ЭКСПРЕСС-ОПРОС

[b]Александр УРМАНОВ, старший советник юстиции: [/b]Общество разное. Память есть, но у очень небольшой его части. Эта память живет на «стимуляторах», на искусственном дыхании, если можно так назвать деятельность общественных организаций вроде «Мемориала».[b]Мариэтта ЧУДАКОВА, профессор Литературного института, историк русской литературы ХХ века: [/b]На наших глазах память о жертвах бесчеловечного строя превращается в миф, в личное дело их родственников. Это не только аморально, но опасно для страны. Любимый слоган: «Это наша история». Им общество, и власть сегодня начинают оправдывать памятники тем, кто расстреливал. И это — при отсутствии памятников расстрелянным и замученным. Но история — не мусорная свалка. Историей становится только глубоко осмысленное прошлое страны, когда зло в полный голос названо злом.[b]Софья МИТРОХИНА, преподаватель Университета Российской академии образования: [/b]Память должна сохраняться среди молодого поколения, а учебники им ничего не рассказывают. Недавно я узнала, что студенты даже не знают, кто такой Дзержинский. Возможно, память вымарывается сознательно. Мое поколение никогда не забудет, как одна часть нации истребляла другую.[b]Алексей ЕФРЕМОВ, заслуженный художник СССР:[/b] Если бы память была, то история нашего общества развивалась бы по иному сценарию.[b]Александр БОРЩАГОВСКИЙ, писатель: [/b]Я не одно десятилетие занимаюсь поиском и восстановлением списков жертв политических репрессий. Убежден, что эта память осталась. Мы в этом убеждаемся даже тогда, когда стараемся уйти, спрятаться от нее. Сколько лет прошло в горестной, слезной памяти! Я глубоко убежден, что наше поколение никогда не забудет этого.[b]Всеволод БОГДАНОВ, председатель Союза журналистов России: [/b]Мы должны помнить о всех предыдущих поколениях. Жертвы политических репрессий — это не только те, кто сидел в лагерях, это и их близкие, и люди, не понятые и не признанные обществом. Нужно помнить о них, чтобы с нашими детьми не повторилось ничего подобного.[b]Рой МЕДВЕДЕВ, историк: [/b]Конечно, есть. У меня отец погиб. И я всегда об этом помню. Молодое поколение тоже знает о политических репрессиях и помнит об их жертвах, но у него нет таких переживаний, как у тех, кто испытал подобное.[b]Валерий БОРЩОВ, член Московско-Хельсинкской группы по правам человека: [/b]Эта память осталась у людей старшего поколения. Причем не у всех. Как известно, были люди, сидевшие в лагерях, и те, кто их охранял. Так вот последние мечтают эту память вытравить.[b]Борис АЛЬТШУЛЕР, правозащитник: [/b]Эта память никуда не делась, так как нынешняя политика правоохранительных органов по отношению к мирным гражданам тоже похожа на репрессии. Только уже не на политические.[b]Лариса МИЛЛЕР, поэтесса: [/b]Только у тех, кто это пережил. Новое поколение не имеет представления о тех политических репрессиях, о диссидентском движении. А хотелось бы эту память сохранить.