В больницу святителя Алексия требуются миссионеры и их помощники

Колеса – со стопора, и бегом к 208-й палате, где транспортировки на рентген ждут две больные.“Одеться сами в состоянии?” “Да, если потом поможете дойти до коляски…” – 40-летняя Марина, как она выражается, “полуходячая”: действует лишь одна нога. Колеса – на стопор. Подставки – под ступни. Рукоятки – чуть вниз и вперед.Снять со стопора… А в коридоре уже на исходной – мой сегодняшний коллега Виктор с одетой в пальто бабушкой, восседающей на точно такой же каталке. Истории болезней – пациенткам в руки, и к лифту.[b]Понедельник. НЕВРОЛОГИЯ[/b]Уже из названия ясно, что больница святителя Алексия – лечебница не совсем обычная.Основанная 105 лет назад за Калужской заставой купцами Медведниковыми, в своей долгой истории она успела побыть и “5-й советской”, и 5018-м эвакогоспиталем… А с 1992 года именуется Центральной клинической больницей святителя Алексия и в статусе автономного некоммерческого образования подчиняется Московской патриархии.Четыре года назад здесь появилась необычная служба – Патронажная. Работают в ней 22 женщины, предшественниц которых в стародавнее время называли сестрами милосердия. В больничной иерархии патронажные сестры занимают весьма скромную ступеньку где-то между средним и младшим медицинским персоналом, а забот у них невпроворот. Поэтому пару месяцев назад через храм Царевича Димитрия, что при соседней Первой Градской, в помощь патронажным сестрам стали направлять москвичей-добровольцев.Чем пахнет это занятие, и решил выяснить репортер “ВМ”. Смена у патронажных сестер начинается в 8.00, и в этот ранний час я был у ворот старинного больничного корпуса. Но тут выяснилось, что старшая сестра по уходу задержалась дома. А дежурная по 1-му неврологическому отделению неврологии Мария Глинкина, критически оглядев мой наряд, вынесла вердикт:– Вы не готовы. У нас обязательны сменные комплект одежды и обувь.[b]Вторник. Терапия[/b]Назавтра, переодевшись в туалете для персонала (отдельные сестринские, увы, предусмотрены лишь для прекрасного пола), развожу пациентов по процедурам и обследованиям вместе с пятикурсником философского факультета МГУ Виктором Касьяновым. К двум часам пополудни очереди у кабинетов редеют: в больнице обед. На мои настойчивые расспросы, зачем ему это надо, Виктор нехотя объясняет:– Понимаешь, раньше я много работал в одной фирме, и при этом свободного времени было вдоволь. Потом с работы ушел, а времени не стало. Решил: надо чем-то опять серьезно заняться. И услышал о наборе добровольцев в больницы. Не поверишь, цейтнот тут же испарился… Вот попробуй пойми: то ли это он всерьез, то ли шутит так, а может, просто отвязаться хочет?[b]Среда. Неврология[/b]Виктору Андреевичу 58 лет. У него нарушенная речь, заскорузлые руки и грузное тело, от которого распространяется специфический запах. Пару месяцев назад он перенес инсульт, а теперь поступил в нашу больницу из Первой градской на реабилитационный курс. “Больным после инсульта несколько недель даже поворачиваться на другой бок нельзя, – будто извиняясь за пациента, говорит Глинкина. – Иди уж, ладони ему размочи…” Размочить ладони – значит вернуть их к жизни, убрав поверхностный слой грубых грязевых катышков. Процедуру эту осуществляют стерильными перчатками, осторожно вычищая намоченной в теплой воде бумажной салфеткой сантиметр за сантиметром. А Виктор Андреевич под тихое журчание воды рассказывает историю своей жизни: как перебирался по лимиту из тамбовской деревни в Москву, как работал на ЗИЛе, как с боем выбивал в исполкоме положенную квартиру…[b]Четверг. Хирургия[/b]Самый старый больничный корпус устроен очень интересно. С рабочего места постовой сестры одновременно просматриваются два коридора, почти под прямым углом расходящиеся в разные крылья здания. Поэтому с каждого поста можно контролировать вдвое большее по сравнению с традиционной планировкой пространство. Только контролировать, большей частью, некому.“Татьяна, подмени нас”, – бросает патронажной сестре пробегающая из смотровой в процедурную молоденькая дежурная по посту Настя. “Ага, рассмешила, – фыркает Таня (едва ли не втрое старше товарки). – Я сама в мыле, ничего не поспеваю…” – и пулей устремляется в дальнюю палату.Так что на посту я восседаю в гордом одиночестве. И вот уже битый час вспоминаю бородатый анекдот про солдатика, хорошо владевшего языком и потому командированного начштабом заклеивать конверты. Каждому, кто хоть раз лежал в больнице, наверняка приходилось получать таблетки в странных, ни на что не похожих бумажных конструкциях. Так вот, теперь я в поте лица овладеваю методикой их изготовления. На бумажный лист клеем наносятся четыре линии: две по коротким краям и еще две – параллельно первым так, чтобы в итоге все поле оказалось разделено на три равные полосы. Потом лист сгибается вдоль длинной стороны, и нижняя часть наклеивается на верхнюю. Получается конвертик с тремя отделениями: на завтрак, на обед и на ужин.Дневную норму – 200 изделий – выполняю за полтора часа. “Иди покушай”, – приглашает сердобольная Татьяна, снимая халат и собираясь уходить домой. В сестринской уютно и светло. Только я расправляюсь с початой банкой сардин, как, еле волоча ноги, за стол валится Настя. И, недоуменно водя глазами по столу, вопрошает: “А где наши консервы?” Сознаться не успеваю: требовательно трезвонит красный телефон. “В экстренную операционную?” – уточняет девушка и бросает мне: “Пошли, доброволец!” На ее веселом лице, кажется, усталости нет и следа.Вдвоем ввозим кровать на колесиках в 8-ю палату. “Так, осторожно перекладываемся!” – командует Настя молодому усатому здоровяку. “Да ладно вам, я бы и сам дошел…” – бормочет тот. Едем, как это показывают в сериалах, “в четыре руки”. Два поворота. Прозрачные вращающиеся двери операционного блока. На голову – стерильная шапочка. На нос – не менее стерильная повязка. “Осторожно перекладываемся… Ну, счастливо!” Пару минут спустя, как ни в чем не бывало, мы прихлебываем чай. А еще через 17 минут снова оживает красный аппарат. “Уже? Рекордсмены!” – прыскает Настя и кивком увлекает меня за собой. Здоровяк сидит так же, как мы его оставили, только на левой щеке свежая крупная повязка. “Осторожно перекладываемся…” “Да ладно, я бы сам дошел…” Стеклянные двери. Два поворота. У постели в 8-й палате уже колдует жена пациента…[b]Пятница. Неврология[/b]С утра пораньше с Машей и ее подругой Олей относим из отделения на склад подушки с матрацами. Интересуюсь, как такие молодые красавицы попали в Патронажную службу. Изумлению моему нет предела: оказывается, Оля – дипломированный… инженер-экономист в строительстве, а окончила ни много ни мало Плехановскую академию.– Как-то я работала волонтером в Пансионате для ветеранов войны. Неожиданно поняла, что это – мое. И параллельно с дипломом поступила на Московские патронажные курсы сестер милосердия.Сейчас учусь в Свято-Димитриевском училище и, похоже, окончательно в этом деле “увязла”… А высшее образование всегда пригодится! – задорно объясняет Ольга, доставая со стеллажа памперсы для взрослых.У Маши – другой путь, хотя высшее образование тоже имеется. Глинкина родом из Коврова, училась на педагогическом факультете Московского СвятоТихоновского института. Как сама говорит, “по послушанию” ее однажды направили ухаживать за одной бабулькой-москвичкой. В институте пришлось перевестись на вечернее отделение. А когда подопечная скончалась, Маша поступила еще и в Свято-Димитриевское училище. Сейчас на пару с коллегой снимает в Москве “однушку”. Получает в месяц 13–15 тысяч. Платит эти деньги ей не больница, а благотворительный фонд, вот уже несколько лет финансирующий всю Патронажную службу.[b]Понедельник. Неврология[/b]До обеда успел переделать кучу дел. Побрил допотопным станком одинокого лежачего дедка. Вместе с волонтеркой Ксеней Царьковой из подмосковных Мытищ (в ночные смены работает дилером “Вимм-Биллль-Данна”, а днем свободна) продезинфицировал несколько тазов и кувшинов. Перестелил несколько постелей во 2-й палате. Покормил завтраком соседей Виктора Андреевича. Теперь, подав тому нехитрую “ходилку” (“трость металлическую с опорой”, как значится на свеженькой этикетке), стою у чуть мутноватого окна Медведниковской больницы. За старинным забором с чудными неорусскими столбиками – вечно забитый Ленинский проспект. В очень и не очень дорогих машинах по трассе ежеминутно проносятся тысячи людей. В сумасшедшей столичной круговерти они вряд ли думают о царящей в какомто десятке метров сермяжной прозе, где нет места фондовым рейтингам, биржевым котировкам и валютным индексам и от которой, увы, никто не застрахован.Последний раз снимая ставший почти родным белый халат и вдыхая стойкий больничный запах, которым пропитался мой сменный костюм, я вспоминаю знаменитую дискуссию Глеба Жеглова с пожилым соседом по коммуналке Михал Михалычем об эре милосердия. По сравнению с порой, когда МУРовцы гонялись за “Черной кошкой”, мы от этой прекрасной эпохи отстоим едва ли не дальше. Не потому ли как магнитом тянет сюда, в больницу, представителей этого странного племени – волонтеров? На прощание киваю Виктору Андреевичу. Ба, а тот уже под капельницей. И когда Маша только успела?![b]Справка “ВМ”[/b]Информация об антикризисных программах в поддержку социальных проектов по уходу за пациентами в московских больницах – на веб-сайте sos-miloserdie.ru.[b]Протоиерей Аркадий ШАТОВ, председатель Комиссии по церковной социальной деятельности при Епархиальном Совете Москвы:[/b][i]– Институт волонтеров у нас появился тогда, когда мы поняли: денег благотворителей на жалованье необходимого количества патронажных сестер не хватит никогда. Положа руку на сердце я считаю, что все это гораздо нужнее самим добровольцам. Авва Дорофей говорит так: “Больше больной благотворит нам, нежели мы благотворим больному”. Потому что даже если пациент в больнице умрет, Господь его за страдания помилует. А если мы будем жить на свете без любви и сострадания, то сгорим в аду.[/i][b]ЧИТАЕМ ВМЕСТЕ[i]Когда наступит эра милосердия?[/i]Александр КРУТОВ, депутат Мосгордумы:[/b][i]– Когда одна из заповедей: “Возлюби ближнего своего как самого себя” перестанет быть просто словами.[/i]