Как корреспондент «ВМ» скупал антиквариат

– Их театры и киностудии обычно заказывают, – поясняет Ираклий. – Требуются многим.

Сегодня мы с Ираклием едем смотреть старинный диван. Как поясняет коллекционер, те, кто продают старинную мебель, обычно говорят, что досталась она им от дедушки или бабушки.

– Но мне достаточно взглянуть на вещь, чтобы определить ее действительный возраст. И часто бывает, что тот же диван намного моложе бабушки, о которой идет речь, – инструктирует меня Месхия. – И место ему на помойке.

Но в то же время у той же старушки можно увидеть достаточно редкий антикварный светильник.

– И обнаружить на этом раритете не что иное, как клеймо, например, фабрики Фраже, – мечтательно сообщает мой собеседник. – А это значит, что вещь достаточно ценная, даже если и неисправна.

Итак, мы едем в новостройку, почти за город. Поднимаемся в квартиру, где смотрим диван годов так 50-х прошлого века... Похоже, что делать нам тут нечего. Вежливо прощаемся и уходим. Следующий наш адрес – «Дом на набережной», одна из квартир, где жил известный советский вельможа.  

Обстановка в квартире казенная. Впрочем, как и мебель, от которой пытается избавиться внук бывшего хозяина квартиры. Насколько мне известно, такую мебель проектировал советский архитектор Борис Иофан, известный как автор неосуществленного проекта Дворца Советов. Но внук, похоже, об этом не знает. Да и ладно, ведь мебель, которую он предлагает, весьма потрепана.

– Что понравится – ваше, – разрешает внук. – Берите.

На полу вижу мешки из черного полиэтилена, в них, похоже, вещи покойного деда. Наверное, пыжиковые шапки, дубленки… Приготовлено на выброс.

В одном из ящиков комода находим альбом с семейными фотографиями.

– Заберите и это, они мне не нужны, – говорит наследник, заглядывая в альбом. – А вот, кстати, и  мой дед на фото… А вот и бабка, я ее помню… Берите.

Один день с антикваром. Самые интересные поездки – это на дачи / Фото: Сергей Шахиджанян, «Вечерняя Москва»

С изумлением смотрим на парня. Ведь это – летопись его семьи.  

– Да, бывает, – вздыхает Ираклий. – Видел не раз.

Визит наш заканчивается. Что тут скажешь? Да и надо ли?

С ворохом старых фотографий выходим на улицу. Ираклия срочно вызвали в театр, чтобы подобрать что-то из его коллекции стульев к новому спектаклю. Договариваемся с ним встретиться завтра.

Самые интересные поездки – это на дачи. Потому что там можно отыскать много интересных вещей, которые свозились из городских квартир за ненужностью. В старый хлам мог попасть и какой-нибудь антиквариат начала позапрошлого века и даже раньше. Многие сегодня по глупости или незнанию хотят от этих вещей избавиться, и поскорей. Отдают за копейки. А поскольку дачный сезон заканчивается, надо успеть, пока приглашают. И я – тот человек, который заберет.

Так я наткнулся на уникальный гарнитур в Вербилках. Настоящая абрамцевская мебель, которую, как рассказали ее владельцы, их дед собирал годами. Его дети уехали за океан, оставив это наследство двоюродной сестре. Вскоре она умерла, а у дальних ее родственников по поводу гарнитура было одно лишь желание – чтобы кто-нибудь его забрал. А тут подвернулся и я, сотрудничающий со многими музеями и даже пополнивший запасник одного из региональных музеев.

Вот и старинный деревенский дом, куда мы с Ираклием наконец добрались. Мебель тут конца XIX века, в весьма жутком состоянии. Спрашиваю у Ираклия: а как распознать подделку?

– Каких-то особых маркеров нет, – говорит он. – Но с интернетом ориентироваться стало проще.

К известному вернисажу в Измайлово Ираклий относится плохо.

– Пять лет назад и сегодня – там те же лица и тот же товар, – говорит он. – Конечно, в выходной, да при  хорошей погоде, можно там и прогуляться. А вот что касается ценностей и антиквариата… Делать там  нечего. Зато Музей Москвы вот раз в месяц устраивает свой блошиный рынок. Пусть товар и будет лежать на клееночке, прямо на полу, но шансов отыскать что-то интересное больше. К примеру, чашечку ХVIII века на барахолке можно взять почти даром. Она будет не очень чистой, с нечетким клеймом, но это абсолютно музейная вещь.

Ираклий вспоминает забавную историю, как однажды познакомился с подвыпившим армянином, предложившим ему антикварную чашку и блюдце Виноградова, основателя русского фарфорового дела, у которого, говорят, чуть ли не сам Ломоносов учился.

– Ты приходи ко мне завтра, я тебе ее продам, – предложил он Ираклию.

Тот пришел к нему на следующий же день, а армянин уже похмелился. Собрался было уже уходить, но «обладатель редкой вещицы» уже лезет в  сервант и достает оттуда чашку и блюдце. Но из ИКЕА. Переворачивает, а там, на донышке, фломастером написано: «Виноградов».

– А еще, – не останавливается Ираклий, – звонит мне как-то мужик. Говорит, что есть у него кресло Шаляпина. Мол, прадед был его правой рукой, и, когда Шаляпин умер, он забрал его кресло себе. Сказал, что на память. Я приехал, а кресло-то 1940-х годов, сделано уже после войны, то есть когда Шаляпин уже умер. Сообщаю хозяину об этом.

– Ты жулик очередной, – заявляет тогда хозяин.

А я понимаю, что уже не первый, кто пробовал его переубедить. И таких персонажей много.

Бывает, что пытаются продать вещи то «с дачи Геринга», то «с дачи Геббельса»… А если проще – трофейное из Германии, обычно ширпотреб. И проверить, что это так, нетрудно. Как и на этот раз – уехали мы ни с чем с очередной такой дачи. Сели в микроавтобус Ираклия, и, пока ехали, он рассказывал мне разные истории, как он наносил визиты разным людям и что из этого получилось. Послушав их, я решил предать их огласке. Думаю, что они достойны внимания, поскольку анекдотичны. 

Один день с антикваром. Саквояж сделан из натуральной кожи, с отличным замком / Фото: Сергей Шахиджанян, «Вечерняя Москва»

***

– А вот еще военная скульптура! – заявляет вдруг прапорщик в музее, указывая на авангардную женщину без головы.

– Почему же военная? – спрашиваю. 

– Там написано – «ВС»! Я, как прапорщик, догадался! Это значит  "Вооруженные Силы"!

А я, как офицер, сразу догадался, что это Вадим Сидур, но нас на военной кафедре учили не сообщать разведданные младшим по званию.

***

– Бедный Йорик! – говорит, стоя на коленях, девушка дохлой крысе, лежащей в мусорном совке.

Прижимаюсь к антикварному буфету, за которым минуту назад обнаружился трупик животного. 

– Бедный Йорик! – еще раз произносит девушка, вся в слезах. 

Понимаю, что Офелия сошла с ума и чувствую себя лишним в этой мизансцене. 

– Йорик – это моя морская свинка, – всхлипывает девчушка. – Он умер, когда мне было тринадцать. Я тогда была на даче, и родители похоронили ее под окном. А тут… Ничего не понимаю!

– Может, это и не Йорик? – осторожно спрашиваю я. 

– Да вот же фенечка, которую я ему на шею повесила! 

– Родительская ложь всегда во благо, – все еще пытаюсь успокоить девушку я. – А если вы узнаете, что ваши папа с мамой убили Йорика и забросили его тело за буфет? – перехожу я от Шекспира к Хичкоку. 

– Может, он просто залез под шкаф и не смог выбраться… 

– Да, зацепился фенечкой за гвоздик, – подсказываю я.

– Позвоню родителям, когда вы уйдете, – заявляет наконец она.

Я молчу.

– А заодно спросите, чья это могила под окном? 

***

В квартире коллекционера старинной живописи появился телевизор. Огромный экран встречает каждого входящего в дом. Вот и я с недоумением смотрю на диковинную для этого дома вещь. 

– Марк Семенович, это телевизор? Вы что, его купили и смотрите? – спрашиваю, не скрывая удивления.

– Это гениальная штука, Ираклий! – восклицает Марк Семенович, поднимая указательный палец. – В моем нынешнем финансовом положении только телевизор и спасает! Вот судебные приставы… Знаете ли, они такие странные, когда приходят описывать или изымать, обязательно начинают с поиска телевизора!

Специально взял его у друга, это уже второй по счету. А картина над ним висит раз в десять раз дороже!

Но если есть телевизор, то этим людям ничего больше не надо... Как это удивительно, но ведь работает!

Один день с антикваром. Дырокол, найденный в подвалах Лубянки / Фото: Сергей Шахиджанян, «Вечерняя Москва»

***

Из покрашенной белой краской спинке ампирного дивана зверски выпилен огромный кусок. В нескольких местах зияют дыры разной формы и размера, и все это изрешечено разнокалиберными гвоздями.

Очевидно, что сделал все это психически нездоровый человек.

В грубой форме комментирую умственные способности сотворившего такое. 

– Да мы же дети были, не понимали ничего…- смущаясь, начинает оправдываться хозяйка – интеллигентного вида милая старушка.

– Так это вы его так? – удивляюсь я.

– Да, с сестрами. Сами пилили, сверлили… И у отца инструмент таскали и гвозди. Диван этот в сарае стоял, никто его не видел… Тут вот проволочка была натянута, на ней занавеска держалась, в отверстиях – дверки висели, а здесь были прибиты ма-а-ленькие такие жестяные баночки от конфет. А там у нас свечки стояли… 

Поняв, о чем речь, виновато обнимаю старушку. Ведь у нее был самый крутой по тем временам кукольный театр.

***

Пышная леди с трудом поместилась в антикварное кресло. 

– Оно замечательное, но не для моей комплекции, – расстраивается она.

– Кресло-то детское, – пытаюсь успокоить ее я.

– Может, для дочери тогда взять?

Провожая довольную покупательницу до дверей, заверяю, что ребенку в кресле будет удобно. 

– Но моя дочь вот уже пятнадцать лет живет с семьей в Америке, – удивленно вскидывает брови она. – Дочь такой же комплекции, как и я.

– Но вы вроде сказали, что для ребенка…

– Ну вы тоже соврали, что оно детское!

***

Всего в двух часах езды от Москвы занесло меня в обычную русскую деревню с покосившимися избами, алкоголиками, курами и грязью по колено. Но село это не оставило меня равнодушным. Зайдя с похмельным хозяином в один из домов, где, кажется, пропили все, я обратил внимание на дверь, обклеенную выцветшими обоями. Порванный кусочек их отошел, обнажив смотрящий на присутствующих глаз. Присмотрелся, а это икона, подвешенная на дверные петли. В нее был врезан замок, приделана ручка, и даже выпилена дверца для кошки. Другие двери в этом доме тоже были иконами. Из больших храмовых икон хозяин соорудил и внутреннюю стену дома… Когда расспросил хозяина о выбранном материале для строительства, хозяин не без бахвальства рассказал, как он с отцом разобрали в соседней церкви иконостас на «доски». А после сделали в доме ремонт. Из Царских Врат (главные врата иконостаса. – Прим. «ВМ») была сделана и часть курятника. 

Двери я забрал, а вот остальное, похоже, было не спасти.

***

Милая девушка настойчиво предлагает проследовать за ней. Иду. В единственной не тронутой ремонтом комнате лежит в кровати старушка. У окна стол, на нем шкатулка. 

– Так сколько за шкатулку дадите? – спрашивает молодая хозяйка. – Шкатулка – бабки мужа.

Антикварная. Видите, старуха парализована – ей эта вещица уже ни к чему.

Беру коробочку, а сам смотрю на старушку. Глаза открыты, и кажется, что смотрит, и именно на меня. С каким-то испугом, ожидая страшного.

– Надо же, глаза открыла, – изумляется внучка. – Давно не открывала.

Стою в каком-то оцепенении с этой штуковиной в руках. Ужас в глазах умирающей меня парализовал. О чем она сейчас думает? И это ли должна сейчас видеть?

– Мне надо идти, – выдавил я из себя.

Поставил я шкатулку на место. Направился к выходу.

– Ну, сколько-нибудь да дадите? – услышал я уже за спиной.

Один день с антикваром. Многие вещи свозились из городских квартир на дачи за ненужностью / Фото: Сергей Шахиджанян, «Вечерняя Москва»

***

На антикварном комоде – модель корабля.

– Замечательный! – говорю я даме, продающий мне комод.

– От деда моего осталось, на память! 

– Что, был моряком? 

– Почти. Вот послушайте…

Когда бабушка моей собеседницы познакомилась с моряком, он представился ей капитаном дальнего плавания. Через месяц она забеременела. Дед ушел на корабле в Африку, а через пару недель к бабушке явилась сестра возлюбленного. Сообщила, что брат – аферист, а представляется капитаном разным дурочкам, чтобы их соблазнить…

– Бабка тогда чуть с ума не сошла, но дочку все равно родила – мою маму. 

Через шесть лет дед их нашел. Пришел в дом в капитанском мундире, с букетом. И рассказал, что сестра соврала и ему – что избавилась любимая от ребенка.
Стали они с дедом жить вместе. Через полгода – опять беременность, Анной, а дед снова ушел в плавание.

Вскоре в дом явился и участковый, чтобы предупредить, что дед сбежал из тюрьмы и его ищут. Осужден он был на пять лет.  

Через несколько месяцев на свет появилась вторая дочка.

Дед возник на пороге снова года через четыре. И как в прошлый раз – опять в морской форме и с цветами.

– И что, ваша бабушка снова ему поверила?

– Да, родился и сына. Часто потом говорила, что верила мужу и хотела быть рядом. Прожили они вместе еще много лет. 

– Но если он не был капитаном, тогда почему на комоде корабль? – спрашиваю у рассказчицы.

– Да дед украл его из секции судомоделирования! Как раз на день рождения бабушки.