Инвалид есть, а слова нет

Слово «инвалид» решили заменить (предположительно) термином «люди со специальными потребностями». Это, дескать, не будет ранить.

Ну, я не знаю. А почему «инвалид»-то ранит? На улице никто пальцем не тычет: инвалид, инвалид. Человек и есть человек. В переводе с латинского, кстати, инвалид значит «не сильный» : in — «не» + validus — «имеющий силу». Не вижу здесь никаких оскорблений. Просто — определение. Понятное для всех.

А это «люди со специальными потребностями» – непонятное. Я люблю кофе с лимоном, допустим; это «специальная потребность»? Ну и так далее.

Оказывается, Комитет ООН по правам человека нам уже тыкал пальчиком: от понятия «инвалид» надо отказаться; эксперты, дескать, считают, что фраза «человек с инвалидностью» на русском языке звучит адекватнее, в ней акцент делается именно на человека, а не на его ограничения.

Понятно, что никому не хочется быть нездоровым, несильным. Но факт остается фактом: от того, что изменится название (причем на более размытое, неконкретное), здоровья не прибавится. Назови ты человека с синдромом Дауна хоть стотыщпятьсот раз «солнечным», для его родителей и его самого в качестве жизни ничего не изменится. А вот в бюрократических бумажках – да. Глупо, если этого не понимают те, кто ратует сейчас за изменение терминологии. «Люди со специальными потребностями» не только звучит «лояльнее» и «размытее». Доказать, что у тебя «специальные потребности», в многочисленных инстанциях будет куда как труднее.

И если у тебя отсутствует, допустим, нога – от новой формулировки она не отрастет. Вот и получается, перефразируя Раневскую: «Инвалид есть, а слова нет».

Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции