Китай после событий на площади Тяньаньмэнь: можем повторить?

Постепенные реформы с акцентом на рыночную экономику (но и небольшие политические послабления были тоже) проводились в Китае еще с 1978 года по инициативе Дэна Сяопина, когда в СССР царил махровый застой, отношения с КНР были враждебными. И даже глава КГБ Юрий Андропов не осмеливался говорить о «совершенствовании социализма». Все казалось и так прекрасным. А в Китае к 1989 году все уже достаточно далеко зашло, правда, в основном в так называемых особых экономических зонах (в провинциях Гуандун и Фуцзянь, островной провинции Хайнань, затем в Шанхае), где в первую очередь начались преобразования, была разрешена частная собственность и куда допустили иностранные компании, запретив чиновникам им мешать. 

У нас многие полагают, что студенты, ставшие ядром протестов весной 1989 года, выступали за политические реформы в развитии рыночных преобразований и что их, мол, вдохновил пример реформ Горбачева. Это верно лишь отчасти. Часть из них действительно выступали под такими лозунгами. Однако были и те, кто возмущались негативными последствиями как раз рынка — ростом цен и чиновничьей коррупции, они хотели «восстановления социалистических принципов эпохи Мао Цзэдуна». Короче, общество, пришедшее в себя после массовых репрессий «культурной революции», разбуженное реформами, пришло в движение.

Беспорядки весной 1989 года были спровоцированы сначала отстранением от власти, а затем скоропостижной смертью генерального секретаря ЦК КПК Ху Яобана. Он в какой-то мере как раз походил на «китайского Горбачева», выступая за ускорение реформ и с довольно резкой по тем временам критикой «перегибов» эпохи Мао. Чем вызвал на себя гнев главного вдохновителя преобразований Дэна Сяопина. Тот не хотел бередить прошлое (хотя и сам пострадал от репрессий «культурной революции»). И вот массовые собрания в память о почившем бывшем генсеке в апреле 1989 года постепенно переросли в массовые протесты. Брожения начались и в верхушке компартии.

На центральной площади Пекина Тяньаньмэнь в конце апреля возник «китайский майдан» — с палаточным лагерем и бесконечными митингами. Какие-то — против коррупции, какие-то — против роста цен и безработицы, какие-то — за либерализацию режима и ликвидацию политической монополии КПК.

Вызвав крайнее раздражение китайских властей, в мае 1989 года сотни студентов начали на площади голодовку, что совпало по времени с визитом в страну Михаила Горбачева, который, кстати, сыграл решающую роль в установлении курса на укрепление двусторонних отношений, продолжающегося и поныне. Например, были начаты переговоры по делимитации границы.

В то же время визит сыграл немаловажную роль в увязывании в массовом сознании «горбачевских реформ» с протестами в Пекине. Руководство страны терпело долго (даже по китайским меркам), но 20 мая, через два дня после отъезда Горбачева, ввело в Пекине военное положение, а 3–4 июня, стянув 200 тысяч бойцов Народной Освободительной армии Китая, подавило бунт в крови. Весь мир тогда обошло фото одинокого протестанта с какой-то авоськой, стоявшего перед колонной из четырех танков. На самом деле, противостояние было довольно кровавым, несколько десятков танков были сожжены, среди солдат были потери. Официальные данные говорят о 242 погибших демонстрантах, хотя их было явно больше. Списки никогда не публиковались. Оппозиционеры говорили о 5 тысячах погибших. По данным иностранных наблюдателей, речь могла идти о 10 тысячах погибших. Несколько сотен человек были расстреляны уже после подавления волнений (по данным Amnesty International, до тысячи человек), в том числе после показательных процессов в других городах страны. Тысячи отправились в тюрьмы-лагеря, некоторые сидят до сих пор. Власти КНР блокируют в Интернете любую информацию о тех событиях. Число запрещенных «ключевых слов» для блокировки, в том числе связанных с ними, превышает 3 200.

Китайская делегация на параде оркестров фестиваля «Спасская башня» на Тверской улице / Фото: Анна Иванцова, «Вечерняя Москва»

Реакция мирового сообщества была резкой — Китай попал под санкции — но короткой. Уже через несколько лет де-факто основные санкции были отменены или ослаблены.

Запад хотел воспользоваться возможностями, предоставленными рыночными реформами, которые, в отличие от свернутых полностью политических реформ, были продолжены.

Зато именно тогда началось строительство «великого китайского firewall» на пути ко всякой «нежелательной информации» извне и изнутри. Китайский Интернет с самого начала развивался в условиях жесткой цензуры, недопуска иностранных интернет-гигантов типа позже возникших Google и Facebook, а также всевозможных мессенджеров: в КНР с самого начала пошли по пути создания собственных аналогов всех этих поисковиков, сервисов и мессенджеров. В последние пару лет строительство государства тотального контроля вылилось в создание общенациональной «системы социального кредита», когда поведение каждого гражданина (пока охват не 100-процентный, правда) рейтингуется путем сбора десятков видов данных о его поведении в самых разных областях жизни, в том числе в быту, в виртуальном пространстве, включая вездесущие камеры видеонаблюдения с системой распознавания лиц. Тем, кто «плохо себя ведет» (и таких уже сотни тысяч), запрещают брать кредиты, создавать частные компании, путешествовать на самолетах и скоростных поездах, даже пользоваться лучшими медицинскими учреждениями. Наоборот, тех, кто ведет себя хорошо, всячески поощряют, дают льготы.

Власти КНР воспользовались подавлением инакомыслия и общественного брожения для того, чтобы последовательно проводить рыночные реформы под монопольным руководством компартии. Ее власть не подлежит ни оспариванию, ни даже общественному обсуждению. Результаты реформ впечатляют. «Большой скачок» силами нищих коммун, «роющих траншеи и запасающих зерно» (один из лозунгов председателя Мао), о котором говорил Мао, осуществлен вместо этого на базе капитализма. По сравнению с 1978 годом, когда преобразования только начинались, китайская экономика выросла в 37 раз. Тогда ее доля в мировом ВВП составляла 1,8 процента (почти как нынешняя российская), сейчас — более 18 процентов. Китай — вторая экономика в мире. Среднегодовые темпы роста ВВП за все эти годы составили 7,8 процента. В 2001 году страна стала членом ВТО, она занимает первое место в мире по инвестициям в зарубежные страны, тогда как доля инвестиций в собственную экономику достигает 40 процентов от ВВП (мы долгие годы не можем выполнить поставленную президентом задачу достичь 25 процентов). Оборот взаимной торговли только с США немного не дотянул [ГБ1] в прошлом году до 700 миллиардов долларов, при дефиците в нем Америки 419 миллиардов долларов (товарооборот составлял 33 миллиарда в 1992-м — это примерно наш уровень торговли с США в 2013 году, до введения санкций, сейчас — в полтора раза меньше).

На протяжении всех этих лет неуклонно росла доля частного бизнеса в ВВП, он стал главным создателем рабочих мест и главным фактором экономического роста, на него приходится ¾ ВВП. Хотя после прихода к власти Си Цзиньпина больший упор стал делаться на государственный сектор. Например, доля кредитов китайских банков частному сектору упала с половины до примерно 20 процентов, а кредитование госсектора выросло соответственно. Правда, происходит и некоторое замедление темпов роста ВВП — до примерно 6 процентов в год.

Очень осторожные политические преобразования все же происходили. Запрос на демократию получил ответ во внутрипартийных кругах. Была обеспечена сменяемость всего высшего руководства КПК каждые десять лет (хотя сейчас появились сомнения, что председатель Си будет следовать этому принципу), с 2002 года частные предприниматели получили право вступать в КПК. Компартия борется с коррупцией, коррупционеров периодически сажают и расстреливают. На госслужбе еще во времена Дэна были внедрены принципы меритократии: экзамены на чин, продвижение по службе по принципу профпригодности, а не политического активизма. Наконец, были разрешены конкурентные выборы на уровне деревенского и местного самоуправления.

Многие на Западе полагают, что рано или поздно запрос растущего китайского среднего класса (тем более что китайцы массово поехали туристами за границу) на политические преобразования потребует более радикальных ответов по части перемен. Однако пока властям удается обходиться малыми мерами и ужесточением тоталитарного контроля.

У нас на китайский опыт смотрят некоторые с благоговением. Мол, и у нас бы так. Забывая две важные вещи. Во-первых, то, что годится для китайского общества с его вековыми общинными и конфуцианскими традициями, вовсе не обязательно годится для нашего. Во-вторых, одно без другого не работает, все комплексно. Нельзя, к примеру, только задавить политическое инакомыслие, но не вводить при этом принципы меритократии на госслужбе и защиту частной собственности в судах, а также закрывать глаза на коррупцию на всех уровнях. Нельзя только закручивать гайки в Интернете, но при этом не вкладываться в высшее образование и технологии, науку, не приглашать в том числе иностранных специалистов на высокие зарплаты в вузы, не отправлять тысячи студентов учиться в ту же Америку.

А если совсем просто, то можно, конечно, повторить китайский опыт реформ у нас. Но где взять для этого столько «еще одних» китайцев?

Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции