ЗаЛИТовали, гады!

[b]…Как меня только не называли! Душителем и гонителем, иродом и уродом, сукой тоже называли. Но это потом, особенно если под водочку, когда водочка вновь появилась и когда можно стало – топтать цензуру. Когда разрешили, когда мы же и разрешили. Цензоры. Пишите, граждане свободной России, побивайте камнями, раньше вы терпели, теперь наша очередь, ругайте, клеймите позором. Мы все стерпим, потому что нет у нас теперь над вами власти. Вообще власти нет... В государстве.Вечно живая[/b]Цензура, милостивые государи мои, бывает разная. Предварительная и последующая. В демократических странах она последующая, при тоталитарных режимах– соответственно, предварительная.Первая – это когда журят за то, что напечатано; вторая – когда карают за то, что хотели напечатать.Недавний пример цензуры последующей – дело журналиста Григория Пасько. Сначала напечатал разоблачительные статьи о тихоокеанском военно-морском флоте, потом привлекли к ответу, к суду то есть.Классический пример цензуры предварительной – из 30-х годов прошлого века. Умудрился кто-то тиснуть в газете «Полицейбюро» вместо «Политбюро».Выловили зловредную опечатку, а за ней и вредителя в своих рядах. Свинцовую точку в том деле НКВД поставило.С карательными органами цензура вообще всегда рука об руку шла, хотя сторонилась их всячески. И не только в стране победившего социализма.Была цензура в Древнем Риме: стук-стук – и являлись центурионы. Была она в Средние века – и полыхали костры инквизиции. Была в Англии – и Даниэля Дефо за его памфлеты заковывали в колодки. Была во Франции Робеспьера – там шибко красноречивых отправляли под нож выдающегося изобретения гражданина Жозефа Гийотена.И в России цензура тоже была, как не быть! При Петре Великом уже специальные людишки за газетами следили. А при просвещенной Екатерине-матушке так и вообще... Чуть что – ноздри клещами наружу и на рудники.А кто личным цензором Пушкина был? То-то, сам царь высокого звания цензора не гнушался! Временное правительство цензуру уничтожило. Большевики восстановили. 18 декабря 1917 года был создан Революционный трибунал печати. Действовавший, к слову сказать, исходя из положений последующей цензуры. Напечатал что не то: газету – закрыть, ну и тебя заодно. Навечно. У стенки.Дозакрывались до того, что кроме самых верноподданнических газет других и не осталось. Но и в тех от случая к случаю злокозненные статейки появлялись. Тут-то и стала во весь рост проблема введения цензуры предварительной – чтобы, значит, на дальних рубежах, чтобы никто и никогда! И 6 июня 1922 года Предсовнаркома А. И. Рыков подписал декрет об охране военных и государственных тайн в печати. Подписал и сказал, улыбнувшись в аккуратную бородку истинного интеллигента: «Хорошо весьма».И возник в недрах Наркопроса Главлит – Главное управление по делам литературы и издательств. И стоял долго и крепко. Пока не погубили его Перестройка и демократы. Закачался Главлит и пал.Но не умер. Ибо бессмертна цензура.[b]Червячок с ноготок[/b]Самый лучший цензор – «унутренний», живший тогда в каждом советском человеке, таящийся в душах и поныне.Именно поэтому работать в советской цензуре было не всегда приятно, но неизменно легко. По той же причине цензор журналисту, корректору и редактору был товарищ и брат. Старший брат.Большой брат. Кстати сказать, роман Джорджа Оруэлла «1984» находился под строжайшим запретом – не то что цитировать, упоминать было запрещено! Цензоры – как величали они себя сами, или редакторы – как значились официально, сами ни во что не вмешивались. Тайны действительные – государственные, военные, и тайны мнимые – высосанные из пальца, но политически оправданные, из версток вычеркивали не главлитовцы и тем более не авторы, с которыми цензорам встречаться вообще запрещалось.Это делали сотрудники издательств, журналов и газет, ответственные за выпуск очередного номера газеты. Не без подсказки, конечно, вычеркивали, однако именно им доверялось окончательное решение о вмешательстве в текст.Потому что цензуры у нас нет! Есть партийная бдительность и идейная выучка журналистов и редакторов, способных за версту почуять интерес потенциального противника и не дать ему приблизиться к нашим секретам. Вот тогда и штампик поставить можно – разрешающий, фиолетовый, с номером вместо фамилии цензора, мол, все в порядке.Случалось, правда, упрямился народ. Но редко. Потому что червячок водился даже в самом распрекрасном репортере, очеркисте.По крайней мере в тех из них, кто хотел работать в самой свободной советской прессе. В общем, цензура оставалась в стороне, снимая с себя всю ответственность. Ну не будешь же винить топор, которым тебе распополамили голову! Вини руку, если не боязно.Журналисты и редакторы это хорошо понимали. И обходились без претензий. Напротив и как правило – благодарили. Потому что визит в цензуру избавлял от грядущих неприятных вопросов граждан в неприметном сером – с Лубянки, или в строгом темном – со Старой площади. Благодарили цветами, шоколадками и водочкой. Вместе и распивали.Что у трезвого сотрудника Главлита в голове, то у пьяного – на языке. Говорили много и о разном.Но любимым жанром было поучение, а любимой темой – что нельзя и что можно на печатных страницах. Чувствуя себя смелым до необычайности, «поплывший» цензор порицал журналистов за перестраховку. Говорил с усмешкой: «Да вы пишите «Бог» с прописной буквы, это неделю назад со строчной надо было, а теперь опять с большой можно!» Но особенно усердствовали в редакциях газет с фотографиями.Ну, что родимое пятно на голове Горбачева показывать нельзя или беспалую длань секретаря Московского горкома Ельцина – это само собой. А вот можно ли распечатать полумиллионным тиражом вид с Ленинских гор на столицу? Или надо в военную цензуру ехать? Да что гадать? Обойдемся и без этой панорамы.[b]Что написано пером[/b]У всех была своя Библия. У военных – устав, у коммунистов – Манифест, у диссидентов – «Архипелаг ГУЛАГ», у главлитовцев – «Перечень сведений, запрещенных к опубликованию в открытой печати». Плюс «Инструкция о порядке цензорского контроля». Плюс «Единые правила печатания изданий».Согласно «Единым правилам» ни одна типография ничего не принимала в производство без разрешения Главлита. Исключений было немного: бланки, этикетки, еще кое-что по мелочи.Также без цензорского штампа можно было печатать «грифованную» литературу всех уровней секретности – от «сов.» до «ДСП». Некоторые институты и учреждения, имеющие редакционно-издательские отделы, вовсю этим пользовались. Чтобы не связываться с цензурой, они ставили обозначение «для служебного пользования» на все подряд, вплоть до «Положения о работе месткомов в свете решений партии и правительства о повышении роли художественной самодеятельности».Подобное лукавство Главлитом воспринималось с молчал и в ы м одобрением. Потому что за «грифы» отвечало другое ведомство. А нам – чем меньше работы – тем лучше.Но, конечно, основой основ являлся «Перечень». О, это была удивительная книга! Охватывающая все сферы жизни. Армия, разведка и контрразведка, органы правопорядка, промышленность военная и гражданская, сельское хозяйство, связь, транспорт, здравоохранение и спорт, искусство, культура...Разумеется, «Перечень» составлялся не цензурой. Его составляли сами ведомства – министерства, комитеты, управления. Понятно и естественно, что помимо действительно секретных сведений они включали в него все, что могло бы вызвать толки в народе и неудовольствие начальства.Требования в «Перечне» делились на безусловные и условные. Если по-русски: безусловные – это текст снять во что бы то ни стало; условные – можно и пропустить, но лишь при некоторых условиях. Если текст технический, научный, узкоспециальный – то получив разрешение, например, акт экспертизы, от заинтересованного ведомства, дескать, сами разбирайтесь со своими призывниками по районам Москвы или использованием допинга для побития мировых рекордов. Если текст общеполитического, общекультурного значения – добро пожаловать в Минкульт, Минпрос, а лучше сразу в горком. А еще лучше и проще – ищите прецеденты, вот тогда – пожалуйста.Данные о прецедентах собирались в картотеки, а потом включались в Бюллетень Главлита. Об изменениях в «Перечне» цензор ставил в известность главных редакторов печатных изданий и директоров издательств, в сейфах которых «Перечень» хранился в обязательном порядке. А вот Бюллетени «на сторону» не отдавались, потому что в них присутствовало еще кое-что – что лучше скрывать от чужих глаз. А именно: примеры наиболее типичных цензорских вмешательств, списки произведений, изымаемых из продажи и библиотек для передачи в спецхраны, и оперативные указания политического характера.Поэтому даже главные редакторы – люди, облеченные доверием партии и Главлита, – подчас не знали, в опале ли по-прежнему художник Глазунов или можно похвалить его новую выставку. А «Метрополь» и его авторы? А с Василем Быковым как – о всех его книгах лучше молчать или только о негласно порицаемом романе «Мертвым не больно»? А Нуриев? Высоцкий? Сахаров? Окуджава? Булгаков? Гумилев и Гиппиус? Оперативных указаний цензорам были сотни: выявить и доложить! И выявляли, докладывали.Хорошо работали советские цензоры.[b]Незаменимые люди[/b]Скептицизм, плавно перетекающий в цинизм, был отличительной чертой сотрудников Главлита. Подавляющее большинство из них не верили никому – ни собственному руководству, ни партии вкупе с правительством, ни журналистам; не верили они ни в Бога, потому что «литовали» издания православной тематики, ни в черта, потому что то же самое делали с атеистической литературой.На цензора не учили нигде. Ими становились химики и физики, географы и археологи, библиотекари, педагоги и даже дирижеры хоровых коллективов. Прельщали деньги – 130 рублей сразу. 140 – через полгода, когда будет сдана аттестация, когда появятся навыки читать внимательно и быстро (норма – 2000 машинописных страниц в месяц).При этом членом партии быть не требовалось. Так же как и «сексотом». И если тебя увольняли из Главлита, например, за пьянство или систематические ошибки, то есть пропуск «сведений, составляющих государственную тайну», то увольняли без «волчьего билета».Ну, чем не работа? Их было мало, цензоров. На всю страну в середине 80-х – где-то полторы тысячи, включая делопроизводителей, секретарей и вахтеров. Но они были в каждой области, в каждом районе, городе.Они читали книги, журналы и газеты. Они ходили по выставкам и «штамповали» их, разрешая к показу экспозиции. Они дозволяли к публичному исполнению песни и стихи. Они были везде! Главлит был уникальным, совершенным механизмом. Казалось, это – вечный двигатель! Но цензоры знали – об этом, кстати, тоже говорилось в «Перечне», – что вечных двигателей не бывает. И в конце концов Главлит зачихал, закашлял, засбоил вместе со всей советской машиной, но не умер...Ибо, повторюсь, бессмертна цензура! Не только потому, что не изжит страх в душах. Но и потому, что пока есть государство, будут и тайны – настоящие, не надуманные. Дело за малым и главным – внятно ответить на несколько вопросов: что такое государственная тайна и кто будет устанавливать рамки, в которых будет не тесно авторам и уютно читателям, зрителям, слушателям?И еще вопросик: как вернуть государству право карать и миловать, отобрав его у нынешних хозяев изданий, которые нынче сами устанавливают запреты на темы, имена и события, запреты подчас куда более жесткие, чем те, советские? Появятся ответы на эти вопросы – глядишь, и вернется цензура, что бы там ни говорила на сей счет Конституция.И так ли это будет плохо? Всегда и на сто процентов? Не уверен. Вернее, уверен в обратном. Ведь, что ни говори, а кое-чему надо ставить укорот. Ну, если люди сами не понимают или невыгодно им это понимать. Насилию и пошлости на телеэкране, к примеру. Восславлению жриц любви, плохо замаскированной пропаганде наркотиков и такой малости, скажем, как – что и куда можно засыпать, что нажать и куда подложить, чтобы так громыхнуло!..Да мало ли что мешает нам жить, угрожает будущему – порой в значительно большей степени, чем какая-то там цензура.[i][b]ЭТИ ТЕКСТЫ В БЫЛЫЕ ВРЕМЕНА НЕ ОБОШЛИСЬ БЫ БЕЗ ЦЕНЗОРСКОГО ВМЕШАТЕЛЬСТВА (примеры из славного прошлого «Вечерней Москвы»)[/i]Товарищ Гагарин посетил фабрику имени Петра Алексеева и в разговоре с ткачихами передал им искреннюю благодарность от своих товарищей за прекрасные ткани, из которых сделаны спортивные костюмы космонавтов.[/b][i](производство специальной продукции на гражданском предприятии)[/i][b]При выступлении вокально-инструментального ансамбля «Машина времени» странным показались слушателям слова одной из песен. Вот они: «Вагонные споры - последнее дело, когда больше нечего пить». Что это значит? Пропаганда алкоголизма? Как музыкантам разрешили подобное? Видимо, слова: «...и каши из них не сварить», звучавшие прежде, не устраивают этих, с позволения сказать, возмутителей спокойствия.[/b][i](намек на существование цензуры)[/i][b]При строительстве вентиляционной шахты метростроевцами было повреждено здание знаменитого памятника истории, вошедшего во все справочники, церкви Всех Святых. Лишь своевременное вмешательство местного Совета народных депутатов уберегло памятник от разрушения.[/b][i](точное расположение вентиляционной шахты)[/i][b]Геройский поступок совершил мастер спеццеха по производству колбас Микояновского комбината Т. Онуфриенко. Рискуя жизнью, он спас из огня 7-летнюю девочку.[/b][i](наличие спеццеха)[/i]