакать в крайнем случае, – большое заблуждение. Эта идея навязана миру Голливудом.На самом же деле далеко не все люди идут в кино за примитивной эмоцией. Этого добра и вне кино предостаточно. Ведь человек – он и в кинотеатре человек, то есть существо любопытное, ищущее, размышляющее.[b][i]Судите по делам…[/i]– Как вы реагируете, когда только ленивый не сравнивает вас с Тарковским? Во всяком случае, с его эстетикой?[/b]– В октябре в издательстве «Логос» выйдет книга, посвященная фильму «Возвращение». Написал ее испанец Закариас Марко. Там очень глубокий взгляд на картину. Такое философское эссе, очерк с весьма любопытными аллюзиями, сопоставлениями. В русском издании книга будет называться «Возвращение. Диптихи. Дорога».Так вот, в последней главе автор проводит некий сравнительный анализ одного из элементов в фильме Тарковского «Андрей Рублев» и в «Возвращении». И приходит как раз к другому выводу.Мне кажется, что он глубже смотрит на предмет. Моя «близость» Тарковскому – это вполне поверхностное суждение. Если планы длинные, медленные панорамы или другие внешние атрибуты чем-то схожи, это еще ни о чем не говорит. Внешне мы все с вами чем-то похожи. У вас глаза, руки, нос, и у меня тоже. И что? Разве это определяет нашу схожесть? Все это поверхностный взгляд. Взгляд на эпидермис.[b]– Но не каждого еще будут сравнивать с Тарковским…[/b]– Конечно, мне льстит сравнение с величайшим мастером. Но никогда у меня не было ни малейшего желания обезьянничать или подражать. И когда известные режиссеры позволяют себе реплики вроде того, что: «Ну вот, сделали фильм под Тарковского и попали на фестиваль», мне кажется это глупостью, несусветной чушью.[b]– Все-таки, на ваш взгляд, «Изгнание» и «Жертвоприношение» имеют общие мотивы?[/b]– Знаете, если автомобиль «скорой помощи» отъезжает от дома, стоящего в пустынном месте среди деревьев, не стоит сразу делать столь обобщающие выводы. Это опять взгляд на эпидермис.А если говорить о глубинном, смысловом параллелизме, то, наверное, тут что-то есть. Потому что идея жертвы, жертвоприношения у меня тоже, наверное, ощущается. Но я бы не развивал эту мысль дальше. Я вообще предлагаю рассматривать предмет вне контекста, в его целостности, в его данности. Вот предмет, фильм – и о нем следует судить как о чем-то самостоятельном.[b]– Кого вы считаете своими учителями – по родству духа?[/b]– Ну, их много. Бергман. Брессон. Антониони. Тарковский. Джармуш. Куросава. Иоселиани. Такеши Китано. Братья Дарденн. Алексей Герман. Я очень люблю его кино. «Проверку на дорогах» могу смотреть бесконечно – абсолютно совершенная вещь. Вот такой ряд. Но это вовсе не означает, что это – некие модели для подражания. Речь опять идет о какой-то внутренней связи, а не внешней.[b][i]Бесценность бесцельности[/i]– Вернемся все-таки к «Изгнанию». Некоторые считают, что это фильм о криминальном аборте, что он антихристианский…[/b]– Да вы что? Это чушь просто. Это могли сказать только фарисеи и законники. Только им в голову может прийти мысль о том, что искусство должно быть пропагандой.[b]– Вопрос на засыпку – в чем тогда цель искусства?[/b]– «Фантазия бесценна лишь тогда, когда она бесцельна». Это слова Набокова об искусстве. По-моему, лучше не скажешь. А если говорить о религиозном аспекте в кино вообще, то кино, по существу, должно брать человека в состоянии выбора самого себя. И рассматривать его пристально и внимательно. А стало быть, показывать все стороны этого выбора.[b]– Я так поняла, ваш фильм прежде всего о выборе…[/b]– Это тоже, знаете, общие слова. Такая фраза, согласитесь, ни о чем не говорит. Фильм о многом, о гораздо большем, чем то, что мы с вами сейчас успеем обсудить…[b][i]Елена, иди сюда![/i]– А почему снова Константин Лавроненко? Почему его сумрачное лицо кочует из одного вашего фильма в другой?[/b]– Мне нравится этот актер. Он человек глубокий и подходит к делу ответственно. Таких сейчас мало. Происходит неприметная деградация профессии. Много всего снимается, но в основном это – скольжение по поверхности. Люди с рынка правят бал. Их называют продюсерами, но на самом деле это типичные продавцы, причем зачастую довольно некомпетентные люди — не только в искусстве («продукте», по их выражению), но и собственно в торговле.[b]– А как появилась шведка Мария Бонневи?[/b]– Анна Мария Сесилия Бонневи – ее полное имя. Она норвежка по рождению. В Швеции живет давно, работает в Королевском драматическом театре. Я увидел ее в фильме «Я – Дина» с Депардье, где она произвела на меня сильное впечатление.[b]– Она чрезвычайно органична…[/b]– Она потрясающая. Вопрос об ее участии решился сразу. Уже после первой пробы стало ясно, что это та актриса, которая нам нужна.[b]– У нее были проблемы с языком?[/b]– У нее был целый год, чтобы учить текст. Марии помогала Кристина Вахрушева, которая была ее переводчиком весь период съемок и подготовки. Я записал все реплики ее героини на CD своим голосом, так как понимал, что никому не могу доверить интонацию. Интонация важна, она западает даже больше, чем звучание.[b]– Но все же дублировала ее другая актриса…[/b]– У нас были очень длительные поиски. Никак не думал, что это так сложно – найти голос, который сросся бы с сущностью актрисы. Ассистент по актерам, Эля Терняева, сделала пробы двух сцен, записав голоса под изображение Марии. И по этим тестам, инкогнито, не зная, кто стоит за тем или иным голосом, были отслушаны мною более 70 актрис. В результате остались только 12 претенденток. И с каждой из них уже персонально мы репетировали основную сцену, где у героини четырехминутный монолог, наполненный очень глубоким чувством.[b]– Кто победил?[/b]– Елена Лядова. Это очень гибкая актриса, звучание ее голоса идеально совпало с внешним образом Марии.Я, кстати, очень боялся, как примет этот голос сама Мария. В Каннах, где она увидела фильм впервые, я предупредил ее, что непременно сначала будет шок ощущение подмены. На просмотре перед первой ее репликой фильме я взял ее за руку, она так сжалась… И тут Вера говорит: «Ева, иди сюда». Мария наклоняется ко мне: «Мне очень нравится».[b][i]Отцы и дети[/i]– В ваших картинах всегда дети…[/b]– Это просто стечение обстоятельств. На «Возвращении» я был счастлив работать с Володей и Иваном ([i]Гариным и Добронравовым[/i]. – [b]Н. Б.[/b]). Это была просто невероятная радость. Но я понимал, как это будет нелегко.Мне просто повезло с детьми. Ваня актер от Бога. Вовка сложнее, с ним было труднее. Но всегда была радость. Никакого мучения. Тем не менее после «Возвращения» я сказал себе: больше никаких детей. А после «Изгнания – никаких животных и любителей.[b]– Почему?[/b]– Это шутка. Помните, там сидит у могилы старик и курит? Просто сидит. Мы снимали этот кадр целый день. Вы можете в это поверить? Мы угробили две банки пленки. Это 610 метров, или 20 минут. Мы сняли огромное количество дублей. Расход пленки был огромный (но мы могли себе это позволить, она у нас была подаренная – приложение к Венецианскому призу за лучший дебют).Всего-то надо было, чтобы он сделал последнюю затяжку, а потом бросил окурок. А он никак не мог, все время смотрел на меня или в камеру, и победить это было нереально. В результате в фильм вошел «ворованный» план. Это было лучшее решение.Мы сделали такую инсценировку – все вроде как пошли смотреть отснятое, а он в это время ждал на площадке. И мы сняли, как он курил, незаметно для него.[b][i]Союз меча и орала[/i]– Андрей, насколько вам комфортно сейчас в кинематографической среде?[/b]– А я с ней не пересекаюсь. Есть люди, с которыми я работаю, которые делают кино вместе со мной. Это мои друзья, я с ними общаюсь. Мне нет нужды в киношной среде. К тому же я не тусовщик.[b]– Но в кино тянуло?[/b]– Конечно, мечтал об этом. Еще когда мы начали делать сериал «Черная комната». Хотя для меня было абсолютной неожиданностью, когда Лесневский сказал: «Давай-ка снимем полнометражный фильм». Это было в 2000 году.[b]– А вы член Союза кинематографистов России?[/b]– Меня приняли в эти доблестные ряды после «Возвращения Была премьера в Доме кино, нам торжественно объявили, что я, Миша Кричман и кто-то еще из группы стали членами Союза кинематографистов. Но я ни на какие совещания, собрания не хожу.[b]– А билет вам выдали?[/b]– Все никак не могу его забрать. Понимаете, нужды в нем нет.