Алмазный его венец

Когда-нибудь наверняка раскроется секрет: что же было такого особенного в воздухе Одессы на стыке XIX и XX веков, что в ней фактически одновременно родилось на свет столько одаренных литераторов. Олеша, Багрицкий, Александров, Фиолетов, Петров... И, конечно, поэт Валентин Катаев. Да, никакой ошибки, именно поэт — причем потрясающий, хоть и не печатавший при жизни своих стихов. В первую очередь поэтом он был и для себя самого, и для Мандельштама, да и за долгую, до 89 лет, жизнь Валентина Петровича спасибо надо говорить его стихам. Когда-то, на заре юности, он, участник белого движения, томился в одесской тюрьме в ожидании расстрела, но один из чекистов оказался таким поклонником его таланта, что посмел поручиться за «революционно настроенного поэта» перед другими красными товарищами. Катаев поверить не мог, что вышел на свободу. Но вышел же!..

Он рано начал печататься, получив благословение самого Ивана Бунина. Валька Катаев, нескладный тринадцатилетний гимназист, причалит к нему, как лодочка к исполину-кораблю. Тот, с уже истерзанным сердцем, примет его приветливо, по-учительски.

А позже наступят окаянные дни. И глупо погибнет молодым, в 21 год, Толька Фиолетов, а Эзра Александров уедет за кордон, и будет писать только на иврите. Безжалостная астма убьет Эдика Багрицкого, безмерно талантливого Олешу будто раздавит им же написанная «Зависть», и он замолчит на долгие годы. Отбудет в дальние края великий Бунин, а 1942-й заберет у Катаева брата, Женю Петрова. И из всей когорты останется один Валентин Петрович. Он годами будет таить свой истинный талант, и только ближе к концу жизни выплеснет все, что было накоплено за годы, будто отписываясь за всех ушедших: завораживающую «Траву забвения», мудрый «Святой колодец», ослепительный «Алмазный мой венец».

Судьба начертала Катаеву свой путь — и в жизни, и в литературе.

Талант не отнял у него способности восхищаться талантами других. Влюбившись в стихи Пастернака, когда-то он склонил голову перед его даром и не стал издавать первый сборник. Потерял голову от Маяковского, был горд прозой брата, хотя сам писал не просто много и легко, но еще и очень разное — от детских повестей и жгучих газетных фельетонов до по-бунински глубоких романов.

Он жил с опаленной душой, но играя по правилам. Но хотя Катаев и демонстрировал нарочито преданность советской власти, за искусственно созданным фасадом звенело настоящее. И 1937 год он встретил строками, за которые мог заплатить жизнью: Небо мое звездное,/ От тебя уйду ль?—/ Черное. Морозное,/ С дырками от пуль.

А в 1938 году Мандельштам назовет его на допросе в числе тех, кто бесстрашно ему помогал...

Носящий свои потери с собой, Катаев входит в десятку лучших русских прозаиков XX века. А уж место его как поэта не определено вовсе. И образ его, написанный им скупыми мазками удерживаемого жесткими поводьями таланта, до сих пор не понят до конца. Но нет труда особого — понять. Просто читайте Катаева. Он того стоит.

Мнение автора может не совпадать с точкой зрения редакции «Вечерней Москвы»

Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции