Родион Нахапетов начал работу над новым фильмом

На Рождество я пил «вино из одуванчиков» Всю мощь обаяния молодого Нахапетова в свое время в полной мере испытали еще советские теле- и кинозрительницы – на его фильмы ( «Живет такой парень», «Мне 20 лет», «Это сладкое слово Свобода», «Не стреляйте в белых лебедей» и др.) ходили всей семьей не раз и не два. В 1989-м Нахапетов уехал в Америку, покорять Голливуд. Покорил… отчасти: такого шквала любви, к которому он привык на родине, за океаном на него не обрушилось. С середины 90-х он постепенно возвращается в Россию: сначала как представитель благотворительного фонда, помогающего больным детям, затем – со своими картинами. Недавно Нахапетов показал свой новый фильм «Заражение» – сложный и по-голливудски энергичный фэнтези-триллер о том, что может сделать система «психиатрической помощи» с человеком. Впрочем, сейчас он уже начал работу над новым фильмом – с этого, собственно, и начался наш разговор. РОДИОН НАХАПЕТОВ – «ВЕЧЕРКЕ» – Родион, как я слышала, вы начали какой-то очень оригинальный проект? – Да, пишу сценарий по повести Бредбери «Вино из одуванчиков», заключил контракт с писателем. Кстати, это одна из его любимых повестей – очень интимная, что ли. В ней есть свет, которого часто недостает современному искусству. Лучистость и поэтика. Очень позитивная книга – таких сейчас мало. Там много почти фантастичного – и в то же время основанного на реалиях: старики и дети, мечты о чем-то, что может сделать человека счастливым. Например, то самое «вино из одуванчиков» – такая магическая субстанция, в которой содержится нечто из прошлого – как джин в бутылке. Если зимой пригубить этого вина, тут же почувствуешь, тепло солнечного света, запахи лета… Я очень дорожу тем, что Бредбери дал мне карт-бланш – сделать полнометражную картину. – Вы ведь с ним дружны? – Да – мы в очень доверительных отношениях. Часто с женой Наташей (Наталья Шляпникофф – «американская» супруга и сопродюсер Нахапетова. – Ред.) ездим к нему в гости. Сидим, пьем с ним вино – несмотря на то что он пожилой человек. Ведем разговоры о жизни. Ходим на его спектакли – у него же свой театр. – Вы сейчас бываете в российской столице, кажется, чаще, чем в Америке? – Я фактически все время здесь – вот только на Рождество уезжал в США. – А как Наташа освоилась в Москве? – Она же русская – для нее это нормально . – Но она же родилась, по-моему, в Китае … – Да, она прошла сложный географический путь: из Харбина – в Чили, в Сантьяго, оттуда в Сан-Франциско. – А в Россию – впервые приехала с вами? – Нет – с мамой, в семьдесят каком-то году, когда была девочкой. Потом уже мы вместе приезжали: организовали фонд, помогали детям – привозили на операции американских врачей. – И как вам нынешняя Москва – она ведь сильно изменилась за последние годы? – Во-первых, она менялась на моих глазах, так что я не очень-то и удивлен. Но… она действительно меняется каждодневно – становится красивее, интереснее, и в архитектуре много чего происходит – то есть очень большой скачок с точки зрения внешнего преображения. – Можете назвать какой-то «объект» или район изменившегося города, который вам нравится больше всего? – Воробьевы горы, где я живу, ст. метро «Университет»: здесь цирк, парки, скверы. Но иногда меня раздражают изменения – и они, к сожалению, не очень легко исправимы. Скажем, пробки – иной раз на метро быстрее доберешься, чем на машине. – Вы ездите в московском метро?! – Конечно. – И как люди реагируют? – А я делаю так: вхожу и сразу утыкаюсь в окно. П о т о м у что… бывает, что люди г о в о р я т очень добрые слова, и это приятно. А бывает, что тебя просто разглядывают, оценивают: ты ли это или не ты. И чувствуешь себя неловко. Но вообще-то я привык к вниманию людей: ведь это мои зрители, которые относятся ко мне с симпатией по старым фильмам – они придают мне энергию. Понимаю, что не зря работал – и прожил жизнь не зря. – Вы снимали свой «психиатрический» фильм «Заражение» в Москве – испытывали ли «специфические» трудности? – Да, было очень непросто: ведь как раньше было – база в одном месте. А теперь пленка проявляется в одном конце города, аппаратура берется в другом … – А как вам удалось уговорить голливудских звезд Карен Блэк и Эрика Робертса сниматься в России? – Уговаривать не надо было: речь шла только об окошке – чтобы они могли освободиться от своих других проектов. У меня и с Карен Блэк, и с Эриком Робертсом очень хорошие, дружеские отношения. И у Наташи, естественно – она все эти переговоры ведет, и всегда – очень умело. – Американских актеров привлекла идея вашего фильма? – Конечно! Они были очень взволнованны. Особенно Карен – для нее этот фильм очень много значит персонально, ее волнует проблема «карательной психиатрии», и не только в России. Ведь диагноз, который ставят психиатры, основан на субъективном мнении врача. Он не подтверждается анализом крови или рентгеном. А получив диагноз психиатра, человек сразу «вышибается» из жизни: не может, например, отправиться в туристическую поездку. Не имеет права водить автомобиль. У него нередко отбирают квартиру, имущество – то есть он сразу получает очень много ограничений в правах... – А для Робертса, сыгравшего в вашем фильме главную роль психиатра-монстра, этот проект представлял чисто гуманитарный интерес? – Думаю, больше творческий. Его заинтересовала именно структура роли – сначала он обаятельный, «благородный» врач. Но постепенно он открывает пугающую сущность своего героя, проводящего эксперименты на больных – с использованием бредовой технологии психологического «заражения» людей различными идеями. По сути, он был гораздо более «ненормальным», чем его пациент, которого играю я. – Вы говорили, что в основе фильма лежит ваша собственная, достаточно сложная судьба – у вашей мамы были «аналогичные» проблемы… – В мамином случае речь шла об инакомыслии, за которое ее и «заключили» в психиатрический диспансер. Я был тогда студентом Института кинематографии, начинающим артистом. – Вы ведь освободили маму – как вам удалось победить «систему»? – Было очень непросто – но моя мама была героиней войны, о ней много писали в журналах, газетах. Она была достаточно известным человеком и сама давала мне советы, куда обращаться. Я написал в журнал «Советская женщина», поднял какие-то другие связи. Самое главное было – шум поднять. Чтобы врачи поняли: просто так, втихую им ничего не сделать. К тому же в то время действовал закон: если психически больной человек не представлял социальной опасности, совершеннолетний член семьи мог его взять под свою опеку. А мне как раз исполнилось 18 – и я смог забрать маму. Она вернулась домой и через два года умерла. То есть, ее эта психбольница просто доконала, хотя ей было всего 40 лет. – А ведь ваша мама была партизанкой в войну? И вы… фактически тоже были партизаном – поскольку, будучи беременной, она переходила линию фронта?! – Да, можно так сказать, – Вы были послушным ребенком? – Очень застенчивым, тихим, задумчивым. Это потом актерская профессия научила меня быть собранным, реагировать на окружающее более явно. – Насколько я знаю, вы проявляли таланты уже в детстве. – Да любой ребенок – артист! Но я еще на Новый год играл медведя, потом каких-то других зверей – и постепенно втянулся в сценический мир, мне это понравилось. А школьные утренники, спектакли – для меня это была радость еще и потому, что жили мы бедно, а всем участникам таких представлений обычно давали конфетки, печенье – мне тогда было лет 11. Когда нам с мамой негде было жить, мы спали с ней летом на скамейке в Ботаническом саду. И она меня накрывала своей шерстяной кофточкой. Сейчас это, кажется, называется бомжевать – а мы лежали на скамейке, и я не думал о том, что у нас нет дома. Потому что она говорила о звездах – пока я не усну. И вот это тепло, это желание как-то меня обогреть, обезопасить, оградить от всяких тревог – оно, конечно, навсегда останется в памяти… Но как это передать на экране?! – Маша, ваша младшая «московская» дочка, одно время жила с вами в Штатах. Сейчас, уезжая в Америку, не берете ее с собой? – Нет, у нее уже свои дела: семья, маленький сын. А у моей старшей – дочь. А моя американская дочка Катя еще, как говорится… в ожидании чуда замужества. Какими бы хотел я воспитать внуков? Пока не знаю, они еще маленькие. Зависит от того, каким будет мир – тогда и с воспитанием будет понятно.