Я сегодня пришел без ножа

А так ли это нужно? Убежден, что музейная гонка вооружений – это путь в никуда. Мировой опыт свидетельствует, что от маньяков спасения нет. Уж если ищет человек славу Герострата, он ее обрящет. Не пустят в музей с ножом – он придет с краской или с шилом, в крайнем случае просто бросится на картину с кулаками. А у каждого экспоната не поставишь по полицейскому. В то же время «броня» сразу снижает интерес к произведениям искусства. Когда многострадальную «Мону Лизу», не раз атакованную хулиганами, засунули в ящик из пуленепробиваемого стекла и отодвинули подальше от греха (то есть от посетителей), она враз потеряла половину своего загадочного очарования. В Лувре около нее по-прежнему толпа, но ощущения подлинности испарилось, невольно кажется, что перед тобой качественная репродукция. Появление современных антибликующих стекол музейщики поначалу встретили с радостью – защита и от химии, и от ножа. Но вскоре выяснилось, что не всем нравится смотреть на живопись сквозь стекло. Порой устроители выставок даже выставляют владельцам условие: никакого стекла на шедеврах! Ведь вероятность порчи картины психом ничтожно мала – и в то же время неотвратима. И, по большому счету, нет резона отравлять миллионам здоровых людей радость свидания с искусством.

В крупнейших музеях мира посетителя уважают. На входе в ту же «Тейт модерн» никого не обыскивают. Напротив, улыбаются каждому, любезно предлагают план галереи (не говорю уже про бесплатный вход). Разрешено фотографировать – конечно, без вспышки. А в главной художественной сокровищнице Великобритании - Национальной галерее я видел галдящих школяров, растянувшихся на полу перед Веласкесом и лежа слушающих гида. Еще помню культурный шок от храпа, услышанного в парижском «Орсэ»: мужчина сладко спал на скамье в центральном зале. Со временем я понял: «правильные» музеи стремятся к тому, чтобы человек себя чувствовал как дома.

У нас иначе. На входе в Третьяковку, пройдя рамку металлоискателя, я заранее расстегиваю сумку для досмотра. Серьезный мужчина пытливо глядит в глаза. Первый вопрос знаю заранее:

- Ножи есть?

- Всегда ношу с собой, но сегодня не взял...

Суровый взгляд продолжает буравить:

- А лезвия?

- Ни лезвий, ни краски, ни соляной кислоты... – привычно отнекиваюсь я.

Но и внутри, после контроля на входе, в наших музеях не забалуешь. Не то что поспать – сесть негде. Почему-то кажется, что скамеек не ставят специально – чтобы народ не засиживался, так смотрителям легче работать. Попробуйте приблизиться к картине в попытке разгадать секрет смешения красок – с криком бросится смотрительница: «Что вы делаете?! Отойдите!» Любительская съемка запрещена – непонятно, почему. На родителей расшалившегося ребенка шипят: «Зачем привели, если он ничего не смыслит!» Порой кажется, что пришел на кладбище искусств – среди произведений мертвых художников любые эмоции, кроме скорбной почтительности, неуместны.

...А неизбежные нападения маньяков только пиарят живопись. Не случайно после того, как Уманец написал фломастером на шедевре Марка Ротко (черные прямоугольники на коричневом фоне) несколько безумных слов, произведения последнего подскочили в цене. На аукционе «Сотбис» другая его картина (три цветных прямоугольника) была продана за 75 миллионов долларов. Да и сам Ротко, думаю, не сильно обиделся бы на Уманца, ведь он сам сделал себе имя эпатажем достопочтенной публики.

Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции