Фронтовая командировка

В начале августа 1941 года два сотрудника фронтовой газеты «На разгром врага» – покойный Иосиф Уткин и я – сидели в чем мать родила на мраморной скамье брянской городской бани и ожесточенно, с горьким наслаждением драили себя мочалками.Ехали мы с Уткиным, собственно говоря, не в Брянск, а через Брянск за Десну – в расположение наших передовых частей.Но жизнь военного корреспондента – это цепочка неожиданностей и самых разных сюрпризов, главным образом неприятных.Нам бы ехать из брянского леса, от нашей родимой избушки лесника прямо труда, куда нам предписывало направиться редакционное командировочное удостоверение. А нас черт занес на «одну минуточку» в брянскую городскую типографию, где печаталась фронтовая газета, – повидаться с товарищами. Эта минуточка все и решила.– Хорошо, что вы заехали! – обрадовался нам выпускающий газеты. – Звонил редактор, приказал, если вы появитесь, вернуть вас обоих назад в лес, в редакцию.– Что за чушь! – возмутился пылкий Уткин. – А вы спросили Воловца, почему, собственно, мы с Ленчем должны вдруг ни с того ни с сего возвращаться в лес?!Выпускающий тонко улыбнулся:– Начальству, Иосиф Павлович, нельзя задавать вопросы… Тем более на фронте. Начальство само задает вопросы!Он сделал паузу и прибавил с той же тонкой дипломатической улыбкой: – Возможно, редактор что-то задумал и ваши перья ему срочно понадобились. А возможно и другое. Вас, писателей, у нас в редакции три: Уткин, Ленч и Рахтанов. Нерасчетливо сразу своих посылать на передовую. Мало ли что может случиться! По одному – вот это по-хозяйски! Впрочем, все это мои личные домыслы.– Так что же, мы должны сейчас ехать назад?– Плохо вы знаете Воловца? – сказал выпускающий. – Он хороший человек и хороший психолог. Он разрешил вам переночевать в Брянске. Утром вернетесь к себе в лес. Ночевать будете не где-нибудь на ящиках и лавках, а в городской гостинице на настоящих кроватях с настоящими пружинными матрацами! В общем, ступайте с богом и вкушайте дары цивилизации.Что нам оставалось делать? Мы поставили нашу машину во двор типографии, а сами отправились «вкушать дары»… Прифронтовой Брянск жил призрачной жизнью, напряженной, как перетянутая, готовая лопнуть струна.В городе ждали большого воздушного налета. Но фашисты, имевшие тогда перевес над нами в авиации, играли с Брянском, как кошка с мышкой, и не спешили. «Юнкерсы» с полным грузом бомб проходили над городом на большой высоте, держа курс на восток. Лишь изредка появлялись одинокие разведчики, кружились, что-то высматривали, сбрасывали на окраины города одну-две бомбы. Тогда начинали реветь сирены воздушной тревоги, гремели взрывы.Мы с Уткиным побродили по полупустому городу, посидели на скамейке в тенистом сквере, послушали концерт синиц и, установив, что прифронтовой Брянск из всех даров цивилизации может предложить нам лишь кино да баню, выбрали для себя, конечно, последнюю.Старуха-кассирша, вздыхая, продала нам билеты в первый разряд. Мы вошли в чистенькую раздевалку и обнаружили, что будем мыться только вдвоем. А когда мы уже намыливались и, как сказано выше, стали с горьким наслаждением растирать зудящие спины мочалками, заревели сирены воздушной тревоги.Мы с Уткиным переглянулись и принялись еще яростнее действовать скребницами. Вдруг дверь, ведущая в раздевалку, отворилась, и на банном пороге появился роскошный рыжеусый мужчина в военной гимнастерке без знаков различия, в галифе и высоких сапогах.– Вы что, товарищи военные, не слышите, что ли, сигнала?! – грозным басом закричал на нас роскошный усач с порога. – Ждете отдельного приказания? Одевайтесь и ступайте во двор: там у нас щель вырыта!– Послушайте, голубчик, – сказал Уткин с несколько надменной небрежностью, – почему вы, собственно, на нас орете? И кто вы, собственно, такой?– Я директор бани! – прорычал роскошный усач.– Пойдемте, Иосиф, – миролюбиво сказал я, – а то он еще откроет по нам огонь из своего карабина.Мы кое-как вытерлись, натянули белье на влажное тело, надели штаны и гимнастерки и без сапог, босиком вышли во двор, где у неглубокой щели нас уже ожидал строгий директор.…Замолкли хлопки зениток, прозвучал сигнал отбоя.– Мы имеем право домыться за те же деньги, – учтиво спросил Уткин директора, подмигнув мне, – или надо брать новые билеты?– Можете идти домываться! – милостиво разрешил усач.И вот опять сидим мы голые на мраморной лавке, опять раздираем себя мочалками. И снова ревут сирены воздушной тревоги! И снова директор бани – о эта неистовая исполнительность старого служаки! – вырастает на банном пороге.– Отдельного приглашения ждете, товарищи военные?..Опять натягиваем бязевые кальсоны и рубахи на влажное тело, спешим во двор и прячемся в щель. Где-то грохочут взрывы.И вот отбой.Когда в третий раз заревели сирены и на пороге снова появился наш мучитель, мы с Уткиным взбунтовались.– Вы, Ленечка, как хотите, – сказал Уткин, – а я никуда больше не пойду. Мне это надоело!– Я тоже не пойду! – сказал я.Директор надулся, усы у него встали дыбом, из светло-голубых глаз, как мне показалось, посыпались искры административного восторга. Он уже открыл рот, чтобы закричать на нас, но вдруг Уткин просто и даже задушевно спросил: – А вы сами-то когда последний раз мылись в бане, товарищ директор? Административные искры в глазах усача тотчас погасли, усы опустились. В одно мгновение он весь как-то обмяк и подобрел.– Да уж и забыл даже когда! – буркнул директор.– Раздевайтесь и приходите! – скомандовал Уткин. – Будем вместе мыться, втроем веселее! Директор повернулся и исчез.Через пять минут он снова возник на пороге – голый, розовый и благостный. Деликатно прикрываясь веником, он проковылял к отдельной скамейке и налил в шайку кипяточку. А когда еще через пять минут снова завыли сирены воздушной тревоги, наш партнер уже фыркал и повизгивал от наслаждения, хлеща себя веником по спине и ляжкам. Ему было на все наплевать. Только прямое попадание бомбы могло бы прервать его невинное занятие.Мы хорошо помылись, дружески простились с директором бани и пошли в гостиницу. Она была почти пуста. Нам дали каждому по номеру, и мы отлично выспались на настоящих пружинных матрацах, лежащих на настоящих кроватях. Утром нас разбудила сирена воздушной тревоги, впрочем, тут же был дан отбой. Мы быстро и благополучно прикатили в свой лес, в избушку лесника.Много было у меня потом фронтовых командировок, но эту память сохранила во всех ее живописных подробностях. Вероятно, потому, что она была не похожа на все остальные.[b]Леонид ЛЕНЧ«Вечерняя Москва», 1965 год[/b]