Чекист Андропов. Последний романтик коммунизма
До того он долгое время проработал председателем КГБ. Другая памятная веха в его карьере – должность посла СССР Венгрии в то время, когда там советским властям пришлось подавлять антикоммунистический мятеж.
Про «андроповский стиль руководства КГБ» в последние годы уже появилось немало публикаций. Большинство из них, отмечая, что всемогущий Комитет делал, в том числе, большую и не совсем красивую работу по борьбе с инакомыслием (впрочем, в отличие от сталинских времен, за это уже не расстреливали, а Андропов придумал такую «кару», как высылка из страны), так или иначе находили в Андропове-председателе некие «человеческие черты». Он-де и Высоцкого с Визбором любил, и сам стихи писал, и даже отлично знал творчество «буржуазного» американского классика Гленна Миллера. Его личная скромность была, что называется, истинно большевистской. Он перечислял большие суммы в детский дом, а после его смерти наследникам остались разве что его личные вещи.
Но, конечно же, гораздо интереснее Андропов - нереализованный. Он руководил страной менее двух лет (по февраль 1984 года), причем последние полгода - фактически не вставая с постели из-за сильнейшей почечной недостаточности. И вот в этот короткий период была предпринята, видимо, одна из самых романтических и уже отчаянных попыток спасти советскую систему. Не меняя ее сути, а пытаясь найти и заставить работать в ней то, что коммунистам-романтикам (а нет никаких сомнений, что Андропов свято верил в коммунистическую идеологию, а не цинично притворялся) казалось ее «здоровыми силами».
Более известны, конечно, меры, инициированные Андроповым по «наведению трудовой дисциплины». Милиционеры в рабочее время устраивали настоящие облавы – с проверкой документов и рапортами на работу – в кино, магазинах, банях и т.д. Мол, почему вы, гражданин хороший, в рабочее время не на работе, а бегаете по все более пустеющим магазинам в поисках дефицита? Я и сам помню те времена, правда, мне было не страшно, так как я был студентом, а затем аспирантом, и график у меня был «вольный». Но люди реально поначалу стали опасаться «прогуливать». И как ни странно, даже такие меры привели к росту производства – в первом квартале 1983 года аж на 6 процентов, невиданные для последних «застойных» брежневских лет.
Еще больше известны андроповские дела против коррупции. Об этом даже сейчас кино снимают. Дело директора Елисеевского магазина в Москве Соколова, расстрелянного за то, за что сейчас не всякого и с руководящей должности снимут. Вообще московскую торговлю при Андропове потрясли серьезно: арестованы были десятки людей. Однако о корнях дефицита в планово-административной экономике никто почему-то тогда не задумался. Еще было дело первого секретаря Краснодарского обкома Медунова, было громкое «узбекское дело» так называемой «хлопковой мафии». Добрались даже до министра внутренних дел Щелокова (он застрелился) и его первого зама, зятя Брежнева Чурбанова.
Казалось, вот он рецепт оживления социализма, придания ему второго дыхания, - его надо лишь очистить от скверны, восстановить «ленинские нормы» - и все заработает. В своей программной статье в журнале «Коммунист» (эх, знал бы Юрий Владимирович, что именно оттуда выйдет автор «шоковой терапии по-русски» Егор Гайдар) «Учение Карла Маркса и некоторые вопросы социалистического строительства в СССР» в марте 1983 года генсек пишет, что надо больше экономить, рачительно относиться к использованию ресурсов, в том числе трудовых. Имеется там и тезис об «ускорении прогресса производительных сил». Не оттуда ли потом взялось горбачевское «ускорение»? Оттуда, конечно. Ведь Горбачева потом многие считали «учеником Андропова».
В то время большое число и простых граждан, и коммунистов воспринимали подобные статьи с воодушевлением. Мол, что-то начинает меняться, идет поиск путей преодоления застоя, от которого стало в стране совсем уже затхло. Но лишь с годами стала понятна крайняя ограниченность таких поисков «путей обновления» необновляемого. Шли наощупь, не дай бог повредить мифологию коммунизма. Призывая «познать по-настоящему страну и общество, в котором мы живем», Андропов видел такое познание исключительно в рамках «совершенствования развитого социализма» и при опоре «на прочный марксистско-ленинский теоретический фундамент». Однако, признание в том, что «мы еще не изучили общество, в котором живем, не полностью раскрыли присущие ему закономерности, особенно экономические», оно, конечно, много стоит после мертвечины многословья позднего, уже впавшего в маразм брежневизма. Как знать, сколь далеко зашел бы поиск по-андроповски, если бы генсек был много моложе, а главное – здоровее.
Как ни покажется это кому-то странным, но Андропов, бывший председатель КГБ, верил в демократию. Но демократию – социалистическую. Где «рабочий человек» - сам хозяин своей судьбы и страны. Этим романтическим коммунистическим духом проникнут «Закон о трудовых коллективах» (лето 1983 года). Работникам позволялось теперь участвовать в обсуждении планов, коллективных договоров, определении в том числе принципов расходования фондов оплаты труда. Голос работников по большей части был совещательным, однако в те времена «совещательный голос» мог звучать куда более веско, нежели теперь «решающий». Это, конечно, было идейным отсылом к последним ленинским статьям, которые в андроповские и ранние горбачевские времена принято было идеализировать (мол, там написано про «правильный социализм»), типа «О кооперации». Но в СССР по-настоящему кооперация так и не заработала, а всякая хозяйственная самостоятельность была задавлена административно-партийным аппаратом. А вот в некоторых европейских странах (например, в Испании, скандинавских странах ) подобные методы хозяйствования вполне даже показали свою эффективность.
В июле того же года принято постановление правительства «О дополнительных мерах по расширению прав производственных объединений (предприятий) промышленности в планировании и хозяйственной деятельности и по усилению их ответственности за результаты работы». Права руководителей предприятий в расходовании фондов (таких, как фонд развития производства и фонд развития науки и техники) были расширены, установлена зависимость зарплаты от объемов сбыта выпускаемой продукции, то есть повышен «не социалистический» принцип материальной заинтересованности. Для кондовой советской плановой экономики это было, конечно, существенным сдвигом мысли.
Наконец, в августе 1983 года на целом ряде предприятий и в нескольких отраслях начался так называемый экономический эксперимент. Всего на него перевели в конечном итоге 1850 предприятий. Вводился частичный хозрасчет, повышалась самостоятельность предприятий в планировании производства. Вышло и еще несколько подобных постановлений. Однако все это были, конечно, гораздо более робкие начинания, чем реформы, практически одновременно начатые по инициативе Дэн Сяопина в Китае. Сами основополагающие принципы плановой экономики, государственного ценообразования (о рыночных ценах и заикаться никто не смел), государственной собственности на все что можно - не подвергались сомнению. И хотя именно при Андропове была сформирована группа под руководством Михаила Горбачева и Николая Рыжкова (в нее вошли впоследствии ведущие идеологи перестройки – академики Амвел Аганбегян, Георгий Арбатов, Татьяна Заславская, Олег Богомолов, доктора наук Абалкин и Петраков и другие) по подготовке экономических реформ, она и при Горбачеве еще долго оставалась в плену старых социалистических догм. Как и сам новый молодой генсек.
Как знать, будь Андропов помоложе и продлись его правление дольше, он, возможно переосмыслил бы многое, а возможно, пришел бы примерно к тем же выводам и решениям, к которым пришли тогда коммунисты Китая, начавшие с особых экономических зон, а затем распространившие капиталистические принципы на всю экономику. Но он не дожил и не переосмыслил. Да и куда более молодой Горбачев, что примечательно, практически все свое правление «протоптался» в том же догматическом болоте.
Зато когда Андропов умер, хоронить его в Москву приехали и Тэтчер, и даже Рейган (хотя после сбитого южнокорейского пассажирского самолета в сентябре 1983 года российско-американские отношения пребывали в совершенно лютой форме холодной войны). Приехали, потому что уважали.
Мне кажется, в народе, успевшем совсем недолго пожить при скромном и умном Андропове (он чуть не единственный на «иконостасе» политбюро был все время в очках), впоследствии очень надолго сохранилось вот это чувство нереализованности, недоделанности его начинаний. Именно с опорой на «Контору», при строгости, дисциплине и борьбе с коррупцией. И это, как мне кажется, сыграло довольно важную роль в том, что через 16 лет после смерти Андропова страной вновь стал руководить представитель Комитета Государственной Безопасности, хотя к этому времени тот уже был и переименован, и разделен на несколько служб. В этом смысле произошла своего рода частичная «перезагрузка» романтизма. И нащупывая сейчас свой путь (он у нас всегда получается особый) в будущее, мы не хотим от него отказываться полностью, становясь на холодные рельсы циничного рыночного расчета. Словно чувствуя, что что-то мы такое важное упустили на сломе социалистической системы и советского режима.
Мнение автора колонки может не совпадать с мнением редакции "Вечерней Москвы".
Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции