Тихий заповедник победившего коммунизма

Она очень маленькая, эта страна построенного коммунизма: несколько гектаров за высоким забором в подмосковном Переделкине. Сто семьдесят пять ее граждан живут, не зная забот, на полном государственном обеспечении, на четырехразовом питании, с целым взводом медиков и социальных работников «под ружьем». Она не похожа на тюрьму: хочешь – выходи за ворота и поезжай в Москву, хочешь – гуляй под соснами в соседнем дачном поселке. Есть свободное время? К твоим услугам литературный кружок и музыкальный ансамбль. Ну а если тянет к грядкам – пожалуйста, под рукой полноценный огород. Быть может, именно об этом мечтал Ульянов-Ленин, сотворив ровно 90 лет назад в России грандиознейший по масштабам исторических последствий государственный переворот? Он и сегодня здесь – неутомимый каменный Ильич, шагает куда-то по переделкинским полянам, то ли щурясь, то ли хмурясь под холодным осенним солнцем. Его видели многие поколения здешних обитателей – от личной стенографистки Владимира Ульянова Марии Володичевой до лидера компартии США Мэри Рид, занимавшей этот пост перед Гэсом Холлом. Да, долгие десятилетия Дом ветеранов революции, основанный 85 лет назад по личному указанию Ленина, кроме социальной, выполнял еще и политическую функцию: продемонстрировать, как советское государство заботится о самых заслуженных ветеранах мировой социалистической системы, которым волею судьбы выпало завершать жизненный путь на казенной койке. Демонстрация, как правило, удавалась блестяще: десятки обитателей спокойно преодолевали тут 100-летнюю планку, а участница Гражданской войны, инвалид II группы Шаинская поставила рекорд всех времен и народов, проведя в здешних стенах 41 год и 8 месяцев! За свою историю это учреждение переименовывалось множество раз, но дольше всего на нем держалась вывеска «Дом ветеранов Компартии». Помимо героев революции, Гражданской войны, комиссаров и партсекретарей, здесь можно было встретить столь экзотические фигуры, как, например, бывшего вице-премьера индонезийского правительства с труднопроизносимой фамилией, «рулившего» своей Родиной, когда та пыталась строить социализм. А после развала Советского Союза исчезла КПСС, и судьба уникального учреждения повисла на волоске. В то время геронтоцентр «Переделкино» взял под свое крыло Минтруда, в чем скромная заслуга принадлежала и журналистам «Вечерки». По завершении последней административной реформы «Переделкино» находится в структуре федерального Министерства здравоохранения и социального развития. Как исторически, так и по фактическому статусу среди всех подобных учреждений «Переделкино» – объект элитный. Конечно, уже давно коммунистам при поступлении сюда никто не делает скидок и не отдает предпочтений. По словам главного врача «Переделкина» Александра Румянцева, у кандидата должны быть заслуги перед Родиной, а дальше все зависит от регионального агентства соцразвития, которое и выдает «путевки в рай» на основании социальных и медицинских показателей. Но каждому понятно: страна, на благо которой не щадя здоровья вкалывали эти старики, являлась социалистической, а правящей и единственной партией в ней была коммунистическая. Поэтому еще долго бывшие коммунисты будут в «Переделкине''BB на первых ролях. Впрочем, такие ли уж бывшие? Радистка Кэт из Дагестана Разият Дибирова на год старше Советского Союза. За свою долгую трудовую жизнь уроженка Дагестана освоила две профессии: птичницы и партийного инструктора. Естественно, по второй профессии трудовая биография богаче и длиннее. – Это в 1955 году на выпускном вечере в Махачкалинской областной партийной школе, – неторопливо говорит Разият Магомедовна, доставая из шкафа большую красивую фотографию в рамке, с которой смотрит молодая черноокая красавица. – Как раз в том году я мужа Александра потеряла… Отчего умер? От войн, наверное… И Финскую прошел, и всю Великую Отечественную, до мая 1945-го… Больше замуж Дибирова не выходила. Сына Александра растила одна, а ту энергию, что оставалась, выплескивала в работе. После областной партшколы была учеба в Москве, в партшколе высшей, и снова – неустанное возделывание партийной нивы. Мне, не старому еще человеку, трудно представить, в чем заключалась служба инструктора горкома, а на мои расспросы собеседница отвечает скупо: «В основном с организациями работала…» – Когда жизнь была лучше – сейчас или прежде, в советское время? – задаю я хозяйке комнаты Б-213 провокационный вопрос. Но та, похоже, не чувствует подвоха: – Трудно сказать… Наверное, все-таки прежде. В основном потому, что порядка в стране больше было, а главное, люди знали, где искать на подлецов управу. Я как долго отработавшая на руководящей должности это очень хорошо чувствовала. Тогда народ прекрасно ориентировался: с какой жалобой лучше в горком, с какой – в горисполком… А сейчас куда простому человеку податься? – Седьмое ноября – для вас по-прежнему праздник? – Конечно! Только с каждым годом все меньше компания, которой мы его отмечаем. Скоро, наверное, как Штирлиц в Потсдаме, буду одна с зеркалом чокаться! Вволю отсмеявшись, собеседница рассказывает, что вообще-то к ней больше подходит сравнение с радисткой Кэт. В 1943 году комсомолка Дибирова откликнулась на обращение органов госбезопасности войти в состав диверсионно-разведывательных групп, забрасываемых во вражеский тыл. И полгода провела с рацией в Белоруссии, на оккупированной немцами территории. От тех времен остались у ветерана два ордена Отечественной войны. А новая Россия одарила Дибирову за мужество и героизм, проявленные на войне, орденом Петра Великого. Пока хозяйка переодевается для фотографии в парадный костюм, замечаю: среди самых ценных бумаг у Разият Магомедовны – партбилет. Последние взносы датированы 1991 годом. – Из партии я не выходила, – вздыхает Дибирова. – Но и к Зюганову в партию не вступала. Потому что КПРФ – это недоразумение, а не политическая организация. Ее лидер – авантюрист, понастоящему партийных качеств в нем и нет. Посмотрите на него, он всегда в оппозиции, что бы ни происходило! Даже Жириновский и то умнее… А вообще-то мне политикой уже поздно заниматься, какой из меня член партии – в 86-то лет! – Вы на выборы-то пойдете, Разият Магомедовна? – Пойду, а как же – у нас ведь и участок избирательный тут, под рукой… – И за кого голосовать собираетесь? – Трудный вопрос… Где наш Путин-то – в «Единой России»? Значит, за нее… Мне кажется, это лучший вариант, все-таки президент и нынешнее правительство много хорошего сделали. А главное – они не допустят такого капитализма, какой был при Ельцине, ведь правда? Законодатель из Б-312 – За «Единую Россию»? Ни в коем случае! – гремел в ответ на наш скромный вопрос голос этажом выше, и казалось, ажурные стеклопакеты рассыплются от этого напора вдребезги. – Что это за партия?! Они не вдаются в суть законопроектов, а голосуют по указке свыше! Голос принадлежал одетому в спортивные штаны и в лихую тельняшку великану. Наверное, так мог бы выглядеть матрос Железняк, доживи он в реальности до преклонных лет. Когда мы вошли в его апартаменты, «Железняк» заканчивал разговор с Москвой по прямому проводу (все жилые номера в «Переделкине» телефонизированы). На связи был заместитель министра здравоохранения РФ. Не подумайте, что Юрий Владимирович Шевколович беспокоил высокого чиновника по личному вопросу! Хитросплетения парламентской подковерной борьбы знакомы Юрию Владимировичу не понаслышке: уже несколько лет он упорно проталкивает через Госдуму собственный законопроект – многочисленные поправки к государственным актам о медицинском и социальном обеспечении инвалидов войны и участников боевых действий. Началось все, впрочем, с личного конфликта, когда инвалид Великой Отечественной войны посчитал себя обиженным действиями предыдущей администрации геронтоцентра. – Но очень быстро я понял: в нашей стране легче поменять закон, чем добиться справедливости в рамках существующего законодательства. Вот и пришлось не от хорошей жизни заниматься законотворчеством… В «Переделкине» Шевколович живет с супругой. Вдвоем, по словам самого Юрия Владимировича, и отмечают 7 ноября. – А как же! «Ноябрьские» – до сих пор любимая дата. По-моему, народ уже давно воспринимал ее не как годовщину революции 1917 года, а как главный государственный праздник своей Родины. Уж на что у жены непростая судьба, и то к этому дню всегда с теплотой относилась… Пенсионер долго рассказывает о хождении по мукам своей супруги в молодости. «Утомленные солнцем» отдыхают вместе с «Детьми Арбата»! Все радости сталинской эпохи, кажется, уместились тут: и расстрел объявленного врагом народа отца, и лагерь жен и членов семей изменников Родины в Чарджоу, и «ценная профессия» матери – первоклассной чертежницы (благодаря которой верная смерть в бараке сменилась более-менее «цивилизованным» житьем-бытьем в хлеву параллельно с обучением в настоящей советской школе), и полулегальная учеба в мединституте… – Понимаете, наше поколение очень тяжело восприняло крушение Советского Союза, – объясняет тоску по прежним порядкам Шевколович. – Тогда к власти пришли люди, которым ни на грамм нельзя было доверять. А мы все-таки привыкли к иным взаимоотношениям, тем более тогда были уже пенсионерами… Впрочем, все дефолты мы благополучно преодолели, благо кое-какие денежки до того удалось скопить. А потом у жены сильно упало здоровье, и вот мы здесь. Вы уж ее простите, она из своей комнаты выходить не хочет… Жизнелюб Шевколович пускается в пространные воспоминания о минувших веселых деньках, когда после добровольной уплаты законных 75% алиментов трем бывшим женам и перечисления парт-взносов на счета родной КПСС от зарплаты оставались копейки. Научного работника Шевколовича спасал творческий склад ума – а именно тяга к изобретательству. – За патент на прибор можно было получить 10–20 тысяч рублей и жить на них целый год, ни в чем себе не отказывая, – мечтательно тянет хозяин комнаты Б312. – Но все-таки есть польза и в нынешних временах. Они научили меня: никому нельзя доверять строительство собственного дома. Вот я и не доверяю – государственные законы пишу. Для себя! Мы уезжаем из заповедника победившего коммунизма, и желтая листва тихо шуршит под колесами. Непреклонный Ильич все идет куда-то, чуть нагнув голову под порывами холодного ветра. Хорошо что памятники неподвластны переживаниям и эмоциям. Иначе что стало бы с монументом, узнай он, что бюджетных ассигнований на питание старикам из этих теплых и светлых корпусов не хватает, и к 100 казенным рублям администрация вынуждена добавлять на ежедневный прокорм по 50 целковых из пенсий? Неужели Ленин помчался бы телеграфировать Дзержинскому: «Феликс, все пропало, пора делать революцию заново»?