Поэты читали стихи на стадионах, а модницы носили мини, платья-колокол и туфли на каблуках-иголочках
Город и стихи в ту пору были вообще неразделимы. Поэзия выплеснулась на улицы.
С 1958 года начали проводить чтения у памятника Маяковскому. Встречи с самыми известными поэтами происходили в Лужниках, в Большой аудитории Государственного политехнического музея в Москве, всегда битком набитой народом. Андрей Вознесенский писал в 1962 году:
Ура, галерка! Как шашлыки,
дымятся джемперы,
пиджаки.
Тысячерукий, как бог
языческий,
Твое величество —
Политехнический!
В этих строках все рифмы точные, что вообще-то нетипично для эпохи «оттепели». Это была эпоха господства рифмы ассонансной (созвучие гласных звуков при полном или частичном несовпадении согласных). Например, «одурачивал» — «одуванчиков».
Петр Вайль и Александр Генис в книге «60-е: мир советского человека» связывали это с тем, что все равно «при чтении на стадионе ветер относит окончания слов».
Образ Москвы в «оттепельной» поэзии какой-то особенно интимный. Впервые со сталинских времен поэты воспевают не Москву вообще, столицу советской родины, а ее любимые уголки, улицы, причем далекие от официального центра — Красной площади.
Для Булата Окуджавы родной Арбат — целое «отечество».
А первая его песня (1956) называлась «На Тверском бульваре» и была посвящена «скамье зеленой», «перенаселенной, будто коммунальная квартира», которая «для одних далекий берег, для других дымок жилья».
Между прочим, коммунальные квартиры в те годы как раз стали расселять: началось массовое строительство новых районов. Самым известным были Новые Черемушки, его название даже стало употребляться как нарицательное в других городах («местные Черемушки»).
Сейчас эти районы считаются символом безликости, но тогда об этом не думали. Гораздо важнее было, что люди получили отдельное жилье. У Владимира Корнилова (1928– 2002) в стихотворении 1963 года «Новые Черемушки» белизна света сравнивается с...
белизной новых домов:
Новые Черемушки!
Полный морок, бред.
Никакой черемухи,
Бел до боли свет,
Как дома панельные —
Дверь, стена, окно.
За окном бездельники
Лупят в домино.
С горькою досадою
Лупят, лень топя.
А под крышей самою
Я люблю тебя.
Лирическая раскованность этого стихотворения тоже характерна для эпохи, когда после долгой поры сталинских запретов наступило раскрепощение и поэзии, и людских нравов. Ведь сразу ясно, что описана отнюдь не встреча супругов.
Как и в знаменитом стихотворении Евтушенко «Ты спрашивала шепотом...» (1959):
Постель была расстелена,
И ты была растеряна...
Растерянная возлюбленная героя, кстати, выглядит согласно типичной «оттепельной» моде: «Надменность рыжей челочки/ И каблуки-иголочки».
В поэме Евтушенко «Братская ГЭС» (1962) описывается другой «хит» эпохи: «Платье-колокол наденешь,/ В туфлях узеньких пройдешь».
Чересчур тщательное следование моде могло стать причиной для обвинения в «стиляжничестве», создать проблемы в институте, на работе.
Защищая молодых людей, которые просто стремятся хорошо одеваться, Юлия Друнина написала стихотворение «Девчонка что надо»:
По улице Горького —
что за походка! —
Красотка плывет,
как под парусом лодка.
Прическа — что надо!
И свитер — что надо!
С лиловым оттенком
губная помада!..
Пусть туфли на «шпильках»,
Пусть сумка «модерн»,
Пусть юбка едва
достигает колен.
Со смены идет (не судите по виду) —
Ее никому не дадим мы в обиду!