Так что же гадит в наших подъездах

Призыв лирика-борца «Беречь подъезд давайте свой!» первоначально произвел на моих соседей ошеломляющее впечатление — как резиновая пуля из пистолета-травмата.

Народ долго, тупо и равнодушно (но внимательно) вчитывался в призывы коммунального трибуна окурки уносить с собой, не сыпать мусор тут и там и не мочиться по углам. Необычно как-то все это звучало.

Если не мочиться в лифте и под лестницей, то где же Сашка-бомж будет справлять нужду по ночам? Не бегать же ему на газон у детской площадки?! Можно, конечно, и не сорить, но куда девать пустые пачки из-под сигарет, упаковку от чипсов и пивные банки, наконец? Потом почему не сорить, если Нусрат, наш универсальный дворник-автомат, все выметет и вычистит. Да еще и пол тряпкой протрет (кстати, работать стал хуже в последнее время, реже делает влажную уборку, надо бы на него пожаловаться).

Что? Дворник не обязан мыть полы каждый день? Впервые слышим! Это уже пошел второй этап осмысления коммунальной поэзии. Соседи начали обсуждать (выяснять между собой), кто писает в лифте (дети или собаки), кто мусорит (взрослые или подростки), кто пишет на стенах похабщину (школьники или детсадовцы).

Мой подъезд — моя крепость / Фото: Екатерина Якель, «Вечерняя Москва»

Сошлись на том, что все жители нашего подъезда — солидные и достойные люди, имеющие представительство во властных структурах и среднем бизнесе, воспитанные и благопристойные. То есть такие, к которым не относится истеричный призыв поэта: «А если твой собачий друг, не выдержав, нагадил вдруг, не поленись за ним убрать, за что же все должны страдать?» Фу, как низменно, неэстетично! Согласились с выводом: гадят в нашем подъезде... подростки из соседних подъездов и случайные гости.

Этот вывод совпал с первой глубокой царапиной на листочке мелованной плотной бумаги со стихотворением. Царапина, как стрелка, указывала вниз — на лужицу мочи и окурок в ней. Был ли это намек на последнее проявление прежнего коммунального свинства или признак упорного сопротивления поборникам чистоты в доме — пока было непонятно.

Кстати, стихотворных агиток прибавилось. Они появились на информационном стенде у лифтов и внутри кабин. Явно чувствовалось — невидимый коммунальный лирик давил на совесть моих соседей. Перестарался. Терпение народа лопнуло: стихотворение, в течение трех дней призывавшее моих соседей «подъезд любить и чистотой в нем дорожить», исчезло. Но пол пассажирского лифта оказался устлан ворохом газет, которые пропитались чьей-то мочой. Что бы это значило?

Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции