Имейте меня следующим!

[b]ЖИТЕЛИ ВАГАНЬКОВСКОГО КЛАДБИЩА![/b]Однажды в 1944 году я приехала на Ваганьковское кладбище, где были похоронены мои родные. Там перед входом и на фасаде конторы были наклеены объявления, написанные от руки чернилами: “Жители Ваганьковского кладбища! Сдавайте стандартные справки не позднее 20.10 сего года. В противном случае вы не получите продовольственных карточек на ноябрь месяц”.А ларчик открывался просто: вокруг кладбища стояли бараки и “развалюхи”. Многие жители этих трущоб работали на кладбище.[b]САДИТЕСЬ ИЛИ ВЫСАЖИВАЕТЕСЬ?[/b]1956 год. Переполненный трамвай подходит к остановке, где его ожидают человек двадцать. В открытые двери одни врываются, другие пытаются выйти. Толчея и раздражение. Какая-то тетка злобно кричит пожилому интеллигенту: — Вы садитесь или высаживаетесь?! Он спокойно отвечает бархатным баритоном: — Мадам! Высаживают только детей на горшочек![b]ЧТО ТАКОЕ “ЯЩИК”?[/b]Я врач. Работаю в больнице с 1949 года.В 1958 году и позже у нас проходили аспирантуру врачи из демократических стран. Первая аспирантка была из Польши.Здислава прилично говорила по-русски, но неформальную лексику не понимала. Здислава симпатизировала мне и часто обращалась с вопросами. Непонятую фразу и ее значение тотчас записывала в изящный блокнотик.— Миуая, а что таке-таке значит: “Он работает в ящике”? Странно! Какую работу там можно выполнять?Я объясняю:— “Ящик” — секретное учреждение.— Почему иногда говорят о человеке, что он “отбросил копыта”?Я лаконично отвечала:— Умер.Таким вопросам не было конца все три года аспирантуры…[b]ОТ ИМЕНИ ПАРАГВАЙСКОЙ КОМПАРТИИ[/b]После открытия Университета дружбы народов им. Лумумбы у нас проходили практику врачи, а также лечились больные из стран Латинской Америки. Все они были детьми коммунистов, свято верившими в коммунистические идеалы. Они полагали, что все врачи и сестры нашей больницы — члены КПСС.Никогда не забуду, как отец и брат-латиноамериканцы пришли выписывать девушку, которая благополучно поправилась. Они подарили мне цветы, поцеловали руку и при этом оба глядели на меня, как на икону, влажными темно-карими глазами. Прощаясь, с пафосом произнесли: — Мы бесконечно благодарим вас от имени парагвайской компартии![b]ОДЕССА-МАМА[/b]Август 1957 года. Я приехала впервые в Одессу. Остановилась у знакомых мужа.Утром следующего дня пошли на знаменитый Привоз. А там — изобилие овощей и фруктов! Прилавков не хватает, торгуют даже на земле.Полная дама нагнулась, долго выбирала “синенькие”. Сзади нее стояла мороженщица с ящиком, висящим на груди. Дама продолжает перебирать баклажаны.— Или вы думаете, что мне интересно смотреть на вашу жопу?! — взрывается мороженщица.В ответ слышит рекомендацию:— Так таки можете не смотреть! Я стою в какой-то очереди.Подходит молодой мужчина:— Или вы крайняя?— Да.— Имейте меня следующим![b]ЗА СРЫВ РАБОТЫ ОТВЕТИТЕ![/b]Раз в месяц с сотрудниками больницы и кафедры 2-го Мединститута проводились политзанятия. На середине узкой комнаты-библиотеки стоял длинный стол, за который мы садились почти вплотную к книжным стеллажам. Во главе стола восседала доцент, ведущая эти семинары, — старая, одинокая, строгая женщина с окающим волжским акцентом.Признаюсь, что я частенько засыпала на этих семинарах. И вот однажды задремала: голова запрокинулась назад, и затылком я разбила стекло стеллажа. Раздался звон падающих осколков.Я проснулась от хохота врачей. А в это время на меня сквозь выпуклые линзы очков глядели волчьи глаза доцента:— Вы пОчему хулиганите? УхОдите вОн! За срыв работы Ответите!Сонливость как рукой сняло! Если “пришьют” антисоветчину, могут уволить с работы! Но — пронесло, потому что доцента отправили на “заслуженный отдых”, а среди врачей доносчиков не оказалось.[b]БОЛЬНЫЕ ДОЛЖНЫ РАБОТАТЬ[/b]В нашу больницу назначили нового главного врача — протеже всесильного тогда председателя Моссовета тов. Гришина.У главного врача, человека сорока двух лет, выпуклые, стальные глаза, высокомерное лицо и отрывистая своеобразная речь. На врачебных пятиминутках он приказным тоном поучает:— Больные хронического алкоголизма, которые лечатся в нашей больнице, должны работать. В каждом отделении увеличивайте число больных, которых лечить голодом, но после лаболаторного обследования. И вообще, за один год анализов у меня нет уважаемого впечатления![b]Я ВОЕВАЛ В АФГАНЕ[/b]Летним, солнечным днем я одна сидела на остановке, ожидая троллейбуса. Через несколько минут подошел мужчина. Он сильно хромал, опираясь на палку. Спросил, давно ли я жду. Ответила:— Троллейбус только что ушел.Он сел рядом, заговорил:— Я воевал в Афгане, служил в ВДВ. Там получил тяжелое ранение и контузию. Долго лечился в госпиталях. А сейчас дали инвалидность.Вздохнул и продолжил:— Со мной служил Александр Лебедь. Мы очень дружили, я его иначе, как Сашок, не называл. Мужская дружба всегда крепкая, а женщин я не уважаю: они хитрые, расчетливые, подлые. Да, Сашок далеко пошел! Я его только в одном опередил: у меня было 150 прыжков с парашютом, а у него всего 62.Мужчина закурил, затянулся и гордо сообщил:— Скоро будем праздновать День авиации, и я уже включен в список парашютистов!— Медкомиссия вас не пропустит.— Все решено. Уже пропустили!— А кто ответит, если вы разобьетесь?Он посмотрел на меня ясными голубыми глазами:— Моя мама.Подошел троллейбус. Я подождала, пока он сел в одну дверь, и побежала к другой.Случай этот я могла бы забыть, но в День авиации по радио передавали, что среди парашютистов был инвалид афганской войны, который прыгал на двух протезах (!).[b]ИСТОРИЯ БОЛЕЗНИ[/b]В доперестрочное время, когда в каждом продовольственном магазине стояли бесконечные очереди, я оказалась свидетельницей занятной сцены: две пожилые женщины вели беседу, жалуясь друг другу на свои болезни. Одна из них ноющим, срывающимся голосом подробно рассказывала про мучительные запоры, которыми она страдает много лет.К их разговору прислушивалась, затем внезапно вмешалась девочка-подросток, внешне похожая на “лицо кавказской национальности”.Она доверительно сообщила им:— Это что! А вот у жены Микояна стула не бывало по восемь дней! Она очень страдала, потому что ей не помогали никакие слабительные!Женщины переглянулись, умолкли, не зная, как реагировать на неожиданное сообщение. Спустя несколько минут заговорили о том, что “дают” в магазине.А я подумала: вряд ли девчушка имеет отношение к клану Микоянов. Во-первых она не стояла бы в очередях, как все смертные, а во-вторых, уж очень убого была одета “информаторша”.[b]ВЕТРОМ НАДУЛО![/b]В январе 2000 года я села отдохнуть на скамейке рядом с огороженной площадкой детского сада.Медсестра и няня “по счету” вывели детишек на прогулку, заперли изнутри калитку, устроились на лавочке, продолжая какой-то свой разговор. Около них несколько девочек лет шести лепили лопатками из снега домики.Няня продолжила рассказ:— … И вот она забеременела, а от кого — не говорит. Живот растет, ее мать места не находит, постоянно спрашивает: “Скажи, когда родишь? Кто отец ребенка?” А дочка раздраженно отвечает: “Никто! Мне ветром надуло!”Две девчушки внимательно прислушивались, после чего одна из них заметила:— Мы — в рейтузах и в теплых пальто. Нам ветер не страшен!Другая кивнула, и обе удовлетворенно продолжили строительство “снежного дома”.[b]КТО Я?[/b]Много лет назад я — отдохнувшая и загоревшая — возвращалась домой из Сочи. Приехала в аэропорт Адлера, но вылет самолета задерживался.От скуки и духоты я обошла все киоски, прочла все объявления, съела мороженое и села на освободившееся место, обмахиваясь газетой.Вдруг из парфюмерного киоска меня окликнула пожилая продавщица:— Женщина! — крикнула она, улыбаясь. — Подойдите сюда!Я подошла.— В чем дело?Она всплеснула руками, с восхищением взирая на меня:— Да вы такая красавица, ну просто настоящая Кармен с мыла! — И показала на парфюмерию, выставленную за стеклом.Я не считала себя красавицей, но все же уловила некоторое сходство с изображением на бумажной обертке: у меня блестящие черные волосы, завиток над бровью, огромный пучок на затылке, крупные рубиновые серьги в ушах, пестрый, расклешенный сарафан с широкой оборкой, обнаженные плечи и спина. В руках веер, сделанный из газеты.Конечно, приятнее было бы походить на героиню оперы Бизе или прозы Проспера Мериме, но милая продавщица парфюмерной палатки знала только ее — Кармен с мыла.[i]Майя Михайловна Король родилась в Москве, в семье военного. Окончила 2-й медицинский институт. Была радисткой на фронте. Около тридцати лет проработала врачом-психиатром в Клинике им. Соловьева.Сейчас на пенсии.[/i]