Игорь Кириллов – вечный пожарный ТВ

Помните? Он как посмотрит серьезно и загадочно из-под очков! И вся женская половина Советского Союза замирает у телеэкранов: вот это мужчина! Из его уст даже помпезное словоблудие официальной советской пропаганды звучало как-то по-человечески: вел ли он очередной выпуск программы «Время» или праздничный «Голубой огонек». Между тем в советскую пору мы не знали о дикторах телевидения, об их личной жизни практически ничего – это было не принято. Но парадокс: при этом мы считали их какими-то... очень своими, домашними, называли уменьшительно-ласкательными именами. Потому что они приходили каждый день прямо к нам домой, к вечернему чаю, за которым мы отдыхали от партсобраний, политинформаций и райкомовских депеш.[b]Об этом и многом другом один из старейших и самых популярных дикторов ЦТ – Игорь Кириллов, который отметил недавно 75-летний юбилей, рассказал нашему корреспонденту.– Диктором я стал случайно – всю жизнь хотел быть кинорежиссером, даже поступил во ВГИК. Но потом все же решил осуществить мечту на телевидении: у меня было много сценарных заготовок, хотелось сделать на ТВ постановки моих любимых Шолохова, Куприна, Мопассана... Короче говоря, в июле 1957 года я ушел из Театра драмы и комедии на Таганке, где работал, в музыкальную редакцию ТВ. А месяца через два с половиной вдруг понадобился штатный мужчина-диктор. Объявили конкурс, я выучил наизусть половину газеты «Правда» и всех в конкурсной комиссии «убил», хотя конкуренты были очень серьезные. А буквально через неделю я уже объявлял в эфире о запуске первого искусственного спутника Земли! Посчастливилось мне и в том, что сначала к телевидению относились как к второстепенному средству массовой информации, и мы чувствовали относительную свободу во всем. Даже новости были такие, что я мог импровизировать на разные темы – правда, не на политические. Тем более что иногда не хватало текста, тогда рисовали рукой круг: мол, давай, «ля-ля-ля» в прямом эфире. Я любил о спорте поговорить, сам тогда еще очень активно им занимался...Особенно запомнилось 14 апреля 1961 года, когда мы в студии встречали Гагарина. Первому космонавту была посвящена многочасовая передача, примерно с семи вечера до часу ночи. Передача состояла из двух частей, первая часть была общественно-политическая, как мы ее называли. Никогда такого огромного количества людей в студии не было: приехали со всего Союза представители крупнейших заводов, совхозов, учебных заведений с необычайно трогательными подарками. Это было очень утомительно для Юрия Алексеевича, он еще не пришел в себя после полета, но, как всегда, улыбался и очень смущался.Мы, дикторы, первыми приветствовали Юрия Алексеевича. И тут я не выдержал, сболтнул лишнее, как говорится. Дело в том, что тогда и у него дочка родилась, и у меня – в марте, почти в один день! И я не преминул похвалиться этим обстоятельством. Он улыбнулся и тоже поздравил меня. В общем, все нормально сошло, даже жена меня не очень ругала за это.Поприветствовать Гагарина были приглашены и наши великиепевцы Иван Семенович Козловский и Максим Дормидонтович Михайлов – знаменитейшие тенор и бас Большого театра.Зная, что идут на телевидение, для храбрости они зашли в Столешников переулочек, в рюмочную, и немножко выпили коньячку. Но пока сидели 4 часа под жарким светом софитов и ждали своего выхода, эта рюмочка, сами понимаете, превратилась почти в бутылочку. Короче говоря, когда им дали слово – все увидели, что они еле-еле встали и, поддерживая друг друга, вышли к микрофону (а микрофон стоял в центре, тогда ведь «журавли» были). Студия замерла: их из стороны в сторону качает! И что же они скажут?! Но это же гениальные артисты: они поняли, что в таком состоянии им лучше не говорить, а... петь.И а капелла спели изумительный дуэт «Нелюдимо наше море», раскачиваясь в такт песне. Никто из зрителей и не подумал даже, в мыслях не было, что они в «нерабочем» состоянии. А Юрий Алексеевич вообще был в восторге: оказалось, это его любимая песня! Иван Семенович его расцеловал, обнял по-отечески. Гагарин был очень растроган.В то время «простые советские люди», у которых мы брали интервью, были еще очень зажаты – боялись сказать лишнее, а говорить надо было сразу в эфир! Самое смешное, что во время репетиций нередко все шло как по маслу, но как только начиналась передача, зажигались софиты, близко к лицу подъезжали эти страшные камеры – они забывали начисто, о чем собирались говорить. Поэтому на репетиции я должен был обязательно запомнить, что собирается сказать каждый мой собеседник.А потом в эфире задавал наводящие вопросы, а иногда... сам же на них и отвечал во время передачи, а мой герой значительно добавлял: «Да уж!» или «Уж да...» При этом, разумеется, «простым людям» такие оговорки, косноязычие в кадре были простительны, а вот профессионалам ТВ – никогда! И они действительно были высокими профессионалами: Владимир Балашов вообще фанат русского языка, Валентина Леонтьева, Анна Шилова, Светлана Жильцова, Светлана Моргунова, Аза Лихитченко, Володя Ухин – любимец детворы...Меня до сих пор часто люди на улице узнают и начинают жаловаться: как сегодня на экране говорят! Дело еще и в том, что начиная с 60-х годов телевидение и для России, и для других союзных республик было бесплатной всенародной школой русского разговорного литературного языка. Шли споры, Институт русского языка вмешивался, отстаивались какие-то вещи: правильное ударение, произношение... Словом, был контроль: очень доброжелательный, но суровый. А сейчас мы несем серьезные потери: эфир перестал быть эталоном правильной речи, высокой культуры языка. Кстати, за рубежом родному языку на телевидении придают огромное, первостепенное значение: там просто не допустят к микрофону тех, кто не умеет правильно, энергично, выразительно разговаривать в кадре.Помню замечательные встречи в передаче «Наш клуб»: их участниками были Давид Ойстрах, Арам Хачатурян, Леонид Коган – наш замечательный скрипач, американский художник Рокуэлл Кент...А однажды, уже в 70-е годы, в Большом театре закрывались Дни культуры Франции в Москве, и корреспондент «Антенн2» – французского телеканала взял интервью у президента Франции Валери Жискара д`Эстена. Журналист картинно сидел на «подоконнике» театрального балкона и вел телемост «Москва–Париж». Наше руководство посмотрело и возмутилось: что ж это такое – сидит человек на бордюре и с самим президентом разговаривает! Пусть Кириллов задает вопросы из студии, и он же будет переводить ответы президента.Французский я немножко «мимо проходил» в театральном училище. Все у меня было расписано по секундам, но... текста не было. Я ждал.А в это время на Пятницкой председатель Гостелерадио Сергей Георгиевич Лапин и секретарь ЦК КПСС Борис Николаевич Пономарев редактировали мой перевод. Без десяти семь (а в семь – эфир) первый заместитель председателя Энвер Назимович Мамедов приносит мне текст. Я посмотрел и ахнул: там, где у меня, скажем, 2 минуты 42 секунды текста (это примерно полторы-две странички) фломастером вычеркнуто около половины.И так везде! И даже не было времени что-то придумать, только успел договориться со звукорежиссером: первые десять секунд даете президента, я молчу, потом убираете звук до 10 процентов, чтобы никто ничего не понял, и я начинаю импровизировать.Я принял единственно правильное решение: сыграл роль дурака, бездарного переводчика, который мало того что не знает французского языка, но еще и косноязычен. Я стал переводить как студент второго курса иняза, который только год обучается французскому. Когда закончилось передача, я, конечно, целую таблетку валидола высосал. На следующий день я получил самую большую благодарность от Лапина – он похлопал меня по плечу: «Спасибо, вы нас выручили».Меня не раз женили на всех женщинах-дикторах, с которыми мы вместе вели разные передачи. На самом деле я всю жизнь прожил с собственной женой – более 50 лет. А в принципе мы с супругой знали друг друга еще больше: школьниками жили в одном дворе, ее окна были напротив моих. Было так удобно ее провожать, когда я начал за ней ухаживать в седьмом классе, в 1946 году. Обучение тогда было раздельное, мы учились в параллельных классах и устраивали совместные вечера. Танцевали наше любимое танго под лещенское «Прощай, прощай, моя родная» и т. д. Причем тогда у нас не было никаких магнитофонов, а сидел слепой гармонист, инвалид войны он прекрасно играл на баяне. А я был старше на год и учил Ирину танцевать с первого шага. Ну и под видом учебы, конечно, не упускал случая приобнять.Потом мы разошлись года на два, когда уже начали учиться в вузе. Но я первый понял, что нам друг без друга «жисти нет», сделал шаг навстречу – и в 1953 году мы сочетались браком уже на всю оставшуюся жизнь.Я сам ушел из дикторов: 30 декабря 1989 года провел свой последний эфир в программе «Время» и стал преподавателем в Институте повышения квалификации работников ТВ. Но, конечно, тосковал по эфиру. И уже через несколько месяцев Любимов, Листьев и Разбаш снова пригласили меня работать в кадре: в телекомпанию «ВИД», в программу «Взгляд» – ведущим четырехчасового канала по пятницам. Идея у ребят была такая: сгладить серьезное противоречие, конфронтацию между старшим и молодым поколениями, которое принесла с собой перестройка (ведь в «демократы» проходили в основном молодые!) Но... зрители меня не поняли, решили что я предал родную коммунистическую партию. Писали гневные письма... В общем, я понял, права была Сара Бернар: лучше уйти на год раньше, чем на день позже...Хотя, собственно, с ТВ я не ушел до сих пор, более того, всегда работал «пожарным» на телевидении и сейчас им остаюсь в качестве консультанта в отделе оформления программ. Меня до сих пор могут вызвать в любое время, как мастера с брандспойтом! Но, честно говоря, уже хочется спокойной жизни.