Первый немец на деревне

Вроде стоят они на фундаменте народной памяти. Что же может быть крепче и надежнее? Но при этом сотканы отношения из такого хрупкого материала, что от одной упавшей искры они возгораются ненавистью. Или наоборот - малейший сквозняк гасит казалось бы яркий огонь здравого смысла и дружбы.

Живя в многонациональной, полиэтнической Москве следить за сохранностью этого материала, беречь его от воздействия искр и ветров, нужно с особой чуткостью и вниманием.

Впрочем, жизнь полна удивительных нелогичностей. Бывает, что вместо колючих ростков ненависти из почвы, выжженной очередным сотворенным людьми катаклизмом, вдруг пробивается теплый, живой свет.

В 1915 году мой прадед Мовсес получил повестку на фронт. Отложив в сторону плотницкий инструмент, он зашел со двора в дом, до краев налил в кружку пронзительной карабахской 70-градусной тутовки, выпил, утер усы и позвал молодую жену Тагуи. Детей у них тогда еще не было.

- Я иду на войну, Тагуи, - сказал прадед.

- Ой, - ответила жена. – А может, не надо, Мовсес? Тебя же там убьют или, что еще хуже, попадешь в турецкий плен!

- Абанамат, Тагуи, - сощурился прадед и налил себе еще одну кружку. – Идем-ка лучше в кровать.

Так был зачат старший брат моего деда Акопа - Гарегин. В сентябре 1942 года Гарегина, сраженного румынской пулей, унесут в вечность шумные воды дикого и злобного Терека.

Мовсес же воевал не на Кавказе, поэтому вместо турецкого в том же 1915 году он угодил в германский плен. Два года он батрачил на доброго бюргера, имевшего небольшие владения в окрестностях города Росток. По иронии судьбы, годы спустя Великая Отечественная война закончится для деда Акопа именно под Ростоком.

В Германии Мовсес сделал головокружительную для пленного батрака карьеру. Сразив хозяина выдающимся умением обращаться с деревом, Мовсес стал кем-то вроде главного плотника в бюргерском имении. Не удивлюсь, кстати, если в Германии у меня вдруг найдутся дальние родственники. Судя по единственной сохранившейся фотокарточке, Мовсес был статен и носил роскошные закрученные черные усы. Безотказный магнит для простодушных белокурых немецких фройляйн.

В Германии прадед, еле говоривший по-русски, проникся духом прогресса и стал истинным европейцем. Вернувшись из плена, он гордо расхаживал по родному селу Норагюх в актуальном котелке а-ля Чарли Чаплин, помахивая стильной импортной тростью. Сыпал направо и налево немецкими словами. Многие разговоры начинал с фразы «А вот у нас в Германии…». Роскошные армянские усы Мовсеса оставались на своем месте. Своим видом они соответствовали свежим веяниям европейской усовой моды.

Квинтэссенцией национального перерождения Мовсеса стал его спор с любимой женой Тагуи после рождения деда Акопа в 1919 году. Мовсес настаивал, чтобы мальчика назвали Гюнтером. Тагуи это имя категорически не нравилось – оно слишком грубо и по нездешнему звучало. Может быть, сердце матери чувствовало, что позже, в 40-е годы, старший сержант Красной Армии Гюнтер Оганджанян может пожалеть о необдуманном выборе своего отца.

Наконец, компромисс был найден в виде имени Якоб. Тагуи и оно было не по душе. Поэтому, согласившись для вида, она решилась обхитрить мужа. В метриках прусское имя Якоб было тихонечко заменено армянским вариантом Акоп.

Думаю, что Мовсес был недоволен этим саботажем. Останься дед Якобом, возможно, последующие дети получили бы нормальные армянские имена. Но душа Мовсеса жаждала удовлетворения.

Поэтому младших сестер деда звали Клара, Эльза и Грета.

Мнение автора колонки может не совпадать с точкой зрения редакции "Вечерней Москвы"

Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции