Они вошли в кабинет, а я остался в приемной. Через час они вышли, он вызвал меня. Был мрачнее тучи: — Верят, что Гитлер нападет, м… и... «Гитлер скопил у нашей границы огромные силы…» Им говоришь: Гитлер нас предупредил и объяснил задумку — чтобы на голову его солдат не падали английские бомбы, он формирует новые дивизии у нашей границы.

И распространяет слух, будто делает это, чтобы напасть на нас. Поэтому империалист Черчилль, поверивший в эту дезу, шлет нам свои предупреждения... Он обещал нам, что уже в мае Гитлер нападет на нас. Число тогда даже назвал. Именно в тот день в мае Гитлер взял Крит и прогнал оттуда англичан... Нет, нет, нет! Наши — м…и, а Гитлер не м…к. Вся его карьера это доказывает. Он верит в блицкриг! Но не с нами! С нами — это х…я. Самоубийство для него.

Ну дойдет он со своим «кригом» до Урала. А за Уралом территория — десять Европ...

И наступит зима! И выступят наши верные солдаты — бездорожье, морозы — смерть для его блицкрига! Причем все это время ему придется сражаться на два фронта... — Он заходил по кабинету из угла в угол, повторяя, заклиная: — Нет, не может! Не может! В кабинет вошли Молотов и Берия.

Молотов заговорил первым: — Иосиф… — (он так называл его наедине, но сейчас очень волновался), — немцы из посольства массово уезжают из Москвы.

На лице Кобы, клянусь, читался ужас! Но он взял себя в руки. Сказал спокойно: — Утром вызовешь немецкого посла и спросишь в лоб: «В чем причина этого массового отъезда?» (…) Потом сказал мне зло, все так же ненавидя нас всех: — Черт с вами! Садись! Пиши! Я сел за столик.

Он продиктовал: — «В течение 22–23 июня возможно нападение немцев на фронтах. Нападение может начаться с провокационных действий, задача наших войск не поддаваться ни на какие провокации, но одновременно быть в полной боевой готовности, чтобы встретить внезапный удар немцев и их союзников. В течение ночи скрытно занять огневые точки укрепленных районов. Рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию, тщательно ее замаскировать. ВВС привести в боевую готовность».

Он велел мне отнести текст Поскребышеву. Я встал, но тотчас вслед услышал: — Не надо! Отставить! Жди! Опять заходил по кабинету.

Я сидел с бумагой в руках.

В это время начали собираться члены Политбюро. Видимо, он назначил заседание.

— Ладно. Отнеси бумагу Поскребышеву. Сам отправляйся на дачу, жди меня там… Я поехал на Ближнюю дачу, а они заседали в Кремле до ночи. За полночь приехали Коба, Молотов и Берия. Накрыли стол. Но с весельем не выходило. Он приказал Молотову отправить шифрограмму Деканозову в Берлин: — Пусть поставит перед Риббентропом все тот же вопрос: почему уезжает посольство? И заодно намекнет... нет, скажет прямо: если что-то беспокоит Гитлера, мы сделаем все, чтобы беспокойство прекратить. Товарищ Сталин готов встретиться с Фюрером и все решить полюбовно.

Часы в Большой столовой пробили полночь. Наступило 22 июня. Гости уехали непривычно рано, в начале второго.

Меня Коба оставил ночевать на даче. Нервничал… Опять принесли чай. Я, помню, ужасно хотел спать. Но он пил чай и повторял, повторял сказанное прежде: — Конечно, это дезинформация немцев. Пугают, чтобы я прекратил подготовку к войне, — потом ходил по комнате, курил трубку и снова повторял: — Нет, он не сумасшедший… Хитрец, мерзавец, лгун, негодяй, но не псих...

Однако нервы вымотал! Ладно, давай спать! Он лег в Малой столовой. Я — в той самой первой комнате по коридору, где обычно фельдъ егеря оставляли почту.

Дверь из Малой столовой была открыта, и через коридор из своей комнаты я видел столик с бутылкой «Нарзана». Появилась Валечка Истомина, вошла к нему и закрыла дверь… Я погасил свет. Но заснуть сразу не смог, несмотря на усталость. Не прошло получаса, как послышались шаги Валечки — быстро он ее выгнал.

И я наконец заснул.

Сквозь сон услышал звонок.

На столике рядом со мной звонил телефон.

Видимо, Коба решил выспаться, переключил свой телефон на меня. На часах, висевших на стене, было... четверть пятого! В четверть пятого звонили по его телефону! Я вскочил.

— Алло! — Говорит Жуков, — он был тогда начальником Генерального штаба. — Попрошу к телефону товарища Сталина.

— Сейчас четыре утра! Товарищ Сталин спит, — произнес я, уже зная ответ.

И он сказал: — Будите товарища Сталина! Немедленно! Немцы бомбят наши города.

Я бросился в Малую столовую. После бессонных ночей в ту историческую ночь он спал крепким сном младенца.

— Коба! Коба! Он открыл один глаз, с испугом поглядел на меня.

— Звонят, Коба! И тут он вскочил и заорал: — Почему...

Но я успел вставить: — Жуков! Он понял и в ночной длинной, до пят, рубашке, сутулясь, побрел к телефону.

В аппарате звук был очень громкий. Я отчетливо слышал голос Жукова: — Товарищ Сталин, немцы бомбят наши города! Он молчал.

Жуков повторил: — Вы меня не слышите? Немцы бомбят наши города.

И снова молчание Кобы...

Долгое молчание.

Наконец: