Внизу жизни нет

[b]Для первого раза желательно, чтобы новичок обошелся малыми средствами. Потом он сам будет искать деньги, чтобы повторять «это» вновь и вновь. Его не остановит ни ампутация ступней, ни угроза потери зрения. Только смерть. Которая, между прочим, на высшей вершине мира – Эвересте – поджидает каждого третьего.[/b]Сергей Богомолов, заслуженный мастер спорта. В профессиональном альпинизме 31 год. Участник восхождений на 16 «семитысячников» и 8 «восьмитысячников». Последние два – на пакистанских Гималаях, где он побывал первым из россиян.[i][b]Цели[/b][/i]— Это затягивает. Как личность ты перестаешь существовать. Ты живешь в режиме всех каталогов мировой квалификации, ты даешь результат.[b]— А если долго без гор?[/b]— Бессмысленное существование. Поспал, поел, – а дальше что? Я человек азартный. Тэнсинг ([i]один из первопокорителей Эвереста[/i]. — [b]В. Б.[/b]) сказал, что гора делает тебя выше. Это так. Когда спускаешься вниз, все кажется таким мелким! Потом кое-как адаптируешься, но жизни-то все равно нет.[b]— Так, может, не возвращаться?[/b]— Хиллари ([i]один из первопокорителей Эвереста[/i]. — [b]В. Б.[/b]) так и сделал. Но мне иногда надо спускаться. Ненадолго. У меня был период — три года, я из-за отсутствия денег не мог никуда выйти. Так я извел всю семью свою. «Внизу» во мне все кипит, я просто разрываюсь на части. Три года без гор! Можно было сломаться. Или, что еще страшнее, остепениться.[b]— Зачем альпинисту семья?[/b]— Как зачем? Для продолжения рода.[b]— Ваши цели?[/b]— В мире есть четырнадцать восьмитысячных вершин. У меня «сделано» восемь. Цель – оставшиеся шесть.[b]— Главные сложности в ее достижении?[/b]— Деньги.[i][b]Деньги[/b][/i]— Это сейчас самый больной вопрос. Поездка стоит минимум десять тысяч долларов. Дорога, питание, снаряжение, гора.[b]— То есть как: гора?[/b]— Гора стоит денег. Государство, на территории которого гора находится, берет «за нее» взнос с экспедиции. Например, самая моя дорогая гора стоила 70 тысяч долларов. Мы всей командой ее «покупали». Платишь за гору, как за вход в казино. Это притом, что я работаю в «русском стиле» – то есть без помощи шерпов.[b]— Что это?[/b]— Это народ, который живет внизу Эвереста. Они подносят грузы на всем протяжении экспедиции. Они разбивают все базовые лагеря. То есть выполняют ту же самую работу, что и мы.[b]— Получается, что шерпы – это те же альпинисты, только безызвестные?[/b]— У себя они известны. Шерп Ангрита, с которым я работал, имел 11 восхождений на Эверест без кислорода. В непальском аэропорту я видел три огромных плаката: король Непала, первый министр и Ангрита. Он там национальный герой.[b]— Вы сказали, что работаете в «русском стиле».[/b]— Да, я работаю в автономном режиме. Все делаю сам – заношу палатку, потом снаряжение. И хожу без кислорода. Кислород –штука опасная. Если ты к нему привыкнешь, и упадет камень, и порвется шланг, ты тут же теряешь дееспособность – полностью.[b]— Так где вы находите деньги?[/b]— У спонсоров. Последнюю мою гору профинансировал наш губернатор. Я поднял на Карокоруме флаг Саратовской области.[i][b]Люди[/i]— В альпинизме особое отношение к партнеру?[/b]— Конечно. Анархистов и одиночек горы не терпят. Сам себя ты здесь не спасешь. Упал на тебя камень, ты сломался – и куда ты сам слезешь? Нужна помощь. Я никого никогда не бросал. Другое дело, что не каждого удавалось спустить вниз живым. Мы с Володей Башкировым в ночь на высоте 8400 метров остались вдвоем. И у него начался отек мозга.Он говорит: «Сергей! Я хочу пить, есть и спать.» Себя уже не контролирует . Перегрузка. Он месяцем раньше сходил на Эверест, расклиматизировался и пошел с нами на Лхоцзе. Надорвался. Я ему: «Володя, жди здесь, дай, я схожу на вершину, и вместе пойдем». С вершины бегу вниз – он двигаться уже не может. Я ему дал воды, он метров сто прошел: «Хочу спать». Калачиком свернулся и лежит. Проходит два часа, я по рации связываюсь с лагерем: «Ребята, давайте помогать. Я его один не донесу». И там Соколов Глеб говорит: «Я устал». А сбегал первый на вершину. А зачем ты бегаешь быстро на вершину, если ты не можешь помочь? В альпинизме всегда надо оставить немного сил, чтобы помочь. Может, в хоккее этого и не надо. А здесь надо. Глеб как человек для меня пропал. А Бабанов Валера и Тимофеев Сергей собрались и пошли. Три часа ночью к нам шли с кислородным баллоном. И всю ночь мы его спускали. И оставалось до лагеря сто метров по пологому участку до палатки, и Володя умер. Потом врачи нам сказали про отек, и что мы в той ситуации ничего не могли сделать, ты, мол, мог бы никого и не вызывать. А как я мог не вызывать? Я родился раньше этих новых законов, по которым выше восьми тысяч метров нет законов морали.[b]— Я слышала, были случаи – людей оставляли умирать в горах.[/b]— Были. Мы шли по большому памирскому плато. Спускаемся по ледовому склону. Видим – внизу вроде что-то шевелится. Подошли. Человек, еще живой. Он «кошкой» за штаны зацепил, споткнулся, упал и по этому склону свалился в «мульду» ([i]ущелье между горами[/i]. – [b]В. Б.[/b]). Метров триста пролетел, получил глубочайшее сотрясение мозга, потерял координацию. «Ты кто?» «Чех». «Один шел?» «С напарником». «А где напарник?» «Пошел за спасателями». Ждем. Дело к ночи. Никого нет. Дальше ему лежать нельзя – умрет. На наше счастье, Бог послал нам помощь. Видим, лежит в «мульде» верхний тент от палатки. Кто-то оставил. Этот тент нас выручил, мы смогли устроить ночлег. Иначе бы замерзли.Напарник мой, Юра Бородкин, сходил к спасателям, принес укол, примус, мы всю ночь с этим чехом провозились, потом спустили на плато. А напарник его спокойно спал у этих спасателей. Чех остался жив, и в знак благодарности нас всех пригласил к себе в Чехословакию. Так я первый раз попал за границу.[b]— Все, кого вы спасли, вас потом благодарили?[/b]— Все. Только каждый свою жизнь по-разному ценит. Один, например, поставил бутылку коньяка.[i][b]Это — нормально[/i]— В документальных фильмах об альпинизме я видела жуткие кадры. После обморожения альпинисту ампутировали пальцы ног. А он: хочу на вершину! Что это – болезнь, фанатизм, отчаянье?[/b]— Это нормально. Главное – сделать восхождение. Я с этим сразу столкнулся, на первом своем «семитысячнике». Мы шли на пик Ленина, и тут нам по рации сообщают, что с той стороны двое уже третьи сутки не выходят на связь. Мы взошли на вершину, спустились. Стоит палатка. В ней двое. С одним вроде все нормально, а у другого уже зрачки не реагируют. Пневмония. Мы его в спальник, в каремат ([i]утепленный коврик[/i]. –[b] В. Б.[/b]). Тащим вниз, и он через сорок минут у нас на руках умирает. Так вот тот, второй, нас все просил их не трогать: «Мы отлежимся чуть-чуть, и – на вершину».[b]— Ваше лучшее восхождение?[/b]— Лучше я про худшее расскажу. Собирались мы на Гималаи, в конце 86-го. Отбор был очень жесткий. Из двухсот человек отобрали двадцать. Два года нас готовили. И тут у меня случилось ЧП. Работа интенсивная, началось кровоизлияние в глазное дно. Я, конечно, ничего не понял, просто чувствую, будто соринка в глазу. Я – к врачу. А он мне: «Тебе нельзя на восхождение. Может быть отслоение сетчатки, и ты ослепнешь». «Я же два года готовился. Пойду!» Собрали тренерский совет. Не пускают меня. Я чуть не заплакал: «Черт с ним, с глазом! Это же не рука. Я сюда за горой приехал, мне гора нужна!» Не пустили. Я тогда этого врача возненавидел. К тому же потом узнал, что у других мужиков тоже такие «соринки» были. Только они молчали, потому что знали, что к чему. И ушли. Без меня.