Оглушающая глухота

На долю Маяковского (19 июля 1893 — 14 апреля 1930) пришлось всего тринадцать лет советской власти, но этого короткого срока ему хватило для создания поэтического мифа новой эпохи, пережившего не только его создателя, но и саму эпоху. Эпос Маяковского (поэмы «Хорошо», «150 миллионов», «Владимир Ильич Ленин»", другие произведения) был сродни эпосу Гомера о Троянской войне и возвращении Одиссея в Итаку.

В точном соответствии с поэтическим завещанием, «роясь в окаменевшем дерьме» прошлых веков, грядущие «товарищи потомки» будут судить о жестокой красоте Октябрьской революции и эпохе социализма, их значении для человечества в том числе и по стихам Маяковского.

Он легко и естественно шагнул в новую реальность, «огромив мир мощью голоса», из футуризма, который стал ему тесен, как и знаменитая жёлтая кофта, в которой юный поэт некогда изображал солнце.

Вообще, с солнцем у Маяковского были особые отношения. Он создавал свои персональные солнца — в любви (Лиля Брик), в общественной жизни (СССР, партия, социализм), в поэтическом ритме (строчки разбегались лесенками, как лучи), и каждый раз, подобно Икару, сгорал в их нестерпимо высокой температуре. «Светить »- и никаких гвоздей!» — не получалось.

Поэтический метод Маяковского — эскалация и глобализация его личностных иллюзий и эмоций. Октябрьская революция оказалась событием, адекватным таланту поэта. «Облако в штанах» осталось в прошлом. Новому миру требовался иной поэтический инструментарий, и Маяковский дал его не просто в избытке, но и на многие годы вперед, на вырост.

Сталин был бесконечно прав, назвав его лучшим поэтом советской эпохи. Он прекрасно понимал, что никто и никогда не сумеет так воспеть социализм, как это сделал Маяковский. Он чувствовал в гениальном, расширившем и видоизменившем пространство русского языка поэте родственную душу. Сталин и сам — в другом измерении — расширил и видоизменил пространство русской жизни. Как Маяковский в поэзии, утвердил в нем новые правила и стандарты.

Это было невозможно сделать без оглушающей глухоты к страданию и боли как отдельно взятого маленького человека, так и всех ста пятидесяти миллионов людей, живших в то время в России.

«Я люблю смотреть, как умирают дети». Дурная строчка из раннего дореволюционного Маяковского никуда на ушла, она просто замаскировалась, переодевшись в идеологические доспехи. Равнодушие, нравственная недостаточность, ложный пафос, утрата этического равновесия — неотъемлемые составляющие гениальности Маяковского. Взять хотя бы гневные строчки о поручике, которому «бомбой вырвало ноги», в то время как некие «имеющие ванну и тёплый клозет» подлецы просматривают в газете столбцы с фамилиями погибших на фронтах Первой мировой войны солдат и офицеров. Каков же итог протеста?

Поэт рвется на фронт защищать Родину? Встает на борьбу с «любящими баб да блюда»? Нет: «Я лучше в баре бл... буду подавать ананасную воду».

Маяковский, конечно же, чувствовал собственную ущербность, уходил от нее в грохот рифм, истерический сиюминутный пафос, художественную эквилибристику ЛЕФа.

Власть ценила его за эту грохочущую глухоту, но презирала за прорывающуюся рефлексию, неизбежные сомнения, за изнанку глухоты. Ленин небрежно похвалил глупое стихотворение «Прозаседавшиеся». На посвященную десятилетию творчества поэта выставку не явился никто из государственных деятелей. Маяковского начали притормаживать в выездах за границу.

Поэт не мог не чувствовать неравноценность обмена с властью. Он им гениальные поэмы, стихи о советском паспорте. В ответ — равнодушие, издевательское внимание к подробностям его личной жизни. Это стало фирменным стилем в отношении власти к людям искусства на весь период существования СССР. Маяковскому стало тесно в «дворницкой». Он был поэтом другого масштаба и решил проблему выстрелом в сердце, в очередной раз оглушив тогдашнее общество.

«В этой жизни умереть не ново // Сделать жизнь значительно трудней», — написал он на смерть Есенина.

Пять лет спустя он понял, что «сделать жизнь» по его поэтическому проекту невозможно. Маяковский вышел из этого проекта и навсегда вошел в строй великих русских поэтов ХХ века.

Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции