Мой генерал. Не бывает цены у большой любви. Разве что — жизнь

Но он жив! Все эти годы его жена оставалась рядом. И верила в чудо.
27 сентября Анатолию Романову исполняется 65 лет. Перед юбилеем генерала с его женой Ларисой Васильевной встретился обозреватель «Вечерней Москвы».

Ожидание – судьба жены военного. Восемнадцать лет – это время, за которое успевает вырасти ребенок. Но для этой женщины восемнадцать лет наполнены только бесконечным ожиданием и надеждой. С того момента, как на генерала Анатолия Романова было совершено покушение, его жена Лариса все время рядом. Каждый день. Уже восемнадцать лет.

27 сентября генералу Романову исполняется 65 лет.

Лариса Романова не сразу согласилась на интервью.

- А о чем, собственно, мы будем говорить? Все уже писано-переписано.

- Давно. Простите, Лариса Васильевна, но — давно. Наверное, я сделаю вам сейчас очень больно — простите. Но в массовом сознании ваш муж умер уже лет десять тому назад.

- Я догадываюсь...

Помолчав, она сказала:

- Хорошо, приезжайте. Только я хочу понять, что вы хотите от этой беседы.

- Я хочу просто понять. По-женски, по-человечески. Понять — как вы смогли это пережить и живете с этим.

И она продиктовала адрес.

* * *
После покушения только первые года полтора о Романове говорили едва ли не чаще, чем о прогнозе погоды. Потом наступила тишина.
Она встречает меня на остановке автобуса недалеко от Балашихи. Яркая. Красивая, да. Немного уставшая. В черном — брюки, куртка. Она — терпеливо смотрит на человека, который приехал ее... да, мучить. Я — пытаюсь собраться и убедить себя в том, что без неприятных вопросов не обойтись.

По участку носится черный котяра. Тут красиво — высокий дом окружен деревьями, цветы — последние, осенние, но яркие, да и высаженные со вкусом.

- Вы этот дом... вместе строили?

- Нет, уже нет. Толя как военный всегда остро любил домашний уют. И о доме мы мечтали, конечно. А потом, когда все случилось уже, я решила, что построю все равно. Строили медленно, но вышло дешевле, сейчас бы не потянула никак — тут дачи МВД, вот все вместе наняли одну бригаду, они одним пол заливали, другим стены возводили... Ну, так вот все и построилось.

Дом — теплый. Не в смысле наличия отопления, в смысле атмосферы. В гостиной диван — заваленный подушками. Тут бы сидеть и сидеть. Но ей сидеть не приходится. Звонок — и она подскакивает:

- Да, я понимаю... Но это плохой матрац, нужен нормальный — антипролежневый. Все понимаю, конечно. Но и вы поймите.
Закончив разговор, кивает в сторону трубки:

- Ничего лишнего не просила и не прошу. Того, что нужно — требую. Иногда это необходимо — быть твердой.

Еще бы... Иногда?

- Вы дома одна, никому не помешаем?

- Настя, внучка, наверху — уроки делает. Не помешаем.

Чай — пахнет вкусно, ягодами, оказывается — с клюквой — льется в тонкие чашки.

- Вы сказали — одна. А я подумала, это для меня важное слово. Я вообще многое в жизни делала одна. С самого начала. Ну, знаете, судьба жены военного. Ждешь со службы, а она иногда заканчивалась совсем поздно, ждешь из поездок. Вику – дочку – вечно таскала за собой туда-сюда, и все одна. Кто-то даже говорил – жалко, такая девочка симпатичная, а безотцовщина.

Анатолий Романов смотрит на нас с портрета, что висит на стене. На нем странная старинная форма. Перехватив взгляд, Лариса Васильевна улыбается:

- Друзья подарили. Выбрали для портрета классический образец, а нарисовали Толю. А меня вон вообще — ну только не королевой сделали.

Ее портрет рядом. Облокотившись на высокий столик, красавица-брюнетка смотрит на портрет генерала. Они и тут рядом.

– Мне всегда казалось – тогда, давно, что Романов – очень строгий и неулыбчивый. А еще в очках он был похож на ученого.

– Ну может и строгий. Но дома он был совсем другим. Вика в детстве из него веревки вила. И для солдат был – ну просто «мать родная». Помню, он идет по гарнизону, и у ребят, что встречаются, спрашивает, у каждого – свое: мать поправилась? Здоровье в порядке? Дома проблемы разрешились? Все про всех знал. В нем не было равнодушия.

– Вы в него сразу влюбились?

– Нет, это не было любовью с первого взгляда точно. Он был курсантом, мы познакомились почти случайно. Как-то присматривались друг к другу сначала. Потом поняли: это – настоящее. Он ухаживал трогательно – дарил мне полевые цветы. Любил их очень. Он и сейчас любит природу — шуршание листьев, ветер. А серьезный... Ну да, он как-то очень серьезно всегда говорил о любви к Родине, долге. Для него это никогда не было пустыми словами.

– Романов – фамилия царская…

– Только что фамилия. Толя из абсолютно простой семьи. У его отца-фронтовика не было ноги. Таким вернулся с войны. И Толя что называется с младых лет помогал матери, поэтому никогда никакой работы не боялся. Знаете, с ним забавно было ходить на рынок. Я городская, ничего в овощах не понимала, ткну пальцем в какую-нибудь картошку – воде приличная, берем. А он мне – стой, погоди. Возьмет ее, покрутит в руках – отложит. Нет, не та. Он столько ее за жизнь посадил и выкопал, что обмануть его было просто невозможно. А делать мог — что угодно. Любил, когда чисто, мы ремонт сами делали, он — пожалуйста, что хочешь приколотит, наклеит, все умел. Про него сочиняли много. Что строгий, то да се. Нормальный он был. Много знал. Общаться любил — с друзьями, близкими. Мы могли, например, с друзьями всю ночь просидеть за бутылкой вина, и спорить о чем-то, и говорить.

– Вы прожили вместе…

– ...двадцать пять лет. Ну и восемнадцать — последних.

- Я с ума сошла — обсчиталась. Мне казалось, меньше времени прошло.

- Нет, восемнадцать лет. 27 сентября у него день рождения, 6 октября было покушение. Мы серебряную свадьбу отметить не успели. 1995 год.

- Когда вы замуж выходили, знали, что это — навсегда?

- В общем — да. Когда мы решили пожениться, мой отец пальцем погрозил, он строгий был: «Учти, в нашей семье женятся и выходят замуж один раз. На всю жизнь! И за семью бьются до последнего…» Меня так воспитывали. Я чувствовала, что правильно - так. А потом, Толя был – мой человек, мужчина – от и до. Рядом с ним было хорошо.

- Много ездить пришлось по стране?

- Да, но кто-то ездит и больше. Переезжать было не сложно, в общем-то, но все таскали с собой - диван, детскую кроватку, кухонный столик. И задача у меня была простая: он должен был возвращаться в дом, где мог отдыхать, где было уютно. Он когда-то сказал – Лариса, мне солдатской кровати хватит, лишь бы ты была рядом. Так и было. А еще нам никогда не было вместе скучно. Помню, забавный момент, когда мы все учились — и он в Академии, и я — в институте, и Вика. Вечерами по телевизору ничего не показывали, тогда такое было время, и мы заваливались втроем на диван, и Толя читал — ну, сказки, например. Он вообще читал запойно...

Лариса Васильевна поднимается, подходит порывисто к книжному шкафу:

- Не поверите, он все это прочел! Сейчас так не читают. Вон, и у Насти — игры да планшет.

Она была строгой мамой. А теперь — строгая бабушка.

- Я вот смотрю на вас и понимаю... в 1995 вам было столько же, сколько мне сейчас — сорок пять. Отматываю время назад... За эти годы у меня успела вырасти старшая дочь. В жизни что-то менялось. А вы оставались в той же ситуации, что сложилась тогда...

- Ну, жизнь и правда идет, что сказать. Понимаете, ни тогда, ни сейчас я не задавала себе вопросов — как теперь жить. Просто жила. Ну в конце концов, не просто же так говорят другу другу — что будем вместе и в горе, и в радости. Как пережила — сама не знаю. Но не было вариантов.

- Не представляю, честно говоря, как вам сообщили о том, что случилось.

- А никто и не сообщал. Вообще вспоминать все это мне, конечно... В тот год все было как-то очень хорошо у нас. Мы наконец «осели» окончательно тут, впервые мебель купили приличную — не в ней дело, боже упаси, я говорю лишь об ощущении спокойствия и какой-то стабильности. Вика выросла, мы решили, что поедем в отпуск вдвоем. Толя как-то обронил фразу про Чечню, про войну. Но у меня ничего не екнуло, абсолютно — я жила этим предощущением отпуска, вся была там. А его отправили в Чечню, это же приказ. Он звонил по утрам — по телефону мы не сюсюкали, так — вопросы как дела, жив, что да как. А 6 октября у него вообще был выходной. Он позвонил, но не утром, а днем, когда меня не было, подруга ответила. Ничего особенного не сказал. Но они вроде как собрались ехать к Руслану Хасбулатову.
Вспоминая, она говорит ровно, но чуть медленней. И за годы к этому не привыкла...

- Все как обычно — он вышел к машине, сел. Колонна, возглавляемая БТРом, начала двигаться. Вы знаете, никто никогда не знает, по какому маршруту поедет колонна. До последнего момента не знает. А мне потом рассказали странный эпизод. Они только тронулись, и вдруг из БТРа выскочил парень, кинулся к Толе: «Товарищ генерал, разрешите обратиться! Живот схватило…» И Толя его отпустил. Было, не было – не знаю. Но очень похоже, что так его и предали. Парень потом погиб, говорят, но толком никто ничего не знает... Но когда машина генерала находилась в тоннеле, под ней рванул радиоуправляемый фугас.

И взрывная волна ударила в стену, а потом еще отрикошетила обратно. Официально — погибли четверо тех, кто находился в машине с Толей. Мне говорили, что раненых крайней мере, было больше.

- Четверо? Трое. Ну, я так читала, наверное, ошибочная информация.

- Четверо — включая Толю. Знаете, как Вячеслав Клюжев говорил, теперь уже бывший начальник госпиталя имени Бурденко, когда у него про состояние Толи спрашивали? «Генерала Анатолия Романова убили 6 октября 1995 года». Так и было, по сути. Сколько у человека крови? Пять литров? Толя потерял больше трех. А его тело было буквально набито осколками, которые, к слову, не удалены до сих пор – на это не решаются, поскольку «пришлось бы просто его искромсать». Травмы определяли как несовместимые с жизнью.

- Выжил, благодаря силе, здоровью?

– Здоровью, уходу. Мне рассказывали к тому же, что Ельцин, услышав о случившемся, двинул кулаком по столу: «Делайте что хотите, но Романов должен жить!» Ну все и взяли под козырек. А вот про то, как я узнала вы спрашивали... Телевизор включила. Мы ужинать собирались. На стол накрывали, а тут... Честно говоря, этот момент помню плохо. Земля вдруг перестала вращаться. Помню только, что начала куда-то звонить.

- Я слушаю, и представить не могу... А как вы впервые увидели его?

- Мне его показали не сразу. Сначала Толю как-то привели в порядок, собрали его лицо – ну просто из кусочков, как паззл. Меня пустили в реанимацию. На какой день? Не помню. Но быстро. И я потом бежала оттуда – чтобы он не видел меня в таком состоянии.

- Он же был в коме...

- Мне надо вам объяснять про ту связь, что бывает у супругов, проживших вместе даже десяток лет? Я позволила себе расплакаться только на выходе из палаты, а там, стоило мне показаться, сразу столько камер было, объективов. Я лечу — лица нет, а что-то щелкает, кто-то что-то спрашивает. А у меня лицо его перед глазами — и больше ничего. Извините, сейчас, минуту.
Молчим.

- Жизнь пришлось перекраивать...

– Знаете, я ни о какой жизни тогда не думала. Врачи сказали: как хотите, но надо, чтобы с ним рядом кто-то из родных был постоянно. Операции позади, осколки не трогаем. Если придет в себя, нужен родной человек возле кровати. Выбирать, собственно, не пришлось: зарплата у Вики, она только-только вышла на работу, была копеечной, я зарабатывала больше. Вика уволилась и просто поселилась у отца. Я приезжала вечерами.

- Мы вот сидим с вами... Две женщины. Сравнивать мои потери с вашими — не то что неэтично, глупо... Но я все мотаю, мотаю на кулак эти годы и — да, наверное, все равно не могу понять — как... Как вы жили все это время.

– Ожиданием, как... Мы ждали – каждую секунду. Чего? Не могу вам сказать. Поймите, я не задавалась такими вопросами. Делала то, что нужно. Долг? Нет. Ну или не он один. Мне казалось – вот, еще миг, и что-то вдруг произойдет. А потом — ничего не происходило, и случалось испытывать дикое отчаяние. В какой-то момент было ощущение края. А он — рукой шевельнул...

- Тоже представить не могу.

- И не представляйте. Но радость была такая, что... Потом опять период, когда ничего не происходило. Потом еще какой-то шаг вперед. Надежда — она же все время подпитывалась чем-то.

- Простите заранее.. Собираясь к вам, говорила с коллегами-мужчинами. И как-то сам по себе вырисовывался вопрос... Зачем?..
- Ну как же, меня и сумасшедшей называли, я понимаю, в курсе. Да чего я только не слышала. Как будто кто-то...

- … может решать судьбу другого человека?

- Да! Толя не подключен ни к каким приборам. Он живет и дышит сам, понимает меня — так, что многие удивляются. Или как, в ответ на ваше жесткое «зачем» - переспрошу, не у вас, у тех, кто не понимает — а что надо делать?!

- Простите. Но вы же понимаете, что и я — пытаюсь понять.

- Понимаю. Да не переживайте. Я за эти годы такого наслушалась. Совесть чиста — шоу я из нашей истории не устраивала, хотя никого ни в какой ситуации осуждать не могу и не буду — тут каждый, знаете ли, спасается как может. Для меня, повторю, вопрос так никогда не стоял. Хотя советчиков всегда было хоть отбавляй. Например, говорили — заведи себе кого-нибудь, для души — для тела. Как это - «заведи»? Если ну нет таких, как он больше, нет, не видела и не вижу, понимаете? Да что говорить. До того доходило, что мне завидовали, можете представить?

- Честно — нет. Чему? Генеральской пенсии?

- Я вас умоляю, тут все гораздо тоньше. К слову сказать, Толина пенсия уходит на покупку детского питания для него и всякие приспособления, я же все покупаю сама. Счастливая я, представьте, потому что меня по телевизору часто показывали, интервью давала, вроде как слава ко мне пришла. Бред несусветный.

- Не представляю, как, находясь возле вас, можно на что-то пожаловаться.

- Элементарно. Как-то была в гостях, там женщины начали стонать и на мужей жаловаться — тот плох, этот не так что-то делает, не те деньги, бог его знает, что еще. Я не выдержала, хотя обычно не говорю ничего: «Лиха, - говорю, - вы не знаете, бабы...»

- Анатолий Александрович по-прежнему в госпитале Бурденко?

- Нет, нас оттуда попросили.

- В смысле?!

- Да этот... (Лариса Васильевна категорически избегает произносить вслух фамилию бывшего министра обороны Сердюкова). Он возмутился несколько лет назад – а с чего это генерал из другого ведомства у нас тут лежит? Он же из МВД? Вот пусть у себя и лечится. А МВД все эти годы честно платило за Толино пребывание в Бурденко, он как коммерческий больной там лежал. Какая разница в таком случае – откуда пациент?

- Вредность?

- Думаю, да. Ну, словом, перевели Толю из госпиталя Бурденко в госпиталь МВД в Реутово, это всего минут пятнадцать отсюда. Относятся к нему хорошо, ничего не могу сказать. Но в Бурденко возможностей для реабилитации куда больше, чем тут. Игорь Климов, который его лечащим врачом был столько лет, теперь может приезжать сюда только в свое свободное время — в выходные... Но приезжает, не бросает. Хотя мы давно стали родными людьми.

- Но если родными — значит и отношения доверительные... Климов не убивает в вас надежду?

- Он за эти годы перепробовал массу всего. И согласен с тем, что Толя — не «овощ». Но все процессы идут так медленно... Хотя то, что происходит, иногда кажется чудом. Помню, как он первый раз медленно-медленно обратился к Толе: «Анатолий Александрович, если вы меня понимаете, пожалуйста, отклоните стопу правой ноги направо...» И я видела, как у Толи изменилось выражение глаз, как мучительно мозг пытался отдать команду телу. А потом нога отклонилась — вправо... Игорь делает с ним разные упражнения, в последнее время Толя полюбил смотреть телевизор — особенно футбол, который когда-то так любил. И передачи про животных. Слушает стихи. А самый живой интерес вызывают у него военные: стоит кому-то появиться, как он глазами изучает форму, внимательно-внимательно, по всем петлицам пройдется, по погонам, смотрит, смотрит… А потом – отворачивается резко. Иногда плачет. Не любит, если его хотят сфотографировать. Даже я. Знаете, мне кажется, он начал понимать, в каком состоянии находится… А еще - представляете, Толя капризничать начал! Я тут была у подруги на дне рождения, выпила немного вина. Потом пришла к нему, наклонилась поцеловать, а он лицо убирает и какие-то рожицы мне корчит – показывает, что запах спиртного ему не нравится! Или еще момент: как-то я с давлением слегла. Еле живая, два дня – головы не поднять. Извелась – он рядом, а дойти не могу. Только стало лучше, пошла. Вхожу – и упираюсь в Толин недовольный взгляд, зло глазами спрашивает: «Ну, и где ты была?» Вот такой он, мой генерал…

- За эти годы вы — не медик — уже, я так понимаю, получили квалификацию медсестры.

- Не то слово. Знаний накопила — на троих хватит. Но я щедро ими делилась. Понимаете, у нас же этому простых людей не учат — особенностям ухода за такими больными, например. А там есть множество деталей. Началось с того, что к Толе, еще в самом начале, приставили охрану – молодых ребят. Ну, боялись, я так понимаю, еще одного покушения... Не суть, главное — приставили. Отслужив, один из ребят отправился домой – куда-то в область, далеко от Москвы, где, впечатлившись, я так понимаю, примером генерала, пошел служить в милицию. Собрался жениться, строить жизнь. А стал жертвой бандитов. И, выжив, оказался в таком же положении, как и охраняемый им когда-то генерал... Ну вот, я получила письмо от его матери. В котором она расспрашивала, как и что нужно делать, каким должен быть уход. Да вы не представляете, сколько писем я получала за эти годы! И поддерживали, и просили совета. Я всем писала ответы: рассказывала, как кормить, как ухаживать, мыть. Сама не успевала ответить – помогали медсестрички из Бурденко. Ведь на генерале Романове в результате детально «обкатали» технику ухода за такими больными. Потом ее применяли, когда случилась трагедия с Евкуровым… Я же понимаю, Романов — генерал. Герой России. А за сколькими еще не-генералами ухаживают так же, но вообще никакой помощи не получают. И тоже — живут надеждой. Если им хоть чем-то смогла помочь — хорошо и это.

- Да, хорошо, но все же... Лариса Васильевна. Если бы все же вы могли... Ну, скажем так, влиять на ситуацию. Вы...

- Знаете, я вообще часто думаю, а как бы сложилась жизнь — наша с Толей, если бы не было 6 октября 1995 года. И не могу представить. Потому что в моей жизни есть то, что есть. И рассказывать про слезы и бессонные ночи — что толку. Я если бы и могла... Он не страдает сейчас физически. Ну разве что реагирует на погоду. Осколки иногда мучают — не любит, например, когда я касаюсь того, что остался у него на переносице — прямо отпихивает меня руками. Он живет в своем мире, связь с которым у меня есть, но она явно недостаточна. И те проблески возвращения, что есть сейчас, тусклы, все происходит очень медленно. Но он — мой муж. И все сложилось так, как сложилось. А значит, буду рядом.

- Вы его просто любите...

- Да.

СПРАВКА

Лариса Васильевна Романова – закончила книготорговый техникум, затем – факультет планирования промышленности Саратовского экономического института. 15 лет работала коммерческим директором ТД «Библиоглобус». С 2002 года возглавляет Фонд содействия развития спорта и медицины имени Героя России генерал-полковника А. Романова.

Анатолий Александрович Романов – закончил с отличием Саратовское военное училище имени Ф. Дзержинского, после окончания служил в нем двенадцать лет. По окончании Общевойсковой Академии имени Фрунзе – начальник штаба, командир полка и дивизии Уральского военного округа, затем - заместитель командующего Внутренними войсками МВД России, с 1995 года – заместитель министра внутренних дел России, командующий внутренними войсками МВД РФ. Награжден орденами: «За военные заслуги» № 1, «За личное мужество», «Красной звезды». Звания Героя России удостоен в 1995 году.