Валентину Гафту приснилось, что он – Сталин

УЖЕ само название этого спектакля – “Сон Гафта, пересказанный Виктюком” – вызывает всяческие опасения.Если в театре объявляется “сонный” жанр, жди туманностей и невнятицы. Валентин Гафт в собственной пьесе играет некоего дядю Колю, который во сне почувствовал себя Сталиным: дескать, Сталин сидит в каждом из ста с лишним миллионов “дядь Коль”, которые почти готовы дать генералиссимусу “Имя Россия”, тоскуют по порядку, определенности (пусть даже это определенность ГУЛАГа) и сильной руке, а дети их читают в учебниках истории, что Сталин был “эффективный менеджер”.“Уснуть” актерам помогли режиссер Роман Виктюк и его верный соратник, художник Владимир Боер, соорудивший мастерскую придворного художника-монументалиста с парадными портретами Сталина, картонными человечками из Политбюро, зловеще грохочущим лифтом и по-библейски разбросанными камнями.Этот самый “то ля бык, то ля тур”, то есть Коля-Сталин, является в ночи к заработавшемуся в архивах Эдварду Радзинскому. Тот пытается вывести Колю на чистую воду, но очень быстро страх берет свое. Радзинского играет Александр Филиппенко. Точнее, намечает внешнее сходство, тембр голоса, но не делает ни шагу вглубь – и слава богу, не с этим же текстом “искать зерно” роли. Еще на долю Филиппенко приходятся являющиеся по очереди на рандеву к Сталину Жуков, Зюганов, Жванецкий, Шаламов, Шостакович и даже Ахматова. Двое последних, впрочем, получают на минуту право собственного голоса – несколько гениальных тактов Шостаковича и запись голоса Анны Ахматовой, спокойно, мудро, почти бесстрастно читающей свой “Реквием”. Но Сталин истерично пытается перекричать старую запись.Однажды вождь всех народов будет апеллировать даже к Христу – впрочем, может, мне померещилось. Сон ведь.В отличие от Шостаковича и Ахматовой, живые Радзинский и Жванецкий права собственного голоса не получили, и за них как-то особенно обидно. Трусоватый “Радзинский” почти сразу после встречи с генералиссимусом запросился в уборную, но потом все-таки нашел в себе силы сказать ему, что тот не Бог, а, скорее, дьявол. Правда, вскоре окончательно сдался и пообещал все-все переписать. Мельтешащий хлопотун “Жванецкий” получил плюху за то, что он заболтанный писатель. Что тут скажешь? Сходил бы, что ли, автор в “Эрмитаж” на иронические, горькие, ностальгические и счастливые “Уроки русского” по рассказам настоящего Жванецкого. К тому же сравнивать их писательский дар с “литературой” знаменитого актера даже как-то неловко.Валентин Гафт давно славится своими эпиграммами, но, написав свою первую пьесу, он так и не вышел за рамки этого жанра, разве что “эпиграмма” теперь тянется почти два часа. Русская традиция “играя злого, искать, где он добрый” превратилась здесь в другой посыл: играя злодея, обязательно искать, где он крупномасштабная трагическая личность. Ложный посыл, во многом графоманский текст, разлитая в нем желчь и невнятная режиссура вызывают одно желание – поскорее пробудиться от этого “сна”.