Хан Нахичеванский: служба иноверцев в Российской империи

Тридцать лет назад, молодым журналистом впервые попав в горячую точку, я был потрясен картиной братоубийственной войны... Но так у нас было не всегда, и я занялся темой служения России неправославных народов, так называемых иноверцев. И величественные картины самопожертвования, самоотречения и высшей, смертной преданности нашей общей Родине начали вставать передо мной.

Необходимо все же напомнить, что никакой национальной сегрегации в дореволюционной России не существовало (национальные республики — это завоевание социализма, и оно еще нам аукнется). Но была сегрегация религиозная...

И все же мусульмане и иудеи, буддисты, язычники, католики, лютеране — кто угодно, порой и имея все основания не любить царскую Россию, в трудные минуты плечом к плечу вставали рядом с православными, считая себя братьями.

Да вот только неродными считала их царская администрация, зачисляя добровольцами исключительно в иррегулярные войска.

...Миллионы и миллионы судеб. На секунду выхваченные из мглы лица и имена. Беспримерные подвиги. Неслыханные жертвы. У них нет права на забвение.

Игорь Воеводин

Вам ведь тоже приходилось слышать эту фразу, вползающую в уши змеей, — в транспорте, в курилках, на кухнях: мол, «воевали-то всю дорогу одни русские, одни они всю жизнь и отдувались за матушку Рассею. А эти...» Чаще всего я слышу это от людей, пороха не нюхавших. Оказавшись среди побывавших под огнем, они рты, как правило, не раскрывают: в окопах нет как атеистов, так и шовинистов.

Откуда же ноги растут? Да, в частности, отсюда: долгое, очень долгое время чиновничья царская Россия не допускала к службе в регулярных частях так называемых инородцев. То есть в первую очередь мусульман. И главное — мусульман Кавказа.

Разрешалась только служба в иррегулярных частях, формируемых на время боевых действий, в местной милиции и т.д. При этом калмыки, например, буддисты по вере, прекрасно воевали в казачьих частях и брали Париж вместе с русскими.

Закрыто было офицерское производство для иудеев — только через смену веры. Порой меняли ее насильно, ломая через колено — в школах кантонистов, через морение голодом и унижения. Выкресты же (перешедшие в православие из другой религии; чаще всего употребляется по отношению к крещеным евреям. — «ВМ») пользовались всеми правами православных и в чинах доходили до генералов.

И только перед крахом империи верный тон в отношениях с десятками и десятками народов, населявших ее, был найден. Ну, исключая разве что офицерство для иудеев — все препоны для них убрала лишь Февральская революция.

В 1914 году было создано удивительное воинское образование — так называемая Дикая дивизия, где служили мусульмане Кавказа. Ингуши, чеченцы, азербайджанцы, кабардинцы и балкарцы, дагестанцы и закавказские тюрки, абазины, абхазцы и карачаевцы — они покрыли себя славой: дивизия, в которой офицерами служили отпрыски монарших домов Европы и которой командовал брат царя Михаил Романов, не знала поражений.

Здесь нижние чины назывались «всадниками» — по аналогии с «шевалье» у французов, и были на «ты» с офицерами. Дивизия была частью кавалерийского корпуса, которым командовал хан Гусейн Нахичеванский.

Да, мусульмане служили в Русской армии и до 1914 года, просто та страшная война уничтожила все преграды, сожгла в огне все предрассудки, и служба стала массовой и равноправной.

...Лязг металлических дверей, щелканье ключей. Глухой кашель, шарканье подошв.

— Веду зэка! — протяжный полувой-полухрип. Подслеповатые лампочки в коридорах. Снова лязг. Хан Нахичеванский, генерал от кавалерии, сидел у решетки камеры и курил. Самосад ел глаза.

Был январь 1919 года, свирепствовал красный террор — месть большевиков за убитого юнкером Каннегисером Урицкого и раненого Ленина.

— Позвольте спичку, господин генерал… — великий князь Дмитрий Константинович склонился над ханом Гусейном.

— Курите на здоровье, ваше высочество.

На коробке был изображен аэроплан с кукишем вместо пропеллера. «Наш ответ Чемберлену» — гласила надпись.

— Н-да... Здоровье-то, господа, думаю, нам больше не понадобится, — подал голос кто-то из глубины камеры.

Хан Нахичеванский сидел с четырьмя Романовыми. Их расстреляют поутру. Спасется лишь Великий князь Гавриил Константинович, сидевший в соседней камере и служивший в свое время под началом хана Нахичеванского в кавалерии — он и расскажет потом, как держались его братья и генерал.

— У вас же, господин генерал, была зажигалка? — удивился великий князь.

— Товарищам приглянулась. А была — да, знатная, золотая! Австрийский полковник преподнес вместе со шпагой, когда я лично его в плен взял под Вислицей. Впрочем, я его тут же отдарил.

— Тоже шпагой?

— Табакеркой. Золотой. Эх, и табачок был там — турецкий! Куда там немецкому!

— Это когда вас ранило?

— Нет, Вислица — это 1915 год. А рана та пустяковая, впрочем, — самое начало, сентябрь 14-го...

Парад лейб-гвардии Конного полка, справа — командир полка генерал хан Нахичеванский, 1908 год / Фото: Wikipedia / Общественное достояние

Хан Гусейн скромно умолчал, что, раненный в руку, он остался в строю: командующий корпусом, с оставшимися у него одним эскадроном, одной сотней и шестью орудиями, двинулся в охват города Вормидт в Восточной Пруссии и попал под шквальный огонь. Был убит генерал Бельгард — командир 3-й кавдивизии, а хан Гусейн, истекая кровью, продолжил бой.

Кавалер 15 российских орденов, включая двух Георгиев, награжденный Золотым георгиевским оружием «За храбрость» и девятью иностранными орденами, потомок знаменитой и влиятельной семьи, единственный за всю историю Российской империи генерал-адъютант из мусульман родился 28 июля 1863 года в Нахичевани, в семье ротмистра, а затем и генерал-майора русской армии Келбали-хана.

До войны 1904–1905 годов служил в свите персидского шаха — наряду другими с отпрысками аристократических семейств Европы.

А в Русско-японскую вернулся в строй. Как служил? Начав формирование 2-го Дагестанского конного полка, вскоре принял командование Кавказской конной бригадой.

Позвольте, скажет въедливый читатель, позвольте! Но Георгия давали лишь за личную храбрость, а не за погоны! Да-с! Извольте-с.

14-го января 1905 года, еще командуя полком, хан Гусейн, обойдя с фланга японскую пехоту, которая атаковала расстрелявшую все патроны 1-ю Забайкальскую казачью дивизию, бросился с дагестанцами с расстояния двух верст в атаку, вынудив японцев бежать в укрытия.

Расстреливаемый вражеской артиллерией на прямой наводке, под пулеметным и ружейным огнем пехоты из окопов, полковник хан Нахичеванский продолжал атаку в лоб и, лишь дойдя до непреодолимого оврага на расстоянии 300 метров от батареи японцев, вынужденно ее прекратил и спас забайкальцев. Причем 2-й Дагестанский полк отступал в полном порядке, вынося убитых и раненых… Пешей атакой. С двух верст.

На артиллерию на прямой наводке. Господи, помилуй! ...Лязг металлической двери. Стук ключа.

— Который тут бывший хан?

Продольный из матросиков всматривался в темноту камеры.

— Я, — Гусейн встал.

— На выход!

На пороге он обернулся. Четверо оставшихся всматривались в него с плохо скрываемым ужасом: все? Уже? Вот так?! Генерал криво усмехнулся и шагнул в коридор...

— Курите, курите! — следователь придвинул Гусейн-хану пачку папирос «Ира». — Наверное, уже отвыкли от хорошего табачка? Впрочем, может быть, не откажетесь и от турецкого?

И на столе возникла коробка папирос настоящего трапезундского табака. Давно забытый аромат окутал комнату. И как будто флер иной жизни пронесся над столом — полупрозрачным, чуть сизым дымком…

— Ваша супруга вас навещает?

София Николаевна, в девичестве Гербель, дочь известного поэта, переводчика и издателя, в первом замужестве баронесса фон Таубе, лютеранка, родила хану Гусейну троих детей. И все они были крещены в Православии. Потому что хан Гусейн, как истинный последователь Ислама, был образцом веротерпимости, а брак в России того времени признавался законным, только если дети от родителей разных вероисповеданий становились православными.

— Свидания запрещены.

— Это легко поправить…

Помолчали. Генерал закурил вторую — не спрашивая. Понимая, что от него чего-то ждут, и не торопя событий.

— Кстати, не хотите домой? Как раз к обеду... Что у вас по средам подают?

Генерал глянул на следователя с любопытством — молодой, явно из студентов. Но держится уверенно.

— И что же вы потребуете за эту чечевичную похлебку, сударь?

— Наоборот, не потребуем, а предложим. Должность. Любую должность в Красной армии — выбирайте, хан! И — вперед, на Иран!

Пауза.

— Господин следователь... Мои сыновья — офицеры. Один уже погиб, второй сражается против вас. И вы предлагаете отцу обнажить меч против сына?

Генерал встал. Забрал со стола коробку:

— А вот за папиросочки — мерси. Думаю, я их заслужил…

— Генерал! — Следователь встал тоже. — Вас же расстреляют... Не пора ли послужить России, а не Романовым?

Хан понял, на что ему намекают. Он вошел в русскую историю хотя бы уже тем, что 3 марта 1917 года приказал отбить телеграмму отрекшемуся от престола Николаю с предложением направить на восстановление монархии свою гвардейскую кавалерию.

На всю огромную империю, на весь ее штаб-офицерский корпус, насчитывавший тысячи и тысячи имен, лишь три генерала решились выступить на защиту престола — русский Иванов, немец Келлер и азербайджанец хан Нахичеванский…

— России служу, как умею. Предавать не обучен. Честь имею.

И генерал вышел в коридор.

Осталось неизвестным, чему больше обрадовались сокамерники — возвращению генерала или турецкому табаку. По крайней мере разговоры в тот вечер велись самые праздные — кто бывал в Трапезунде, кто бродил его улочками, тот знает, где в этом портовом городе ждут мужчину запретные удовольствия.

Что я имею в виду? Вам не понять, если вы не бывали в Трабзоне…

— Взво-о-од... Целься!

О чем думал верный сын азербайджанского народа, русский генерал и патриот, аристократ и человек безумной храбрости, стоя ранним утром у стены Петропавловской крепости? Морозец, парок от дыхания играл в лучах восходящего солнца. Рождество… Генерал зябко поежился.

— Именем республики…

Солдаты передернули затворы трехлинеек.

Думал ли он о том, что легко после развала армии мог вернуться домой или в Персию? Что в любой европейской армии сочли бы за честь вручить ему дивизию или корпус, и никто бы не осудил? Что всего ничего до границы с Финляндией, и фон Маннергейм, кавалерийский рубака и русский генерал, — его старый фронтовой знакомец? Может быть, он сожалел о том, что его предки, всемогущие властители, перешли на службу России? И стоило бы выбрать, например, турецкое подданство и тем самым сохранить и род, и богатство, и жизнь? Я не знаю. Я знаю только, что пару лет назад несколько православных организаций вышли с предложением к руководству Российской Федерации увековечить память Гусейн-хана. И поставить ему памятник в Петербурге. Хотя бы потому, что он, член мусульманского благотворительного общества Санкт-Петербурга, был храмостроителем и организовывал возведение храма святой Ольги. Полкового храма одной из русских воинских частей.

Россия, Россия, мать моя!

— Пли! 

ОБ АВТОРЕ  

Игорь Воеводин писатель и журналист, ведущий телепрограмм «Времечко», «Сегоднячко» и «Профессия — репортер». Автор нескольких исторических книг.